степи, чтобы отдышаться и потом вернуться снова.
В 1113 г. умер великий князь киевский Святополк. 20-летнее правление, отмеченное прежде всего половецкими войнами, вошло в историю жестоким, даже для своего времени, поступком князя. Он приказал ослепить брата Васильке, мешавшего его политическим целям. По странному совпадению киевский князь носил то же имя, что и его дальний родственник, прозванный за убийство братьев Бориса и Глеба «Окаянным». Ослепление Василько произошло в 1097 г., и Святополк продолжал княжить в Киеве еще 16 лет. После его смерти киевляне не пожелали принять в князья потомка Святослава, как полагалось по очередному порядку. Вспыхнуло восстание. Киевляне призвали Владимира Всеволодовича, звавшего себя Мономахом - по имени деда с материнской стороны, византийского императора Константина Мономаха.
Апогей и упадок
Владимиру было 60 лет, когда он занял «золотой киевский стол», на котором оставался до смерти в 1125 г. Правление его сына Мстислава продлится семь лет. Два десятилетия - 1113- 1132 гг. - были апогеем Киевской Руси. Василий Татищев, автор первой «Истории Российской с самых древнейших времен» (1768), говорит о непрерывном распространении русского государства от Рюрика до Мстислава - на протяжении 250 лет. Завоевание Мстиславом Полоцкого княжества, продвинувшее границы Киева далеко на Запад, заслужило князю имя Великого. Он был канонизирован. Авторитет Владимира Мономаха и его сила прервали княжеские усобицы, почти совсем прекратившиеся на 20 лет. Затихли на время и столкновения с половцами. И в этом была заслуга князя, известного своими воинскими победами. Летопись насчитывает 83 похода Владимира Мономаха против «поганых», 200 убитых половецких ханов.
Мятеж киевлян, отвергших в 1113 г. законного преемника Святополка, и призвавших Мономаха, сопровождался еврейским погромом. Историки по разному видят причины восстания жителей города: социальные, экономические, религиозные. Указывают на тяжелое положение городских низов, на возмущение «прозападной» политикой князя и поддержкой, которую он оказывал евреям-ростовщикам, пополнявшим его казну. Главный источник сведений о погроме - «История» Василия Татищева, ссылавшегося на позднее исчезнувшие документы. По его мнению, жертвами киевлян были хазары, принявшие еврейскую веру. Лев Гумилев, без ссылки на источник, полагает, что громили немецких евреев, «хитрых ростовщиков, приехавших через Германию в Польшу». Василий Татищев сообщает также, что в 1124 г. по предложению Владимира Мономаха съезд князей решил изгнать евреев. Историки резко расходятся в оценке этого сообщения, не подкрепленного известными сегодня документами. Летописи регистрируют восстание киевлян в 1113 г., сопровождавшееся избиением евреев, и пожар города в 1124 г., когда также пострадали евреи. Невозможно вернуться на восемь столетий назад и - без достаточных источников - точно восстановить, «как это было», что по словам Леопольда фон Ранке является целью историка. Но отношение последующих поколений к событию определяет его значение в истории народа. Василий Татищев, рассказав о погроме и выселении евреев, восхваляет веротерпимость России, которая «не токмо разных исповеданий христиан, но и магометан и язычников многим числом наполнена»45. Россия в это время была уже официально империей, следовательно, но определению, государством веротерпимым. Русский историк делает, однако, исключение для двух народов: «Едины жиды от Владимира II (Мономаха) до днесь не терпятся… как и цыганов не для веры в государстве терпеть не безвредно». Татищев видит опасность в цыганах «не для веры», т.е. по причинам не религиозным, а национальным. Относительно евреев он колеблется: иногда говорит, что «не для веры», а из-за «злой природы», иногда осуждает веру. Советский историк Апполон Кузьмин в 1981 г. склоняется к мысли о зловредности верования, делая при этом ссылку на авторитетнейший источник: слова Маркса, назвавшего еврейскую религию «своекорыстной» и «эгоистической»46. Лев Гумилев, принимая как достоверные сообщения В. Татищева, видит значение события в «распрямлении» зигзага истории, породившего «этническую химеру», т.е. Хазарию. Исчезла опасность отравления для «этносов Восточной Европы», история которых «вернулась в свое русло»47. Владимир Мономах, таким образом, завершил дело, начатое его предком Святославом: хазарское государство перестало окончательно существовать, евреи не могли больше вредить.
