пиццерию, думает: «Я не только пиццу – всю пиццерию с поварами купить могу!» И от этого у него на душе сразу рай воцаряется, одним сознанием накормлен. Видит женщину – отворачивается: «Все – мои, куда спешить, не лучше ли о здоровье своем подумать?» И прав: когда много денег – жалко умирать, особенно если ничего еще не успел поесть, попить и потискать.
А так – весь мировой балаган своим чередом катит. Вот, кстати, нобелевская премия столетие отмечать готовится. Раздадут дармоедам-ученым омытые кровью деньги динамитчика Нобеля. Такой лицемерной премии второй на свете нет! Сам Нобель, убивший своим изобретением уже миллионов двести, выразил желание, чтобы премия давалась за «сплочение народов, уничтожение рабства, сокращение армий и содействие миру». Изящно!.. Мечта близка к осуществлению: с помощью динамита в братских могилах уже полчеловечества сплочено, половина армий перебито, дело за второй половиной. Недавно премию мира безумному мяснику Арафату дали – очевидно, за то, что динамит народным продуктом сделал и в потребительскую корзину средней палестинской семьи надолго ввел. На очереди Саддам Хусейн: он динамит тоже любит, много его закупает и нобелевский фонд значительно пополняет. Спасибо ему, как не дать?.. И Сталину, посмертно, не помешало бы – кто больше него сплачивал, уплотнял, сбивал, сколачивал и прессовал своих непослушных детей?..
Темы у нобелевских лауреатов тоже все какие-то странные пошли. В прошлом году одного ученого премировали за монументальный труд «Большое веселье в малых группах школьников». Другого астрофизика наградили за то, что толково объяснил, почему занавеска в ванной при мастурбации к телу липнет. Особой премии удостоился объемный труд «Расчеты оптимального времени намокания печенья при макании его в чай». Медики взяли свое за монографию «Избавление от икоты с помощью прямого массажа прямой кишки». Литературный куш отхватил аргентинец, пишущий на санскрите о проблемах Тринидада и Тобаго. А за поэзию дали алеуту, всю жизнь воспевавшему красоты Сахары. Вот тебе, родной, в этом году премии как своих ушей не видать. А поэт с острова Пасхи обязательно получит, если только с пальмы сойти соизволит, до Стокгольма вплавь доберется, под машины не попадет, а перед награждением белую бабочку вместо шеи на свой черный пенис не натянет.
Если уж о смокингах речь зашла, расскажу, как дама в бархатном платье в лагерь явилась. Недавно вызвали переводить: «Тут, – говорят, – дама в вечернем бархатном туалете пожаловала, как будто прямо из оперы!» – что меня уже не удивило, от бывсовлюда чего угодно ожидать можно: и бархата, и мини, и макси. Широк бывсовлюд, и сузить пока никак не удается.
Привратник Бирбаух говорил по телефону что-то гневное типа кто народ спрашивает, народ молчит и спину гнет, знает, что все равно правительство всех оберет, сами же шутят: чтобы ограбить банк, не нужны пистолеты, надо только его управляющим стать:
– Отцы города!.. Бургомистры!.. Они главные воры! – он возмущенно потряс в воздухе жирными лапищами, а потом, прижав трубку плечом к уху, стал вытаскивать из папки обходной и заполнять его для меня. – Помнишь сказку про Крысолова из Гамельна?.. Чиновники его наняли, чтоб он их от крыс избавил. Он крыс своей дудочкой увел. И что же?.. Они ему не платят! Говорят, за игру на дудочке таких денег платить не будем! Хорошо! Не будете – посмотрим! И он дудочкой уводит всех их детей! Очнулись богачи – а поздно! Нету детей! Так что скажи своему шефу, пусть вовремя платит, чтоб как те гамельнцы не оказаться! – взяв лист, слышал я его ворчанье, пока шел по коридору.
В комнате переводчиков Рахим и какой-то китаец (в сильных очках, с изрядным брюшком и розовой плешью) разглядывают на столе журнал.
– Вот и вот, правильно, так… Отсюда – туда… Оттуда – сюда… – бормотали они, авторучками прослеживая что-то на странице.
– Чем заняты, коллеги? Порнография? – заглянул я через их плечи. Заголовок: «Контрабанда людьми». Столбцы данных, диаграммы, схемы, карта Европы в стрелках и пунктирах.
– Пути беженцев. Коллега Шу журнал принес, – сказал Рахим. – Не знакомы?.. Наша Линь Минь больна, он ее заменяет. Доктор Шу! Работает в университете в Дортмунде. Преподает китайский язык. И отлично знает немецкий и французский, – добавил он с уважением.
