вопроса.
— Почему не привезла — привезла. Но ведь лучше ты горячее поешь. А то перебьешь себе аппетит.
— Знаешь, там так кормят, что при виде нормальной еды у меня в любое время суток аппетит есть. Кстати, ма, приходите вместе со Славиком к нам в столовую. Сказали, что в обед родителей пустят посмотреть. Наверное, сегодня бурду давать не будут, а ради такого случая что-нибудь получше на стол поставят.
— Даже не знаю… Стоит ли нам со Славиком туда идти? — засомневалась Елена Андреевна.
Ей казалось, что родители займут в столовой слишком много места и будут мешать курсантам. А мешать она почему-то не любила. Но тут в разговор вступил Славик:
— Как это не пойдем?! Надо обязательно идти. Мне ведь тоже в армию через шесть лет. Должен же я посмотреть, как солдат кормят.
— Конечно же, приходите! Вот увидишь, ма — туда все родители пойдут, — уговаривал Игорь.
Елена Андреевна видела, как сыну хочется, чтобы она пошла в столовую, поэтому она тотчас же согласилась.
Шли, как и обычно, под барабан, но впервые в сопровождении родителей. И впервые никто не орал на курсантов и не приказывал делать «раз» и делать «два». Команды отдавались офицерами четко и строго (но не строже, чем это было необходимо). «Опять офицеры лапшу вешают — что-то не видно было раньше, чтобы они нас в полном составе в столовую водили», — улыбнулся Игорь. Действительно, сегодня в роте были все до единого командиры взводов. А до этого офицер, ведущий строй в столовую, выглядел чуть ли не экзотикой. Но, в принципе, в этом не было никакой необходимости — сержанты и сами прекрасно с этим справлялись. В столовую вошли не как обычно — бегом, а шагом, причем с первой попытки.
Внутри все было, как обычно, только на каждом столе стоял полный комплект кружек.
— Хорошо, что присяга — хоть кружек теперь на всех будет хватать, — весело шепнул Игорю Лупьяненко.
— Если только их не заберут завтра назад, — ответил Тищенко.
— Разговоры! — крикнул Шорох, но, увидев, что на его окрик обернулись родители, улыбнулся и неуклюже пошутил:
— А то падавитесь ад балтавни.
На первое дали вполне приличный суп, но его почти никто не ел. Курсанты в предвкушении домашней еды намеренно старались оставлять побольше места в своих желудках. Но гречневая каша была вкусной, и почти никто не отказался от второго. Вместо надоевшего компота с бромом раздали хоть и изрядно разбавленный, но все же самый настоящий яблочный сок. К соку каждому курсанту дали по булочке. В соке и булочке заключалась вся «праздничность» обеда. Обедали дольше обычного, и Денисов самолично дал команду «Окончить прием пищи» лишь тогда, когда увидел, что почти все курсанты допили сок. Это произошло через десять минут после начала обеда. В другие же дни на обед отводилось не больше семи минут, и курсанты, наспех жуя пищу, уродовали свои желудки, причем без всякой пользы для кого бы то ни было. Игорь как-то неосторожно заявил Гришневичу, что если бы обедали не семь, а двадцать семь минут, да еще в сопровождении классической музыки, это было бы гораздо полезнее и приятнее. Гришневич, внимательно выслушав Игоря, поднял курсанта на смех:
— Ну, ты даешь, Тищенко! Если в армии душар начнут по полчаса кормить, да еще с музыкой… Это уже не армия, а дом отдыха будет. Может тебе, Тищенко, еще и салфетки положить, чтобы ты руки вытер? Га-га-га!
Тищенко подумал, что это было бы совсем неплохо, но этого не сказал, попытавшись лишь слабо защититься:
— Виноват, товарищ сержант. Я просто подумал, что может так в будущем будет?! Я просто читал, что так солдаты в ГДР едят.
