«Да нет, это не глупость, – подумал Дамианос. – Это причина, объясняющая, почему вэринги так отважны и свирепы в бою. Они не бесстрашны, они тоже боятся смерти, как все люди. Но боятся смерти мирной, а о гибели в сражении мечтают. Точно так же, как мечтаю о смерти я, потому что на той стороне меня ждет Белая Дева».
Он вздрогнул, вспомнив, что никто его на той стороне не ждет. Геката здесь, близко! И зовут ее иначе…
«Не сейчас! Потом! – одернул он себя. – Не хватало еще, чтобы слепой фокусник своим чутким носом унюхал во мне страх».
Вэринги понемногу разбрелись, оживленно обсуждая случившееся. Годи стоял под орлом такой же прямой и грозный, как деревянный идол. Упивался торжеством. Но стоило последнему зрителю удалиться, и старик задвигался. Видимо, определил по слуху, что красоваться больше не перед кем.
Повел рукой, нащупывая воткнутый в землю посох, нашел его, вытер испачканный землей клинок. Устало потер лоб, вялой старческой походкой побрел к хижине, но остановился. Вспомнил про задержанных.
Сказал что-то, и охранник, опершись на палицу, поднялся с земли.
– Не меня зовёт, тебя. Я долго жду, а он тебя зовёт, – проворчал емчанский волхв. – Говорит, пускай подойдёт колдун с севера. Ты тоже волхв?
Дамианос сделал несколько шагов вперед – и остановился: Урм выставил вперед ладонь, запрещая чужаку входить на ритуальную площадку.
Тяжело ступая, жрец вышел за линию костров сам.
Глаза у него имелись, но были незрячие, подернутые мутно-белой пленкой. Запущенная старческая катаракта, определил аминтес. Справа зрение утрачено бесповоротно, но слева, пожалуй, катаракту можно было бы убрать.
Годи придвинулся, шумно втягивая воздух. А Дамианосу было впору зажимать нос – от служителя Одина несло, как от выгребной ямы. По косам, которые, кажется, никогда не расплетались, ползали насекомые. Вэринги все были грязные, много грязней славян, но старик, похоже, не мылся десятилетиями.
Урм отодвинулся и что-то спросил.
– Я не понимаю по-русски, – ответил Дамианос.
Подошел емчанин, в пояс поклонился жрецу, залопотал на языке вэрингов – видимо, предложил переводить.
– Великий волхв спрашивает: «Какому богу служишь, северный колдун?»
– Эскулапу, – спокойно ответил аминтес. – Богу знахарей и лекарей.
– Воин, который тебя привел, сказал: ты умеешь оживлять мертвых. Это правда?
Переводя, емчанин отчаянно задвигал бровями и замотал головой: не признавайся!
Понятно почему. Маленького колдуна годи отпустит подобру-поздорову, большого – вряд ли.
– Мертвых оживлять не умею. А вот слепого зрячим сделать могу.
Емчанин посмотрел испуганно, но перевел.
По морщинистому лицу жреца пробежала зловещая улыбка.
– Говорит: я слепой. Ты можешь сделать меня зрячим?
– Могу. Видеть будешь одним глазам, плохо. Но свет от тьмы отличишь. И сможешь ходить без палки.
Улыбка пропала. Кустистые брови угрожающе сдвинулись.
– Тогда говори заклинание. Ты сам выбрал свою судьбу. Если я не стану видеть, ты умрешь смертью «кровавого орла».
Емчанин содрогнулся и пояснил:
– «Кровавый орел» – такая казнь. Хуже ничего нет. Живому человеку разрезают живот, берут рёбра…
– Знаю, – отмахнулся Дамианос. – Скажи ему, что мне нужно больше света. Чтоб с двух сторон держали факела. Еще нужно крепко привязать Урма к столбу. Так, чтоб не мог пошевелиться. Иначе колдовство не сработает, только глаз вытечет. Глаз хоть и слепой, но все равно жалко.
Экстракция катаракты – операция тонкая, но неболезненная и недолгая. Лучше, конечно, привязывать пациента к столу, но можно и в вертикальном положении.
– Он даст привязать себя к столбу. Но если глаз вытечет, ты умрешь под этим столбом, – перевел емчанский волхв и пробормотал, поминая своего бога. – Хэй! Юмал, Юмал…
Зловонного старика Дамианос обмотал веревкой так, что годи едва мог вздохнуть. Лоб обтянул кожаным поясом в три слоя.
– Ну-ка, пусть дернет головой. Не может? Очень хорошо…
У аминтеса в котомке среди инструментов имелись и острая игла, и хирургический резец каленой арабской стали.
Торжественным голосом Дамианос продекламировал какую-то трескучую невнятицу, а сам пока прилепил кусочками смолы верхнее и нижнее веко, чтоб не моргали.
Операция делается так: сначала – подрезать в нижней части глаза связки; подождать, пока мутный хрусталик сползет вниз; потом смазать ранку раствором, чтобы скорее зажила и не воспалилась. Вот и всё.
Старик сопел и отчаянно двигал бровями – не от боли, а от страха, но крепления держали хорошо, смола не подвела, и управился Дамианос быстро.
Закончив, он наложил на глаз повязку.
– Всё. Завтра он сможет видеть солнце.
Но, едва жреца развязали, он нетерпеливо сорвал повязку, захлопал прооперированным глазом и что- то крикнул, показывая на костер, потом на другой, на третий.
– Он видит огонь… – прошептал потрясенный емчанин. – Видит много огней. О, ты великий волхв! Такой же великий, как Урм. Это я говорю, не он…
– Скажи, что через несколько дней он будет видеть лучше. А еще я подарю ему вот это… – Порывшись в котомке, Дамианос достал оптикон. – Пусть заглянет в эту трубочку.
Таким глазом, как у годи, много не увидишь, но увеличительное стекло отчасти заменяет хрусталик.
Урм прижал оптикон к глазнице, посмотрел в одну сторону, в другую и стал радостно причитать. Наконец воззрился на Дамианоса.
– Он сказал: никому не говори, что я могу видеть. Совсем никому.
Аминтес усмехнулся. Ловкий старичок. Быть зрячим, когда все вокруг уверены, что ты слепой, очень удобно. Можно устроить немало чудес.
– Хорошо, я буду молчать. Только вот что. У меня двое больных, которых я лечу. Мужчина и женщина. Пусть их ко мне приведут.
– Он говорит: тебя отведут к хельги. Их тоже. Хельги решит, что с вами делать.
– «Хельги»? Кто это?
Но емчанин объяснить не успел. Урм спрятал оптикон в свой широкий пояс, взял лесного волхва левой рукой пониже затылка и вонзил бедняге прямо в сердце закрепленный на посохе нож.
Тихо охнув, емчанин осел и распластался на земле, а годи подошел к столбу и помазал орлу клюв свежей кровью.
«Одного свидетеля он устранил, но есть ведь еще страж?» – подумал аминтес, глядя на вэринга, невозмутимо опиравшегося на дубину. Тот ухмыльнулся щербатым ртом и высунул язык – наполовину обрубленный.
Тогда понятно. Этот сохранит любую тайну.
Что за «хельги», который будет решать, как поступить с «северным колдуном» и его спутниками?
И второй вопрос, не менее существенный: как добиться, чтобы Змей-Урм не взревновал к сопернику, умеющему творить чудеса бо?льшие, чем он сам?
Меняются племена, меняются варвары, а трудности всё время одни и те же…
Конунг и хёвдинги
