визы? Опишите свой путь!
Я издали вижу на ее столе, среди моих бумаг, лист с грифом турфирмы, указываю на него:
– Вот, у вас там… Я обратился в Москве в эту фирму. А там мне посоветовали обратиться к дяде Леше, водителю грузовика – мол, он за деньги возит беженцев через границу. Дядя Леша согласился. За 600 долларов он засунул меня в кузов какого-то проезжающего через Москву монгольского грузовика… И вот я тут.
– Монгольского? – переспрашивает она настороженно. – Вы не ошиблись?
– А может, и китайского – кто их разберет? – пожимаю я плечами, удивляясь ее настороженности. – Не все ли равно?
– Так все-таки монгольского или китайского? – продолжает она встревоженно спрашивать, отталкивая ногой белую индюшку, с тупым упорством долбящую ножку кресла.
– Темно было, не разглядел, но шофер был точно монголоид. А вы разве можете отличить монгола от китайца?.. Вот видите… И какая вам разница? Монголоид – он и есть монголоид!
– Из Монголии сейчас древесного клеща завезли, он уже половину Нижней Саксонии сточил.
– В кузове не было ничего деревянного – одни картонки, с телевизорами, что ли…
– Какие в Монголии телевизоры?… Там на всю пустыню – один телевизор, да и то у шамана- президента, – усмехается она, шикая на индюшек, затеявших под столом шумный переполох. – Через какие страны ехали?
Я развожу руками:
– Неизвестно. Водитель запер меня на четверо суток – и все. Пил снотворное и спал как сурок. Когда открыл дверь – машина уже тут стояла, перед лагерем.
Фрау Мизера кивает рыжей головой и отстукивает несколько тактов на аппарате, сообщая между делом:
– А вчера одного беженца орел принес. Прямо сюда на окно положил – и улетел… У этого орла тут гнездо недалеко, на горе… Ну, хватит, заткнитесь! – кричит она на индюшек, которые переместились за ширму и устроили там свару, с паническим бульканьем переругиваясь на высоких нотах и задыхаясь от яростного клекота. – Пошли на место, твари! Место!
Индюшки замолкают и унылым гуськом тянутся к раскладушкам, недобро поглядывая круглыми плоскими глазами и стуча сухими лапами по порыжелому от времени паркету. Белая индюшка, шедшая последней, вдруг больно клюет меня в ногу.
– Вот гадина! – гоню я от себя наглую альбиносицу, а фрау Мизера, заправив новый рулончик бумаги в аппарат Морзе, спрашивает:
– Откуда у вас были деньги для этого «дьядья Льеша»?.. 600 долларов для неработающего нелегала – большая сумма.
– У одной женщины одолжил. Она меня любит, очень любит… Да, но вы же хорошо знаете, что в конце каждой настоящей любви сторожит большая боль, если только, конечно, эта любовь не была уже прежде подточена чем-то, – для верности добавляю я.
Фрау Мизера неподвижно смотрит на меня, с вожделением водя кончиком язычка по обломку рога:
– И вы… И вы с этой женщиной спали?.. Она была ваша любовница?..
– Да, а что, нельзя? – отвечаю я, думая по себя: «Все рыжие – психопатки…»
– Нет, нет, как раз можно. И нужно… Она была красива?
– Очень. Как майская роза.
– Вот-вот… Я люблю красивых женщин… А в Москве, говорят, много привлекательных и красивых дамочек?.. Почему вы вообще покинули такой хороший город, как Москва?
