Сразу введу вас в курс дела — с бригадой мы находимся на одной территории, поэтому и караул у нас общий. Правда, ходим мы в него гораздо реже. А сейчас откройте сорок четвертую страницу «Устава гарнизонной и караульной службы». Федоренко!
— Я.
— Читай второй абзац вслух.
— Есть. Для несения караульной службы наряжаются караулы. Караулом называется подразделение, наряженное для выполнения боевой задачи по охране и обороне боевых знамен, военных и государственных объектов, а также для охраны лиц, содержащихся на гауптвахте и в дисциплинарном батальоне. В наряд запрещается назначать военнослужащих, не принявших воинской присяги, не усвоивших программы подготовки молодого солдата, совершивших проступки, по которым ведется расследование, больных, а также для отбывания дисциплинарного взыскания.
— Всем понятно? Значит, всем? А мы это сейчас проверим. Ефрейтор Ломцев!
— Я.
— Вот скажи — почему в караул нельзя назначать не принявших присяги, совершивших проступки и больных?
Ломцев пожал плечами и нерешительно ответил:
— Ну… Я думаю, что тех, кто не принял присягу, нельзя брать потому, что они еще не клялись оборонять пост… Больных — потому, что могут заболеть на посту… А тех, кто совершил проступки… Ну, наверное, потому, что в караул идти почетно, а они этого не заслуживают.
— Ну, ты даешь, Ломцев! Да если бы у нас только тех, хто заслуживает, брали, то людей бы не хватило дажэ на адин пост, не то што на цэлый караул, — засмеялся Шорох, сидевший рядом с Ломцевым.
Гришневич тоже улыбнулся и добавил:
— Видишь, Ломцев, не все так просто. Сразу и не ответишь? А дело вот в чем. Часовой — хорошо вооруженный человек. Где вы на гражданке получили бы в свое распоряжение столько оружия? В милиции и то в основном только пистолеты дают. А у каждого из вас будет автомат и к нему три полных рожка с патронами. А вы не думали о том, что тот, кто совершил проступок, может просто-напросто уйти из части, чтобы избежать наказания? Попробуй потом задержи автоматчика. И с того, кто не принял присяги, спрос меньше — уйдет за забор и отделаться за это перед законом ему будет гораздо легче, чем тому, кто принял. Здесь ты, Ломцев, немного прав. А вот больной, конечно, может и заболеть, но может и какие-нибудь галюники увидеть, как после колес или чефира. Испугается и как саданет очередью! А вдруг там склад с боеприпасами? Все сразу на воздух взлетит! Вы думаете, не бегут из караулов? Бегут и бегут не так уж редко. Вот этой весной был случай в Печах. Печи — это вам не Минск. Здесь учебка по сравнению с Печами — санаторий для позвонков. А там ого-го, как службу приходится тащить курсантам! Вот он и не выдержал. Пошел в караул, заступил на пост и сбежал вместе с автоматом в лес. Думал домой уйти, потому что жил где-то недалеко. Этот район леса сразу же окружили и стали прочесывать. Заметили его и — догонять! А он добежал до шоссе и прыгнул на молоковоз — удалось как-то зацепиться. Майор и четверо солдат в козелок и за этим молоковозом. Так, он представляете, на одной руке висел, а другой начал стрелять?! Убил водителя и майора. Козелок сразу в кювет съехал, а два другие солдата еле в живых остались. Дорогу перекрыли, так он соскочил опять в лес и залег в старом немецком блиндаже. Его окружили и предложили сдаться. Он стрельнул в ответ. Пошли в атаку, так он еще двух солдат убил, пока сам пулю в голову не получил. Вот так и продало свою жизнь за четыре другие. Только за что? Не хотел жить, так вставил бы автомат в горло — так иногда делают, и все проблемы! А так ни за что трех солдат и майора погубил.
«Наверное, он стразу стреляться не собирался, а как обложили — нервы не выдержали», — подумал Тищенко, но ничего не сказал.
— А все-таки, лихой он был парень! Представьте — курсант, а так действовал! Попади в такую ситуацию, к примеру, Фуганов. Разве он смог бы так действовать? Смог бы, Фуганов? — спросил Гришневич.
— Не знаю. Я в такие ситуации не попадал и не попаду, — ответил Фуганов.
