– А мне ничего врать не надо – как есть все скажу. Пусть проверяют. Пол-Гудермеса и Ойсхары – родственники.
– Я не говорю про врать. Просто немцы точность любят, вот и все. Паспортов нету у вас?..
Юсуп махнул рукой:
– Э, могут проверять. Мне скрывать нечего. Паспорта сгорели вместе с квартирой, что я могу сделать?.. Вы думаете, я ваххабит или еще кто-нибудь такой?.. – Он остановился. – Я портной был, тихо работал, семью кормил. Клянусь детьми, мне ни русские, ни ваххабиты не нужны, я сам свое дело знаю… Просто все разрушили, ничего нет. Четыре брата убиты. Что еще сказать, дорогой?
Говорил он по-русски правильно, но с теми квакающими интонациями, которые свойственны многим жителям Северного Кавказа, когда они говорят по-русски, притом как-то странно удваивая окончания глаголов («проверятть», «сказатть») и сильно напирая на хриплое «х».
Тилле читал газету. Увидев нас, он попросил садиться:
– Садитесь, сейчас дочитаю… Возмутительная статейка!..
– О чем?
– Да все о том же – что в нашем ведомстве работают одни жестокие бессердечные злодеи… Разве это так?
– Я бы сказал – даже наоборот: добрые ласковые волшебники! Каждый их штамп на моем обходном листе помогает не умереть с голоду! – ответил я.
– Вот видите. Это просто бессовестные журналюги, которые ищут жареное и желтое… Посидели бы они тут, на нашем месте… Нет, но какую ересь пишут! – возмущенно зашуршал он газетой. – Как будто где-то во время интервью какой-то беженец встал на колени, умоляя о политубежище!..
– Вполне могло быть, – сказал я. – Они там в Африке по каждому случаю на колени бухаются. А тут такое важное дело – почему бы и не встать?.. Вполне могло быть.
– Быть-то все может. Но зачем это раздувать? Зачем делать из нас монстров? Вот вы видели, чтобы у нас на колени кто-нибудь вставал?.. – искренне спросил он у меня. – Впрочем, послушайте, тут немного… Уже название какое глупое: «Пока смерть кого-нибудь не заберет»!..
И он вслух бегло прочел заметку:
– «“Добрый день, я решаю, можете ли вы остаться в Германии или нет!” – демонстрирует Дирк ван Фюрен свою позицию власти. Он – один из так называемых “решателей”. Он слушает беженцев и решает, получат ли они убежище или не получат. От того, считает ли он рассказы беженцев правдивыми или нет, зависит судьба этих людей. “Решено” – начертано на одной из печатей, в изобилии лежащих на столах дюссельдорфской службы по признанию беженцев. Но вообще-то такое название службы неправильно, ибо только 3 % беженцев получают убежище по § 76 Конституции Германии, и службу следовало бы назвать “службой по непризнанию беженцев”. Решения службы рождаются вдали от общественных глаз и ушей. Спешные приговоры беженцам из Индии, Белоруссии, Ирана или Сьерра-Леоне обычно основываются на том, смог ли беженец правдиво рассказать, как он преследовался, или нет. “Решатели” скоры на расправу. В арсенале их действий копание в деталях до мельчайших подробностей, ловля на датах, противоречиях. Беженцы настолько растеряны и беспомощны, что часто впадают в плач и даже становятся на колени перед “решателями”, от которых зависят вопросы жизни и смерти. “Бежишь от войны и пыток, пока смерть тебя где-нибудь не прихватит!” – жалуется пожилой курд из Ирака. Однако “решатели” глухи к подобным рассказам – они их слышат каждый день по несколько раз и априори уверены, что все беженцы лгут…» Вот такие глупости пишут! И как им не стыдно так поверхностно и огульно всех ругать?!
– Где это напечатано? – спросил я.
– Во вчерашней «Франкфуртер Рундшау».
