сначала вытолкнули из очереди, а потом, после того, как он пробовал спорить, скрутила подоспевшая подмога, и его куда-то увели.
Артем беспокойно завертелся, предчувствуя неприятности. Михаил Порфирьевич удивленно посмотрел на него, Артем тихонько шепнул ему, что он тоже не безоружен, но тот лишь успокаивающе кивнул и пообещал, что все будет в порядке. Не то что бы Артем ему не поверил, просто было очень интересно, как именно это произойдет, но старик только загадочно улыбался. Тем временем очередь понемногу подходила, и пограничники сейчас потрошили пластиковый баул какой-то несчастной женщины лет пятидесяти, которая немедленно принялась причитать, убеждая тех, что они ироды и удивляясь, как их до сих пор носит земля. Артем внутренне с ней абсолютно согласился, но вслух решил не высказывать своего недоумения. Покопавшись как следует, охранник с довольным присвистом извлек из груды грязного нижнего белья несколько противопехотных гранат и приготовился выслушивать объяснения.
Артем был полностью уверен, что та сейчас расскажет трогательную историю про внука, которому эти непонятные штуковины нужны для работы, понимаете, он работает сварщиком, и это какая-то деталь его сварочного аппарата, или что она просто по пути нашла и вот как раз спешила сдать в компетентные органы. Но та просто сделала несколько шагов назад, прошипела проклятье и бегом бросилась обратно в туннель, спеша скрыться в темноте. Пулеметчик отложил каску с едой в сторону и оживленно принялся расчехлять свой агрегат, но один из двух пограничников, видимо, старший, жестом остановил его. Тот, разочарованно вздохнув, вернулся к каше, а Михаил Порфирьевич сделал шаг вперед, держа свой паспорт наготове.
Удивительно, но старший охранник, только что без малейшего зазрения совести перерывший всю сумку совершенно безобидной на вид женщины, пролистнул за секунду книжечку старика, а на Ванечку и вовсе не обратил внимания, как будто того и не было. Подошел черед Артема. Он с готовностью вручил худощавому усатому стражу свои документы, и тот принялся дотошно разглядывать каждую страничку, особенно долго задерживая луч фонарика на печатях, и не меньше пяти раз переводил глаза с Артемовой физиономии на фотографию, недоверчиво хмыкая, а Артем все старался изобразить саму невинность и дружелюбно улыбался. — Почему паспорт советского образца? — сурово вопросил наконец пограничник, не зная, к чему бы еще придраться. — Ну так я же маленький был еще, когда настоящие были. А потом уже мне наша администрация выправила на том бланке, который был в наличии, — пояснил Артем. — Непорядок, — нахмурился усатый. — Откройте рюкзак.
Тут вступил Михаил Порфирьевич. Подойдя к тому на непозволительно близкое расстояние, он зашептал ему торопливо: — Константин Алексеевич, вы понимаете, этот молодой человек — мой знакомый. Очень и очень приличный юноша, я лично могу вам за него поручиться.
Пограничник, открывая уже Артемову сумку и запуская туда пятерню, от чего Артем так весь и похолодел, сухо сказал: — Пять, — и пока Артем недоумевал, что же тот имеет ввиду, Михаил Порфирьевич выхватил из кармана небольшую горстку патронов и поспешно отсчитав пять штук, отправил их в приоткрытую полевую сумку, висевшую на боку у проверяющего.
Но к тому моменту рука Константина Алексеевича продолжила свои странствия по Артемову рюкзаку, и видимо, случилось страшное, потому что его лицо приобрело вдруг заинтересованное выражение.
Артем почувствовал, что его сердце проваливается в пропасть и закрыл глаза. — Пятнадцать, — бесстрастно произнес усатый.
Дороги назад все равно не было, поэтому Артем, согласно кивнув, вернул себе рюкзак, и, отсчитав еще десять патронов, ссыпал их в ту же сумку. Ни один мускул не дрогнул на лице пограничника, и Артем восхитился железной выдержке этого человека. Он просто сделал шаг в сторону, и теперь дорога на Кузнецкий Мост была свободна.
Следующие пятнадцать минут ушли на препирания с Михаилом Порфирьевичем, который упорно отказывался брать у Артема пять патронов, утверждая, что его долг намного больше, и прочее в том же духе.
Кузнецкий Мост ничем особенно не отличался от большинства остальных станций, на которых Артем успел побывать за время своего похода, все тот же мрамор на стенах и гранитный пол, только разве что арки здесь были особенные, высокие и широкие, что создавало ощущение необычного простора.