— Ну, ты сравнил яйца с пальцами! То ж в ГДР! Страна маленькая, немцы — народ культурный. Обеспечить все гораздо проще. А у нас попробуй на весь Союз все это сделай. Никаких денег не хватит! Да может туфта все это — в газетах любят трепаться и всякую лапшу на уши вешать. Как будто бы ты не читал, что, к примеру, какой-нибудь рядовой Сиськин-Писькин вместе со своими командирами и друзьями отмечал в чепке день рождения. Самовар, конфеты… Да если все это и было, то только для того, чтобы сфотографировать. А ты — музыка! Ничего — скоро службу поймете, и вся эта дурь у вас из голов повыйдет!
«А может, и в самом деле, газеты врут про музыку? Бывает, что и не такое в «Служу Советскому Союзу» показывают», — засомневался Игорь и, в конце концов, согласился с сержантом.
Вместе со всеми встав из-за стола, Игорь попытался отыскать в толпе родителей мать и Славика, но увидел лишь брата, уже выходившего из столовой. Построились тоже без лишних криков и сразу же отправились в казарму.
Перед казармой Денисов построил роту и, прежде чем отпустить, объявил:
— В дальнейшем будет следующий распорядок дня: сейчас в каждом взводе офицерами, прапорщиками и сержантами будут определены лучшие курсанты, которые будут поощрены увольнениями за пределы части. Сразу хочу предупредить — из каждого взвода в увольнения будет отпущено не больше трети курсантов. Поэтому не должно возникать никаких недоразумений по этому поводу. Что будут делать остальные? Остальным мы тоже разрешим быть с родителями вплоть до ужина, но через каждый час они должны будут докладывать сержанту о своем местонахождении. Специально будет открыт актовый зал в клубе для того, чтобы вы могли посидеть там с родителями… Для увольняемых сообщаю — не позже, чем в двадцать два двадцать вы должны будете явиться в казарму и отметиться у дежурного по части. В увольнении вести себя соответственно, формы одежды не нарушать. О возможных замечаниях со стороны патруля незамедлительно доложить своему непосредственному начальнику сразу же по приходу в расположение. Спиртные напитки, естественно, ни в коем случае не употреблять! Чтобы не путаться, я сказал родителям нашей роты, чтобы они ожидали вас на спортгородке. Так что идите туда. Разойдись!
Уже в расположении Мищенко построил взвод и в свою очередь сообщил:
— Мы посоветовались с сержантом Гришневичем и младшим сержантом Шорохом и решили, что в увольнение пойдут: Сашин, Фуганов, Албанов, Каменев, Вурлако, Бытько и Байраков. Кого назвал — выйти из строя! Вам предоставлено право сходить сегодня в честь праздника принятия присяги в увольнение. Вот вам увольнительные записки и идите готовьтесь. Через полчаса вас осмотрит и проинструктирует старшина роты прапорщик Атосевич, а затем уже внизу — дежурный по части. Бытько!
— Я!
— Закрась кремом нитки на своих ботинках, а то их за километр видно.
— Как закрасить? — не понял Бытько.
— Ну не краской же акварельной! Закрась кремом — вымажи.
Игорь был неприятно разочарован тем, что распределение в увольнение уже состоялось, и он не попал в список. «Сашина, Фуганова и Албанова отцы в увольнение взяли — с ними все ясно. К Вурлако родители из Украины приехали, тоже нельзя было не отпустить. Бытько очко рвал перед сержантом… И с ним понятно. А вот почему Байракова и Каменева отпустили?» — с досадой размышлял Тищенко. Еще одной загадкой для Игоря было то, что Мазурин не попал в список. Это было настолько странно, что когда Мищенко распустил взвод, Игорь не выдержал и спросил:
— Слушай, Мазурин, а что это ты в увольнение не пошел? Ведь все военные своих детей забрали домой?
— Все, да не все! Мой отец сегодня в наряде, а мать… Она просила Гришневича…
— Ну и что?
— Что, что. Этот гандон сказал ей, что я плохо нес службу, а для увольнения у нас есть более достойные!
— Это кто более достойный — Фуганов, что ли?! — возмутился Игорь.
— Фуганов, например. Надо было ей сразу к Мищенко подойти, а теперь уже неудобно. Да и Гришневич может припомнить.
Гришневич не любил Мазурина, и это уже давно было ясно Игорю. Сержант в последнее время то и дело ставил его в наряды. Мазурин уже два раза сходил в наряд по роте и раз в столовую, в то время как
