XXXIX. Снова дома
В то время как старшая дочь взывала к ней в безысходном отчаянии, Мадлена, терзаемая беспокойством, не находила себе места. Она взволнованно ходила по комнате, прислушиваясь к малейшему шороху, вздрагивая от малейшего звука, долетавшего извне. Сердце щемило, нервы были напряжены до предела, но Мадлена не плакала. Она была объята страхом.
Голоса нищеты, безработицы, бесчестья звучали в ее ушах. Она хотела думать, но не в состоянии была сосредоточиться; хотела заняться хозяйством, но вместо этого бесцельно вертела в дрожащих руках пустую корзиночку для завтраков, которую девочки решили не брать с собой в школу: ведь мать, увы, могла положить в нее только пару морковок, а их легко унести и в кармане передника…
Софи, подтрунивая над лишениями, — как это характерно для детей парижской бедноты! — от морковок не отказалась, заявив, что они сгодятся не только для кроликов, но и для нее с Луизой.
И девочки с веселым смехом убежали. Взявшись за руки, они шли по тротуару, напевая грустную песенку детей самого богатого в мире города:
Накануне Мадлена побывала на улице Пуассонье, но тетка Гришон ничего не сообщила ей о судьбе Анжелы. Старуха заявила, что не знает, да и не желает знать всех подруг Олимпии. Этой долговязой потаскухи нет дома вот уже несколько дней. И слава богу! Без сомнения, ее отправили «на дачу», то есть в Сен-Лазар, как это уже не раз бывало раньше. И прекрасно! С тех пор как полицейские прикрыли этот притон, стало куда спокойнее. Плевать она хотела на всех Анжел и Анжелик, на всех этих Полетт, Лизетт, Жаннетт! Да мало ли кто сюда шлялся? Потерявший свой контрабандный товар пусть ищет его в той таможне, что помещается при префектуре. А ее, тетку Гришон, пусть оставят в покое! У нее не справочное бюро.
Убитая горем мать рассеянно слушала все эти ядовитые речи, лившиеся из беззубого рта старухи, как помои из переполненной сточной ямы. Анжелы у Олимпии не было — вот все, что она поняла. Теперь ее занимал один вопрос — где искать дочь?
Но пора было возвращаться; если мужа выпустят — следует быть с ним, чтобы хоть как-нибудь облегчить переживания, ожидающие Жака дома. К тому же у Мадлены не было денег. Как их достать, чтобы угостить беднягу, вернувшегося из ссылки, хотя бы тарелкой супа и бутылкой вина?
Направляясь к улице Крульбарб, она подумала, что другая на ее месте обратилась бы за помощью к друзьям…
Друзья? Да разве они у нее были? Разве у бедняков есть время обзаводиться друзьями? Работать, работать без отдыха, без конца — таков их удел. И для чего? Где справедливость на земле? Чем она, Мадлена, согрешила перед богом, что он не захотел защитить ее от сил зла? Вдобавок, те, к кому она питала дружеские чувства, кто был к ней расположен, нуждались не меньше ее. Ведь труд дает рабочим лишь самое необходимое, чтобы еле-еле поддерживать силы и продолжать свой род…
Впрочем, не пойти ли ей к вдове Микслен? Они дружили, когда-то были соседками и их мужья работали вместе. Эта славная женщина умеет сводить концы с концами и, наверно, сможет одолжить пять франков. Вдова служила привратницей и брала белье в стирку; жила она вдвоем с дочерью, и хотя ей приходилось одной зарабатывать на жизнь, при ее бережливости у нее водились деньги.
Мадлена ускорила шаг и, заглянув домой, чтобы узнать, не вернулся ли муж, отправилась на Национальную улицу. Но там она столкнулась с несчастьем, подобным ее собственному. Вдова Микслен, сидя на табуретке перед погасшим очагом, тряслась как в лихорадке. Она была моложе Мадлены, но последняя с трудом узнала приятельницу, настолько горе исказило ее черты. Вид женщины внушал сострадание.
