короткий, несколько строчек. Сообщалось о его прибытии в первую роту завтра утром к десяти часам и стояла подпись, очень знакомая Жукову; с залихватским росчерком, сомнения не было. Тот же приказ по- немецки читали немцам ротные командиры, взводные и писаря, по всем ротам и в штабе батальона, спали в эту ночь плохо, можно сказать почти не спали в батальоне, ни русские, ни немцы: русские полные радостных надежд, немцы — мрачных предчувствий… Больше всего радовалась Шурка: от радости и гордости! Ее отец снова был офицером с фуражкой на затылке!
Галанин появился в штабе батальона после обеда, когда Меер сладко спал вместе с Полей, сразу прошел в канцелярию, куда сбегались сонные, вялые писаря, вызвал в комнату командира Перзека, фон Кнабе и фон Визена, за ними Меера, сообщил им то, чего они больше всего боялись, об их откомандировании в ту же дивизию, куда уже уехал Рок. Должны были немедленно собираться!
Унтер-офицер Грос, который сразу поставил на карту Галанина, когда тот был только солдатом, произведенный в фельдфебели, распоряжался уже в штабе, ежеминутно бегал к своему новому начальнику и передавал его приказания, приказания самые невероятные! Потом выстроил на дворе весь штаб, отдельно немцев и русских, сам, став на правом фланге, слушал первую речь Галанина. Сначала немцам по-немецки: предлагал всем немцам, которые желают перевестись в немецкую часть выйти из строя вперед. Никто не вышел. Потом предложил всем немцам, которым будет тяжело служить теперь в батальоне, когда все русские солдаты и офицеры получают равные с ними права, выйти вперед. Вышло шесть. Грос немедленно отправился в канцелярию, чтобы приготовить им бумаги для немедленного отъезда на фронт. Остальные немцы разошлись по своим местам на службы и тогда Галанин начал говорить со своими русскими бойцами. Подтвердил что в прошлом были в батальоне допущены ошибки и преступления, что главных виновников немцев он уже отправил подальше от батальона. Обещал в будущем в корне изменить жизнь и условия службы в батальоне, руководствуясь благом всех его солдат, как русских, так и немцев! В обмен требовал беспрекословного и точного исполнения долга перед своей родиной, — умолчал перед какой! Отпустив русских, прошел к себе, куда вызвал на совещание Гроса, Воробьева и Батурина, в форме майора — военного врача! Проводилось в жизнь немедленное уравнение в правах русских и немцев, начиная с шаровар, френчиков и сапог и кончая общим котлом и общим ужином… Кончилось немецкое обжорство и русские пустоватые щи. В помощь немецкому повару, были определены русские и общими усилиями состряпался русско-немецкий ужин из двух блюд: на первое щи с капустой — по-русски, на второе гуляш — по-немецки. Получилось совсем не плохо и когда, как сюрприз была подана водка, из расчета полбутылки на двух человек, впервые за все время совместной службы в батальоне, лед между двумя до сих пор враждебными лагерями был треснут и после некоторого колебания пробит. Пострадали только русские кухарки, те которые работали раньше, без отдыха днем и ночью на немцев! Были сразу уволены и ушли заливаясь слезами и проклиная Галанина.
На другой день он объезжал роты на опорных пунктах, где говорил тоже что в штабе. Чистил безжалостно немцев, к русским присматривался, внимательно и молча слушал длинный рассказ Александры Жуковой, потом у нее обедал… Покидая первую роту, просил Жукова и Рама быть более внимательными со взводом Девятого, Рама простил, принимая во внимание, что-тот не ожидая его приезда, сам начал проводить уравниловку между немцами и русскими и первый начал козырять Жукову. Объехав роты, вернулся в штаб батальона и начал приводить батальон, как он говорил русским офицерам в христианский вид, особенное внимание обратил на подбор переводчиков, ротных и батальонного, вызвал их к себе и напутствовал просто: «Ваша задача, как переводчиков тяжелая и ответственная: роль которую вы будете играть в роте, гораздо важнее ротного командира, от того как вы переведете его приказ зависит боеспособность русских солдат! Не бойтесь изменять при переводе смысл речи ротного, если вы видите, что его слова не достигнут нужного результата, и главное — чего вы должны добиваться — добиваться что бы из немцев и русских сделать друзей, которым может быть придется умирать вместе для общего дела!» Для какого «общего дела» не уточнял, и иногда ставил в тупик неповоротливо думающих немцев. Одновременно вел секретные списки тех русских, которые по докладам русских взводных командиров, были опасные и враждебные для этого «общего дела» люди, что бы в нужную минуту от них отделаться.