Ожесточение историков, пытающихся, спустя многие столетия, понять смысл давних событий, берет свои корни в идеологии, которая зарождается на Руси в XI-XII в. Идут непрерывные войны - с половцами, на юго-востоке, с поляками, немцами - на Западных рубежах. Это жестокие, кровопролитные, разрушительные конфликты. Пленники обращаются в рабство. Василий Ключевский называет Владимира Мономаха «самым умным и добрым из Ярославичей», но в Поучении детям великий князь вспоминает, что напав однажды врасплох на Минск, он не оставил там «ни челядина, ни скотины». В Минске жили православные христиане.
Военные столкновения этого времени, откровенно грабительские, носят семейный, династический характер. Это касается и запада, и юга. Русско-половецкие связи были настолько сильны, что историки- евразийцы пришли к мысли о существовании единого полицентрического государства: Половецкая степь и Киевская Русь. Одновременно, как заметил французский историк Леруа-Болье, никогда - до XVIII в. - Россия не была такой европейской, как в эпоху Киевской Руси48. Это был результат, в первую очередь, брачных, династических связей. Следовательно и конфликты были семейными.
Войны между Владимиром Мономахом и Ярославом Святополчичем, князем Волынским, начались с того, что венгерский король Кальман отослал в Киев свою жену, дочь Владимира Мономаха, а Ярослав - свою, внучку Владимира. Великий князь киевский немедленно отправился в поход против Владимира (Волынского), осадил его, взял - и согласился простить родственника - владимирского князя, который, однако, ушел в Венгрию, к другому родственнику (1118). В 1123 князь Волынский привел к городу, отобранному у него, дружину, состоявшую из венгров, чехов и поляков. В случайной схватке князь был убит и вражеское войско сняло осаду и ушло.
Положение начинает меняться по мере роста влияния церкви. Важнейший фактор формирования и единения народа, православная церковь усиливается в борьбе с врагами подлинной веры. Исчезновение хазарской державы устранило опасность иудейства, как конкурентной религии, не было религиозной опасности и со стороны «поганых», степняков. Угрозой был католицизм, латинство. Формальный разрыв 1054 г. легитимизировал - если бы в этом была необходимость - борьбу церквей. Религиозная литература того времени нацелена на защиту православия. Монах Феодосии Печерский (умер в 1074 г.) в «Слове о христианской и латинской вере» утверждает, что последняя хуже еврейской; если придется дать латиняну воду или пищу, необходимо потом помыть сосуды и очистить их молитвой. Киевский митрополит Иоанн II осуждал (1080) князей-Рюриковичей, отдавших дочерей в замужество западным принцам. Митрополит Никифор (1110-1121) горячо осуждал Владимира Мономаха за сохранение связей с латинянами. Особое письмо он направил князю Волынскому Ярославу (воевавшему с Мономахом), предупреждая его об опасности соседства ляхов. В Киево-Печерском патерике, возникшем в первой четверти XIII в., дьявол представлен в виде поляка.
Новгород и Псков, имевшие оживленные связи с немцами-католиками, также были в серьезной опасности, о чем их настойчиво предупреждала церковь. Новгородский архиепископ Нифонт (1129-1156) настаивал на необходимости - при переходе католика в православие - рассматривать его, как неофита. Псковичане изгнали своего князя Владимира за то, что он согласился на брак дочери с католиком. Псковская летопись изобилует выражениями: «поганый немец», «поганый латинян»…
Религиозная литература этого времени - почти исключительно дело рук греческих священников. Они вносят противопоставление православия и Запада, острое чувство вражды к «латинянам» - врагам Византии. Константин Кавелин, либеральный историк XIX в., имея в виду византийское влияние, говорит о первом (он перечисляет и последующие) интеллектуальном рабстве49. Дмитрий Лихачев во второй половине XX в. говорит о «трансплантации» - пересадке идей, знаний, представлений. Реальная политика мало учитывала заклинания авторов духовной