Прачка рассказала, что единственная ее радость, свет ее очей, маленькая Роза пропала. Эта ужасная беда случилась еще в понедельник, пять дней назад. Сама она отправилась стирать, а девочку оставила в привратницкой — ведь Роза такая рассудительная, на нее можно положиться, как на взрослую. Но когда мать вернулась с бельем, комнатка оказалась пуста… В течение дня вдова Микслен не особенно волновалась, думая, что Роза у соседей, но когда наступила ночь и девочка не пришла, мать совсем обезумела. Она справлялась в морге, в полиции, повсюду, побывала даже у гадалки. Безуспешно! Нигде ничего… Ее просьбу о розыске дочери г-н N. оставил без ответа. На поиски она истратила все свои скромные сбережения; горе ее придавило, работа не шла на ум. Чужое белье мокло в лохани, но ей было безразлично. Какой теперь смысл жить? Никакого! Оставалось только умереть. О, если бы кто-нибудь сжалился и убил ее! Никаких иллюзий она не питала, отлично понимая, зачем похитили Розу, ее невинную дочурку. Роза была слишком красива, и она, безрассудная мать, не раз хвалилась ее несравненной красотой… Это и принесло несчастье. Но она найдет дочь; суд ей не нужен, она сама отомстит, сама распорет брюхо злодею, похитившему девочку. А что, если Розу убили?.. Ведь и такое бывает… И дрожь, то ли от лихорадки, то ли от ужаса, вновь сотрясала бедную женщину…
Мадлена вернулась домой с камнем на сердце. Она думала о том, что не ей одной приходится сетовать на судьбу. Однако это не облегчало ее горя. Наступала ночь, а Жак все еще был в тюрьме, и Анжела не возвращалась… Другая на месте Мадлены совсем не отчаялась, но она мужественно пыталась бороться, заставляя себя вести хозяйство, заботиться о детях. О, если бы она могла раздобыть хоть какую- нибудь работу! Это помогло бы ей не поддаться горю, обмануть нетерпение, усыпить скорбь. Увы, нечего было и думать о том, чтобы отыскать какой-нибудь заработок. Покушение на Руссерана закрыло перед семьей Брода-ров двери всех мастерских. Мадлене оставалось лишь смириться со своей горькой участью. Ах, если бы муж вернулся!.. Теперь уже недолго ждать. И она не решалась идти на розыски Анжелы, боясь разминуться с Жаком. Нужно, чтобы его кто-нибудь встретил. Муж дома — и уже одной бедой меньше, одним защитником больше… Она хорошо знала своего Жака: это настоящий муж, настоящий отец! Уж он найдет работу! Чтобы прокормить семью, он, если понадобится, пойдет и камень дробить на дорогах. Мысли о муже растрогали бедную женщину, и ее горевшие от бессонницы глаза наполнялись слезами. Жак должен скоро вернуться! Правосудие не будет правосудием, если задержит невинного человека в тюрьме!
Но время шло, и Мадлена напрасно ожидала прихода мужа и дочери.
Внезапно ступени лестницы заскрипели под чьими-то легкими шагами. Быть может, это Анжела? Наконец-то! Мадлена поднялась, чтобы открыть дверь, но задрожавшие от волнения ноги подкосились, и она вновь опустилась на стул.
Раздался стук, отозвавшийся в сердце матери. Это не дочь: Анжеле нет нужды предупреждать о себе… Нет, в комнату вошла незнакомая девушка. Бледная, взволнованная и смущенная, она сообщила, что ее только что выпустили из арестного дома, где она находилась вместе с Анжелой, которая ужасно обеспокоена судьбой маленькой Лизетты, оставшейся в комнате Олимпии еще в ночь на четверг. По выходе из тюрьмы она сразу поспешила на улицу Пуассонье, чтобы оказать ребенку помощь, но отвратительная старуха привратница не пустила ее, даже не выслушав, в чем дело. Теперь она пришла за матерью Анжелы, чтобы та помогла ей уломать эту ведьму: бабушке это удастся легче. Но нельзя терять ни минуты, дело не терпит: с четверга прошло уже столько времени…
— С четверга! — воскликнула Мадлена. — А сегодня?
— Суббота.
— Суббота! Значит, малютка погибла! А моя дочь? Моя дочь в тюрьме? О, мадемуазель, я не верю вам, не могу поверить! Ребенок… Этот ангелочек, наша Лизет-та!.. О бедная, бедная моя Анжела! Нет, это мне снится! Когда у людей столько горя, как у нас, то и во сне преследуют ужасы… Я очнусь сейчас, подождите минуточку, я очнусь!