И тут его внимание привлекло нечто такое, что спор со стариком немедленно прервался. На втором пути стоял целый состав, такой огромный, такой неимоверно длинный, что занимал почти всю станцию, и что показалось Артему самым удивительным, он был обитаем. Окна уютно светились изнутри теплым мерцанием, пробивавшимся сквозь разномастные занавески, двери были гостеприимно открыты… Это не было похоже ни на что из того, что Артему приходилось видеть в разумном возрасте. Да, были полустертые воспоминания о целых поездах с ярко горящими стеклами окон, воспоминания из такого далекого детства, но были они расплывчатыми, нечеткими, летучими, как и другие мысли о том, что было раньше: только попытаешься представить себе что-то в деталях, восстановить в памяти подробности, как неуловимый образ тут же растворяется, уходит, как вода сквозь пальцы, и перед глазами не остается ничего…
Он так и застыл на месте, зачарованно рассматривая состав, пересчитывая вагоны, таявшие во мгле ближе к противоположному краю платформы, возле перехода на Красную Линию, там где, выхваченное из темноты четким кругом электрического света с потолка свисало кумачовое знамя, а под ним стояли по стойке смирно два автоматчика в одинаковой зеленой форме и в фуражках, отсюда маленькие и до смешного напоминающие игрушечных солдатиков.
У Артема было три таких, еще раньше, еще до Сухого: один — командир, с выхваченным из кобуры крошечным пистолетом, он что-то кричал, оглядываясь назад, наверное, звал свой отряд за собой, в битву. Двое других стояли ровно, прижав к груди свои автоматы, они, наверное, были из разных наборов, и играть ими никак не получалось: командир рвался в бой, призывно оборачивался на своих доблестных воинов, а те замерли на посту, совсем как пограничники Красной Линии, и до сражения им не было никакого дела. Странное дело: вот этих солдатиков он помнил очень хорошо, четко так помнил, а мать, и лицо ее, не мог никак…
Кузнецкий Мост содержался в относительном порядке, свет здесь, как и на ВДНХ, был аварийный, вдоль потолка тянулась какая-то загадочная железная конструкция, может, раньше она и освещала станцию. Кроме поезда, на станции не было решительно ничего достопримечательного. — Я столько слышал, что в метро много потрясающе красивых станций, а сам вот посмотришь — все они почти одинаковые, — разочарованно поделился он с Михаилом Порфирьевичем. — Да что вы, молодой человек! Тут такие красивые есть, вы не поверите! Вот Комсомольская на Кольце, например, настоящий дворец! — принялся горячо разубеждать его старик. — Там огромное панно, знаете, на потолке. С Лениным и прочей дребеденью, правда… Ой, что же я это говорю, — быстро осекся он и шепотом пояснил Артему, — на станции полно шпиков, агентов с Сокольнической линии, то есть Красной, вы меня простите, это я все по- старинке ее зову… Так что здесь потише надо. Местное начальство вроде как независимо, но ссориться с красными не хотят, поэтому если те потребуют кого-то выдать, то могут и выдать. Не говоря уже об убийствах, — совсем тихо добавил он и воровато осмотрелся по сторонам. Давайте-ка найдем место для отдыха, я, честно говоря, ужасно устал, да и вы, по-моему, еле на ногах стоите. Переночуем, а потом и дальше в путь.
Артем согласно кивнул, этот день действительно был ужасно долгим и напряженным, и отдых был просто необходим.
Завистливо вздыхая и не отводя глаз от состава, Артем шагал вслед за Михаилом Порфирьевичем. Из вагонов доносился чей-то веселый смех, разговоры, в дверях, мимо которых они проходили, стояли усталые после рабочего дня мужчины, курившие с соседями и чинно обсуждавшие события минувшего дня, где-то, собравшись за столиком, сидели старушки и пили чай под маленькой лампочкой, свисавшей с лохматого провода, сновали дети, и это тоже было для Артема так необычно, на ВДНХ-то всегда царила напряженность, люди постоянно были готовы ко всему. Да, собирались вечерком со своими друзьями тихонько посидеть у кого-нибудь в палатке, но такого вот не было никогда — чтобы все двери настежь, все навиду, в гости друг к другу запросто, дети повсюду. Какая-то слишком уж благополучная была станция… — А чем они здесь живут? — не выдержал Артем, догоняя старика, от которого он теперь уже отставал. — Как, неужели вы не знаете? — вежливо удивился Михаил Порфирьевич. — Это же Кузнецкий Мост. Здесь лучшие техники метро, большие мастерские стоят. Им сюда и с Сокольнической линии везут приборы чинить, и
