Толмач

Джахан и д-р Шу присоединились к ее словам. Некоторое время все вместе дружно ругали германскую погоду в частности и европейский климат в целом.

– В Мадрасе сейчас солнце, тепло, – сказал Джахан.

– В Бейджине персики цветут, – поддакнул д-р Шу и, видя мое недоумение, пояснил, что Бейджин – это настоящее название Пекина, добавив, что и все другие китайские города тоже называются совсем не так, как их слышит грубое европейское ухо и произносят неуклюжие европейские рты. – И вообще европейцы мало что понимают в Китае, – в сердцах заключил он, нервно потирая розовую плешку. – Кун-Цзы извратили… Ну, Конфуция по-вашему… Какую-то религию ему приписали. А у нас вообще нет и не было религии…

– Как это? – удивился я. – Как империя могла стоять без религии?

– А так: зачем религия, когда сами императоры – живые боги?.. Им не нужны соперники. Ни на земле, ни на небе.

Слушая про Кун-Цзы и обожествленных императоров, я жадно шарил взглядом по лицу Фатимы, по ее фигуре. Она видела это и нагло смотрела в ответ.

– Теперь я понимаю, почему талибы закрывают сеточками даже глаза у женщин, – пробормотал я. – Лучше не видеть, чтобы не страдать.

Она прыснула:

– Смотреть не запрещено. – И откровенно призналась: – Я люблю, когда на меня смотрят…

– Когда поедем в Марокко, буду день и ночь на тебя смотреть… – сказал я ей на ухо.

– Тогда короля не увидишь! – приблизилась она.

– Зато на королеву насмотрюсь вдоволь!

И я невзначай прижался локтем к ее руке. Она не отодвинулась. Так мы и сидели, слушая монолог д-ра Шу о том, что европейцы не только в китайских верованиях не разбираются, но и в китайском языке мало что смыслят: в Китае пятьдесят шесть племен и все говорят на разных диалектах – какой из них главный?.. Только самых главных – шесть.

– Кстати, это правда, что за перевод строчки с китайского на немецкий вам по четыре марки платят?.. А нам – всего по две! – спросила Фатима, на что д-р Шу уточнил, что не четыре, а пять марок.

– Да у них одних определенных артиклей штук двести, а неопределенных – все триста, иди и переводи! – сказал Джахан, отрываясь от газеты.

Я вежливо спросил у него, что новенького пишут из Бенгалии. Джахан, расправив усищи, сообщил, что все про войну пишут. Вот, например, американцы во время бомбежек Афганистана следом после бомб скидывают пакеты с продовольствием:

– Вчера пакетами с рисом пробило крышу в Кандагаре и убило мать с двумя детьми!.. Людей рисом убило!.. Это надо же!..

– Какое лицемерие!.. Лучше бы они пакеты до бомб бросали, чтобы люди перед смертью хоть рис поесть успели… – ядовито вставила Фатима.

Тут вошел танцующей походкой Зигги и принес груду папок. Всё, работать!

– Я тебе позвоню! – сказал я Фатиме, нехотя отдираясь от нее.

– Позвони. Только меня часто дома не бывает, – с кокетливым сожалением оправила она рукава своего плюшевого балахона.

– Ничего, попробую. Кто ищет – тот всегда найдет!

– Найти, может, и найдет. Но часто совсем не то, что ищет! – не унималась она, дразня меня глазами.

А Зигги уже раздавал дела. Мне досталась папка с фотографией улыбающегося во весь рот полного мужчины с сытыми глазами.

– В приемной сидит. Одет, как от Кардена! – указывая на фото, сказал Зигги. – Парфюм, шик, лоск! Давайте его сюда! С него начнем.

фамилия: Рукавица

имя: Аким

год рождения: 1965

место рождения: с. Кремидовка, Украина

национальность: украинец

язык/и: русский / украинский

вероисповедание: иудей

В приемной он восседал отдельно от курдов и что-то негромко, но с жаром говорил мрачному худому типу в дешевой кожанке, сидящему рядом; тот меланхолично хохлился, оглядываясь вокруг:

– Ну, ты прикинь, Максимка: десять тракторов по двести пятьдесят тысяч гринов каждый. А мне от сделки – шестнадцать процентов. Сколько это выходит, режешь?

Я прервал его вычисления:

– Добрый день! Я ваш переводчик. Буду помогать во время интервью. Вы Рукавица?

– Да, да, я! Очень рад! – расплылся Рукавица и протянул пухлую мягкую теплую большую ладонь. Его приятель тоже нехотя вытащил из кармана свою ледяную лопаточку:

– Максимка.

– Вы вместе?.. – удивился я. – У вас тоже интервью?

– Нет, мы не вместе, мы тут познакомились, в лагере… А интервью у него завтра, – ответил за него Рукавица, расстегивая пуговицы бежевого верблюжьего пальто-колокола. – Ну и топят у вас! У нас даже у мэра в кабинете так не топят, как тут.

– Где это?

– А в Одессе-маме. Слыхали про такой городок?.. Вот в нем самом. Я мэра хорошо знаю. С детства.

Максимка скептически посмотрел на него, но ничего не сказал.

– Ну, ты сиди тут, а я пошел. Куда?.. – спросил Рукавица.

– Сюда, на фото и отпечатки.

А Максимка, косо и коротко посмотрев ему вслед, напутствовал:

– Давай. Большому кораблю – большая торпеда…

Приближаясь к музгостиной, я слышал из коридора, как Зигги учит д-ра Шу:

– Нервничает беженец или нет – установить нетрудно. Надо только внимательно на него посмотреть: если лицо блестит от пота, если он крутится и ерзает на стуле, ногами передвигает, если голос у него ходит туда-сюда, если глаза прячет или слишком много болтает, чушь несет – значит, нервничает…

– Они все чушь несут, – отвечал д-р Шу, поглаживая плешку.

– Или если он часто глаза закрывает – значит, или сосредоточиться хочет, или вообще подсознательно хочет от всего внешнего мира отключиться, избавиться, – продолжал Зигги.

– Они все глаза закрывают, – отвечал д-р Шу, теперь ласково поглаживая брюшко.

Увидев нас, д-р Шу смутился и поспешил выйти, а Зигги жестом попросил Рукавицу раздеться.

Тот со смехом скинул пальто, остался в зеленом полосатом пиджаке и коричневых брюках, дородный и веселый.

– А! – удивился он при виде станка для отпечатков. – Как в кино!

– Вначале фото.

– Подождите, волосы приглажу, негоже так… – И он, по-хозяйски открыв кран и зачерпнув воды, пригладил свои курчавые, но уже с проредью и проседью волосы. – Теперь готов! Можно регистрироваться! Только невесты не видно!

– Кто он по профессии? – спросил Зигги, вытаскивая из аппарата фотографию с четырьмя Рукавицами.

– Профессия?.. Делец! – гордо сказал Рукавица. – Гешефтман, как у них говорят! Сорок и сорок – рупь сорок. Самая лучшая профессия в мире. Базар копейку любит, а копейка – умного. Как в Азии говорят: су мы – в сумму, сумму – в суму, а дальше все по уму!

– Ясно. Мафия, наверно, прижала? – не удивился Зигги.

– Нет. Сама жизнь. Все вместе. Бывает, все вместе в такой снежный ком сходится. – Рукавица жестами показал этот снежный ком. – И падает этот ком на тебя, валится, а ты от него – бегом, бегом, как заяц от орла!..