чувство».
Мария Александровна научила детей читать, писать и считать. Сама готовила их в гимназии. Она нередко упрекала отца в том, что он недостаточно внимания уделяет воспитанию своих детей. Хотя, может быть, была и не права. Рудольф Игнатьевич был человеком образованным, деятельным я хорошим отцом. Он оказал большое влияние на воспитание детей и своими беседами и своими книгами.
У Рудольфа Игнатьевича была хорошая библиотека. В ней было много книг — исторических, философских, по естественной истории, беллетристики: Плутарх и Юлий Цезарь, Соловьев и Карамзин, Грановский и Шлоссер, Пушкин и Лермонтов, Герцен и Белинский, Добролюбов и Чернышевский. Эти книги сыграли огромную роль в умственном развитии и образовании детей Менжинского. Любимым занятием Вячеслава, как только он научился читать, стало чтение книг, особенно исторических. Он забирался куда- либо в укромный уголок и, позабыв обо всем на свете, с упоением читал Плутарха и Тацита, «Историю государства Российского» H. М. Карамзина, «Капитанскую дочку» и «Историю пугачевского бунта» Пушкина. Интерес к событиям дней минувших вызывался также и постоянными беседами отца и деда. История осталась любимой наукой Вячеслава до конца жизни.
Однажды, когда Вячеслав был совсем маленьким, только еще учился писать, отец завел с гостями разговор о декабристах. В то время это была запрещенная тема, о декабристах тогда ничего не писали, да и говорили с опаской.
— А декабристы хотели управлять страной без царя, — вмешался в разговор Вячеслав. — Пестель, Рылеев, Ивашев — они хотели освободить крестьян от крепости, ввести новое правление, по конституции.
Гости слушали мальчика сначала со снисходительной улыбкой, потом с удивлением. А маленький Вячеслав продолжал рассказывать о декабристах такое, что было известно далеко не всем образованным людям того времени.
— Они хотели поступить с царем так, как поступили Брут и Кассий с Цезарем.
— Откуда ты все это знаешь? — строго спросил отец.
— Откуда? Тетя Маня маме рассказывала.
Тетя Маня — это Мария Васильевна Трубникова, частый гость в семье Менжинских.
Весь быт семьи Менжинских, как и их друзей Стасовых, Трубниковых, Бекетовых, был пронизан интересом к просвещению, культуре, передовым идеям эпохи. Поэтому не удивительно, что огромный интерес у мальчика вызывали Пушкин и Лермонтов, Некрасов и Крылов, о поэзии которых в семье шли непрерывные разговоры.
«Маленький Вячеслав, — вспоминала Вера Рудольфовна, — запоем читает стихи. И в его увлечениях рядом с историей стала поэзия. Он особенно увлекался Лермонтовым:
По душе мальчику пришлись и стихи Н. А. Некрасова. Он знал наизусть сотни строк любимого поэта и вечерами, когда семья собиралась в гостиной, с упоением декламировал:
Увлечение мальчика поэзией было настолько сильно, что «с восьми лет, — вспоминала его старшая сестра, — он писал стихи, исписывая ими целые тетради. Быть писателем казалось ему тогда высшим призванием человека».
В первые дни осени 1886 года перед Вячеславом Менжинским открылись двери 6-й гимназии, которая помещалась у Чернышева моста через Фонтанку. Жили в это время Менжинские в небольшой квартире в доме № 9 по Ивановской улице, в Московской части Петербурга.
Шестая Петербургская гимназия была типичной классической гимназией, главным назначением которой было вырастить преданных царю слуг, нерассуждающих чиновников. Для классической гимназии был характерен односторонний, оторванный от жизни классицизм с упором на преподавание древних языков. Естествознание изучалось только в начальных, первом и втором классах, география — с первого по пятый класс. Немного было часов и математики с физикой. Главными предметами были закон божий, древние языки — латинский и греческий, на них отводилось больше сорока процентов времени, современный иностранный и русский языки.
Из учителей, наиболее жестоких и бессердечных, были выбраны так называемые классные наставники, которые шпионили за каждым учеником не только в классе, но и имели право являться на дом и совать свой нос всюду, вплоть до семейных отношений родителей.
И вот в такую-то гимназию, эту тюрьму мыслей, попадает Вячеслав Менжинский, умный, начитанный мальчик, выросший в условиях свободного обмена мыслями и мнениями. Это было все равно что с морского простора с его безбрежной ширью и с его свежим ветром попасть в тесную затхлую камеру крепостного равелина.
И нет ничего удивительного, что Вячеслав Менжинский не сохранил от пребывания в средней школе ни единого светлого воспоминания. Более того, уже будучи взрослым, он говорил, что, если его ночью мучил кошмарный сон, значит, ему снилась гимназия.
Только чувство долга и боязнь огорчить родителей нерадением или неаккуратностью заставляло Менжинского в положенное время появляться в гимназии, снимать шинель, отправляться в класс и садиться за парту.
Вячеслав был спокойным мальчиком, тихим, даже застенчивым, как девочка. Участия в шумных играх и возне гимназистов он не принимал. На переменах чаще всего он сидел за своей партой и читал принесенную из дому книгу, за что ему нередко выговаривал классный наставник.
Только в книгах он находил духовное удовлетворение. Они восполняли пустоту классных занятий. И если учителя отмечали его непременные успехи в учебе, то эти успехи были не следствием прилежания к предметам гимназической науки. Они легко давались ему благодаря блестящим способностям.
Но если этот гнетущий формальный классицизм окончательно оглуплял совсем неспособных дворянских недорослей, то он же пробуждал дух протеста у гимназистов, живых и мыслящих, таких, как Вячеслав Менжинский. Вначале этот протест выражался в чтении «посторонних» для гимназии книг, затем в стремлении выйти за рамки школьных учебников, в самостоятельном изучении полюбившихся предметов, в стремлении познать подлинную науку. Таким образом, у любознательных юношей — а именно к ним принадлежал Менжинский — параллельно с гимназической шла другая, совершенно иная жизнь. Старшая сестра Вера в своих воспоминаниях писала: «Часто можно было застать Вячеслава Менжинского в такой позе: на столе учебник, а на коленях совершенно посторонняя гимназической учебе книга».