Пока Тилле с негодующим бормотаньем настраивал диктофон, я хотел объяснить Юсупу, как будет проходить интервью, но он сказал мне:
– Ребята в лагере рассказывали. Обычный допрос. Что я, допросов не знаю?.. Эти хоть нормальные люди, а русские – шакалы, суки. Я два месяца в отстойниках сидел, пока меня не выкупили. Такое увидел… Раньше я никогда не разбирал, кто какой нации. Мой отец вообще так меня научил, что на свете есть только две нации: хорошие и плохие люди – и все. Мой дед говорил: не нация красит человека, а человек – нацию. Но после лагеря русских ненавижу…
Тут Тилле попросил Юсупа назвать себя и сообщить адрес, по которому тот жил до выезда. С адресом сразу вышла заминка – какой давать?.. Последнее время Юсуп скрывался в горах, у бабушки Патимат, а квартира, в которой он был прописан в Гудермесе, сгорела.
– Реальный адрес, где он находился. Вечная проблема.
Юсуп назвал одно из горных сел. Дальше выяснилось, что семья Юсупа вернулась из Казахстана в конце 60-х. Сумела забрать обратно свой дом в Гудермесе, заплатив немалые деньги жившим там пришлым осетинам, которых Сталин переселил в пустую Чечню. Там, в Гудермесе, Юсуп родился, ходил в русскую школу – он был самым младшим, и отец хотел, чтобы он стал врачом или юристом, поехал бы в Москву… Но Юсуп плохо учился, еле-еле дотащился до восьмого класса, а потом ушел в портняжное ПТУ. У него пять братьев и две сестры.
Тилле со вздохом протянул мне бланк, куда я медленно и аккуратно вписал всех семерых, хотя потом выяснилось, что погибших братьев вписывать не надо.
– В какой армии они были? Когда и где они погибли? – уточнил Тилле.
Юсуп удивился:
– Дорогой, в какой должны быть?.. В чеченской армии, конечно. Они в разных местах погибли. Во время первой войны. Один, Нури, – под Ачхой-Мартаном. Другой, Руслан, сгорел в машине около Кень-Юрта. Третьего, Алихана, убили стрелки в Гудермесе, прямо у дома. А четвертый, Нурдин, пропал в лагере «Гуашь» около Грозного.
Тилле корректно склонил голову:
– Я выражаю вам мое искреннее соболезнование, – а Юсуп, таким же корректным кивком, принял его.
После ПТУ его забрали в армию, подержали в учебке, потом отвезли в Белоруссию, но он вместе с двумя кавказцами отказался принять присягу. Военные не знали, что с ними делать, заперли на гауптвахту, но дали позвонить домой. Приехали родные, привезли деньги, и их отпустили восвояси, поэтому сказать, был ли он в армии или нет, он затрудняется.
Тилле внимательно посмотрел на него:
– Позвольте, но это же было в 87-м году, еще при Советском Союзе, когда чеченской проблемы еще не существовало?.. Почему же вы отказывались принять присягу?
У Юсупа залоснилось лицо. Он бормотнул сквозь зубы:
– Ну… Просто… Это… Не хотел служить просто…
– Ясно, просто не хотел служить. – Тилле отметил что-то, мельком спросив у меня, можно ли было в советское время так просто откупиться из армии?
– Просто – нет, обычно откупали на более ранних этапах, но в принципе можно было, вопрос денег, – ответил я.
После армии Юсуп женился и нашел работу в одном из «Домов быта». Хорошо зарабатывал и по- человечески жил, пока не началась война:
– Раньше одна у меня проблема была – мальчика хотел, а все девочки получались. Клянусь хлебом, все нормально шло, пока эти шакалы не напали на нас. Тогда и перевернулось все вверх ногами, как в цирке. – И он руками показал, как это произошло.
Тилле проследил за его движениями и спросил, что он делал во время первой войны:
– В 70-м родились, в 85-м пошли в училище, в 87-м – полгода в армии, а потом – работа в Гудермесе. Таким образом, вам, когда в 94-м началась война, было около 25 лет, опасный возраст… Воевали?
Юсуп, удобнее устроившись на стуле, отрицательно кивнул:
– Нет, дорогой, братья воевали, а я, младший, родителям помогать должен был. Как только война к Гудермесу подошла, мой отец пригнал грузовик, загрузил в него всех: маму, бабушку, мою семью и отвез к своей сестре. У отца – пять сестер. Одна, тетя Малика, живет в Каргалинской, на границе с Дагестаном. Там все и сидели, а мы с отцом – бегали, деньги надо было где-то брать. Иногда что-то в Дагестан отвозили, пару раз из Дагестана фрукты в Россию отправляли, продавали… Так, крутились кое-как, на еду