Обещал в то время как был в штабе Аккермана и долго с ним беседовал, сделать из своих русских бойцов боеспособных и дисциплинированных солдат, на которых могли бы рассчитывать немцы. Свое обещание честно исполнял и с совестью своей было ему легко, потому что любил одинаково немцев и русских, любил их и одновременно, иногда, и тех и других презирал… Мечтал, мечтал о многом таком, что никогда не могло бы воплотиться в жизнь! О том, что бы навсегда и окончательно стереть границы между двумя государствами, Германией, свободной от Гитлера и Россией, освобожденной от Сталина, сделать из двух народов одно могучее целое, что бы немцы и русские вопреки всем коммунистическим и расовым безумствам, смешали бы свою кровь и подарили миру нового, славного человека.
Но со своими мечтами ему было не с кем поделиться, так как знал что и немцы и русские в лучшем случае поднимут его на смех, в худшем — на штыки. Был один и так и шел своей дорогой, обманывая и запутывая всех, кто попадался ему на пути, с немцами был немцем, с русскими русский, сам наедине со своими мыслями называл себя гордо европейцем, а на самом деле, был просто мечтателем, ослепленным своей ненавистью к коммунистам, вредил всеми своими силами родине и волей неволей помогал немцам, которые старались использовать до конца этого талантливого и храброго офицера. Дали ему очередное задание подготовить батальон для его отправки во Францию… Задание это Галанин выполнил точно и послушно, не доверяя своим переводчикам, немцам, сам непрерывно разъезжал по ротам и идейно готовил русских солдат к оставлению родины.
Для того чтобы окончательно проверить боеспособность батальона и сделать все необходимое для погрузки его в ж. д. эшелон было приказано стянуть все роты к штабу батальона, который к тому времени перешел на небольшую железнодорожную станцию подальше от Дна. Накануне были получены приказы на русском и немецком языке и переводчики лезли из кожи, чтобы разъяснить и растолковать недоверчивым русским солдатам о необходимости выполнить последнее распоряжение Галанина… Охрипнув после долгого крика, как последний аргумент, выдвигали имя временного командира батальона: «Не понимаю, какие у вас могут быть еще сомнения, я вас только спрошу об одном: кто подписал этот приказ? Вот тут внизу стоит: Временно исполняющий обязанности командира, Галанин, старший лейтенант! Подпись которая говорит сама за себя! Неужели вы ему не верите?» Нет ему, белогвардейцу Галанину верили все, начиная от офицеров и кончая конюхами и поварами! Он себя показал за эти две недели. Людей было трудно узнать, в новых сапогах и ботинках, френчиках, шароварах, пилотках и шинелях, хорошо вооруженные и подтянутые, румяные и веселые на страх врагам и горе и слезы всех девушек бедных и темных Болот, Мхов, Мглов, Погиблова и Пропойного…
Приказу подчинялись, сматывали удочки, наскоро напоследок, по углам темных комнат, на сеновалах и чердаках ласкали своих любовниц и двигались по грязным от холодных дождей дорогам. Вслед им сиротливо махали обнаженные ветви берез, осин, за ними мрачно и темно шептали и зловеще переговаривались ели и сосны… Собрались в последний раз на утро, все в Федорцово, разошлись по квартирам, где испуганные и голодные колхозники старались отговорить своих постояльцев от последнего безрассудства. Но уговорить не удавалось, слишком велик был страх перед неизбежной расплатой за измену на мосту через Узу! Слишком велика вера в Галанина, что он их как-то где-то и когда-то спасет! Строились в ветреный вечер, на фоне серых рванных туч, окрашенных на западе как кровью зловещим закатом, в каре поротно. Солдаты с болящими с похмелья головами сумрачно поглядывали на холодное небо, которое все больше хмурилось и смотрели в ожидании на домик, около которого трепал ветер странный незнакомый им флаг — три цвета, красный синий и белый, три лоскута, которые спешно весь день сшивала вместе Александра Жукова, по приказу Галанина, — пошли в дело две юбки, содранные солдатами со своих брошенных подруг, и одна простыня с ее постели, шила два раза, в первый раз сшила неправильно, за что долго кричал на нее Галанин, красный цвет поместила посредине, пришлось со слезами распарывать и шить снова. Кончила и с гордостью смотрела из открытого окна на свое произведение. Получилось ничего, красиво хлопало новое знамя под порывами злого ноябрьского ветра весело и озорно, точно радовалось и плясало при виде выстроившегося батальона.
А потом вышло начальство, только что приехавший немецкий командир батальона капитан Баер, высокий рыжий, худой с лошадиным лицом, адъютант Шуман, командиры рот Брижевский, Верт, Калб, Зак, зондерфюрер Лот, одни толстые, другие худые, высокие и маленькие в очках и без них. И с ними немного в стороне от всех он, тот, которого искали и сразу нашли девять сотен пар глаз голубых и серых, карих и