— Куда тебе! Ты бы не то, што на адной руке — и на двух бы не удержався. Упав бы на дарогу, как мешок с гавном и сразу бы папався, — «продолжил» за Фуганова Шорох.
— Что, Фуганов, не нравится? — спросил Гришневич, заметив, что курсант недовольно поморщился, услышав то, что сказал Шорох.
— Так точно.
— А мне нравится, когда ты, как вареный, при командире взвода ходишь?! Если тебе надо бодрости, то я тебя как взбодрю, что ты у меня будешь летать, как сраный веник! Сядь и слушай, чтобы в карауле не тормозить, — раздраженно подытожил сержант.
Фуганов сел и обиженно уставился на один из зачехленных ЗАС-аппаратов.
— Да, кстати, наш Коршун зря прохлаждается! — вспомнил Гришневич.
— Вот нет у яго допуска, дык яму ящо и лучшэ, — заметил Шорох.
— Надо и его к этому делу подключить. Ладно — все равно все зачехлено. Гутиковский — сходи и позови Коршуна.
Когда Коршун пришел, сержант сделал ему внушение:
— Садись и слушай устав. Во время перерыва никуда не лазь — руки отобью! Понял?
— Так точно. Не надо мне эти аппараты, — с нотками обиды в голосе ответил Коршун.
— Меня не интересует, надо они тебе или нет! Что-то ты стал слишком много говорить. Может тебя для профилактики на говно отправить?
— Никак нет. Виноват.
Коршуну и в сам деле было обидно, что у него одного из всего взвода не было допуска. Особенно униженным Коршун чувствовал себя в те моменты, когда при изучении ЗАС-аппаратуры его выгоняли в другой класс смазывать телеграфные аппараты. «Чем я хуже их? Пусть я не студент, так ведь Резняк и Кохановский тоже не студенты. А допуск мне не дали только потому, что не успели проверить личное дело. Так проверили бы сейчас — так лучше будут гонять, как какую-нибудь собаку из угла в угол», — обиженно думал курсант.
Сержант тем временем продолжал занятия:
— Что называется караулом, вы прочитали. Предупреждаю, что это все вы должны знать наизусть. А теперь перейдем к изучению обязанностей часового. Федоренко, читай обязанности часового.
— Есть. Часовой обязан: — бдительно охранять и стойко оборонять свой пост; нести службу бодро, ничем не отвлекаться, не выпускать из рук оружия и никому не отдавать его, включая и лиц, которым он подчинен; — продвигаясь по указанному маршруту, внимательно осматривать подступы к посту и ограждение, а также проверять исправность средств сигнализации; — не оставлять поста, пока будет сменен или снят, хотя бы жизни его угрожала опасность; самовольное оставление поста является воинским преступлением…
Тищенко пробежал глазами текст обязанностей гораздо быстрее, чем читал Федоренко и теперь со скукой разглядывал рукав своего хэбэ. Игорь думал, что сейчас начнется зазубривание, но Гришневич сразу же перешел к другой статье и вновь приказал Федоренко читать ее вслух. Нельзя сказать, чтобы ефрейтор отличался очень уж хорошей дикцией, но громкий голос Федоренко послужил для сержанта достаточным основанием в назначении чтеца.
— Часовому запрещается: спать, сидеть, прислоняться к чему-либо, писать, читать, петь, разговаривать, есть, пить, курить, справлять естественные надобности, принимать от кого бы то ни было и передавать кому бы то ни было какие-либо предметы, досылать без необходимости патрон в патронник. Часовой должен отвечать на вопросы только начальника караулы, его помощника, своего разводящего и лиц, прибывших для проверки, — читал Федоренко.
— Запомните главное — вы не должны говорить ни с кем посторонним. А то иногда как бывает — подойдет к часовому какой-нибудь офицер и спросит: «Боец, кто сегодня начкаром заступил?». Он и так это знает, но хочет проверить. А боец возьмет и скажет: «Старший лейтенант Писькин». Поэтому если вам кто-то будет вопросы задавать кроме начкара, меня и разводящих — не отвечать. Отвечать можно только комбату. А если кто-то слишком пристает — скажите, что часовому запрещается разговаривать. И еще — чтобы никаких сигарет я в карауле не видел! Курить, сами слышали, запрещено. С одной стороны пожар