Коллега Шу дружелюбно заулыбался, показывая стальные зубы. Вместо глаз сквозь толстые линзы были видны лишь темные прорези. Плешь и плюшевое брюшко показывали, что в Европе он уже давно (в естественных условиях плешивые, толстые и плоховидящие китайцы не выживают).
– В поезде купил. А там статья о беженцах, кто, как и куда бежит, что сколько стоит и кто это все организует… – По-немецки д-р Шу говорил внятно, без бубенцов и пищалок, не то что старая карга Линь Минь, мечтающая о Сибири.
– Что за журнал? – склонился я вместе с ними над разворотом.
– «Focus», № 37 за 2001 год.
На развороте – карта Европы. Стрелками – сухопутные пути. Пунктиром – водные. Точками – воздушные трассы. Все стрелки и пунктиры ведут с востока, из Азии, на запад, в Европу. Перевалочные пункты: Москва, Киев, Минск, Белград, Стамбул. Вот жирные стрелки «сибирского маршрута» – из Китая, Пакистана, Афгана, Индии. Ниже – «балканский маршрут»: морем, в обход Греции и Италии, и сушей, через Стамбул и Белград. Южнее – «магрибский маршрут» – путь алжирцев, марокканцев, египтян и других африканцев. Многие стрелки и пунктиры тянутся до самой Англии и замыкаются на ней. Тут же и цены в долларах, сколько стоит перекинуть человека в Западную Европу: из Китая – пятнадцать тысяч долларов, из Афгана – десять тысяч, из Ирана, Палестины, Ирака – по пять тысяч, из Турции – три тысячи, из Венгрии – полторы тысячи, из Греции – тысяча, из Чехии – сто.
– Ну и дешевизна в Чехии! – засмеялся Рахим. – Сто долларов! Как на базар сходить!
– А тут вот про бывший Союз, – указал пальчиком д-р Шу и прочел вслух: «По данным немецкой разведки, в треугольнике Москва-Киев-Минск около двух миллионов нелегалов из Китая, Бангладеш, Афганистана, Пакистана и Африки ожидают возможности проникнуть на территорию ЕС»…
– Доброе утро! – слышим мы от стоящего в дверях воздушного существа с озорной прической, в широких слаксах-клешах, с челочкой на лбу. – Я – Изабель, практикантка! Буду заниматься отпечатками и фото.
И она грациозно протянула гибкую ладонь. От волос веет шампунем, от тела – здоровьем. Блузка ощутимо дыбится на упрямых грудках.
– Значит, вы тут на учебной практике? – любезно уточнил д-р Шу.
– Да, я ацуби, – произнесла она ласковое загадочное слово, от которого нежность разлилась по всему телу.
– Кто это такие – волшебные ацуби? Они плавают в морях или живут на скалах? Летают как птицы или сидят на облаках с богами? – спросил я, задерживая в своей руке ее узкую ладошку.
– Нет, нет, все гораздо проще! – засмеялась она. – Ацуби[61] – это сокращенное слово, это тот, кто учится.
Мы стояли, глядя на нее, как гномы на Белоснежку. Она в замешательстве перебирала папки:
– Вот Ирак, вот Китай… А Россию – забыла!.. Сейчас принесу! – И упорхнула прочь.
Рахим прерывисто вздохнул, присев на стул:
– За такую и жизнь отдать не жаль…
Д-р Шу печальным кивком подтвердил его слова.
Ему-то уж контакт с этой Ацуби светил в самую последнюю очередь. Да и наши шансы невелики. Что она потеряла со стариками?.. Ей лет двадцать с небольшим. У нее наверняка есть спортивный парень на быстрой машине в модной одежде. Таким везде дорога. А что ей глупые старикашки-толмачи со стальными зубами и мировой тоской в глазах?..
Вот легкие шажки. Ацуби появилась с недостающим делом. Передав мне папку, она пошла открывать музгостиную. Мы потянулись за ней и, как три истукана, глазели на ее худые ключицы и вихры на затылке. Она была значительно выше д-ра Шу, и он с уважением поглядывал на эту белую молодую женщину – нежное создание, не в пример кобыльим негритянкам или жестким тайкам. «Белые женщины по деревьям не лазают и рис в грязи не собирают. Эти богини живут, чтобы радовать белых людей», – наверняка думал д-р Шу, печально почесывая одновременно плешь и брюшко.
Ацуби неумело налаживала станок, неуклюже мазала на него краску. Д-р Шу услужливо помогал ей включать поляроид и щелкать кнопками компьютера (ацуби – на то и ацуби, что должна всему учиться). Поглядывая кругом живыми глазами, натягивая перчатки на свои юные, еще не испоганенные жизнью