Я делаю скорбное лицо, пытаясь сосредоточиться под шорох индюшек:
– Женщин красивых в Москве очень много, это правда. Но вот почему я покинул этот город – совсем другой вопрос. Все это очень грустно. Мне не продлили тут, в Германии, визу. Я был вынужден уехать в Россию. Было это полгода назад. Жил вначале в Москве – там у меня однокомнатная квартира, которую оставила мне бабушка по материнской линии… И вот, 6 сентября, в 9:30 утра ко мне на квартиру явились три сотрудника милиции и увезли в отделение. Они забрали мой паспорт, подняли шум из-за прописки, а потом напрямик сказали, что у них есть сведения, что я – шпион НАТО и немецкого абвера, собираю в Москве информацию о «Газпроме» и биологическом оружии. Бред, бредни, бредовая бредятина!.. Какую информацию я могу собирать, когда я «Газпром» от «Сибнефти» никогда отличить не мог, а биологическое оружие всегда путал с химическим! – возмущенно заканчиваю я.
Фрау Мизера морщит носик:
– Это не трудно. От биологического вы сдохнете из-за сбоя всего организма, а после химического – от язв и удушья… Кстати, как считаете, не лучше ли всех красивых женщин из России вывезти, а все остальное сжечь к черту, все равно пользы никакой, одни неприятности. Вы не находите?
– Как-то не думал об этом.
– И не надо. Это шутка. Что еще вам предъявили в милиции? – спрашивает она дальше, швыряя карандашом во взъерошенных индюшек, которые теперь сообща клюют белую альбиносицу.
– В тот день меня отпустили, сказали, чтобы прописался в две недели, не то вышлют за 101-й километр…
– Да-да, а потом – в кабинет номер 101, дело номер 11, абзац 1… Знаем! – смеется она и сквозь смех уточняет: – Вы же говорите, что квартиру вам оставила бабушка?.. Чего же им тогда от вас было надо?
– Дело в том, что я не успел оформить наследство. Я же был тут, в Германии, где верой и правдой служил на пользу общего дела…
Вдруг фрау Мизера резко сбрасывает с колен миску с яблоками (они катятся по полу), встревоженно распахивает окно и выглядывает наружу.
Не успел я спросить, в чем дело, как в окно влетел орел, приземлился прямо на белую альбиносицу и начал ее нещадно истязать.
Летят брызги крови, розовые перья. Индюшка страдальчески всхлипывает, а фрау Мизера, запрыгнув обратно в кресло, сует руку за пояс, шарит у себя между ног; видно, как ее рука ходит вверх-вниз по лобку…
Индюшка вопит, орел скользит когтями по перьям, выдирая их с мясом. Другие птицы в панике попрятались под раскладушки. А фрау Мизера, схватив другой рукой обломок рога, сует его туда же, за юбку, шарит там, со стоном доканчивая дело и блаженно замирая с закрытыми глазами.
Орел, еще пару раз долбанув индюшку по башке, бросает ее, полумертвую, взлетает на ширму, начинает чиститься. Истерзанная альбиносица заползает под раскладушку, а фрау Мизера слабым голосом просит подать ей воды.
– Вам плохо, фрау Мизера? – ищу я стакан, не очень удивляясь ее действиям (от рыжух чего хочешь ожидать можно).
– Нет, мне совсем не плохо, мне очень даже хорошо… Называйте меня Лизетта! – говорит она, не открывая глаз и облизывая обломок рога.
– Лизетта – очень красивое имя! – Я воодушевленно подаю ей стакан с водой.
Она берет его ощупью, что-то мычит, с трудом открывает шалые глаза и непонимающе смотрит на меня:
– Ах, это вы… Ну, продолжайте, я слушаю!
Косясь в беспокойстве на ширму, где сидит орел и недоверчиво-мрачно, испытующе смотрит на меня, я бормочу:
– Вон там, в бумагах, повестки… После милиции начали меня вызывать в ОМОН. Знаете русский ОМОН?
– Кто же его не знает – крепкие ребята в масках, с такими приятными толстыми палками… – мечтательно говорит она.
– Вот-вот. Один из них, некий Дубягин, просил в Германии политическое убежище (номер дела не помню, можно уточнить). Я переводил беседу. А его вместо убежища в немецкую тюрьму посадили, а там ваши фашисты его изнасиловали хором… Вот он со злости на меня в Москву своим дружкам настучал – мол,
