двигаются навстречу нашему танкеру.
– Но Рубнер, или этот кто-то, не в курсе, что к «Геологу Ларину» мчится Кавалькада. И они тоже не предупредят команду танкера об опасности!
– Ничего не попишешь, Моя Радость! Когда кончится, тогда кончится, и никак не раньше… Но даже если бы на «Зигфриде» знали о кабальеро, это все равно ничего не решило бы. Строймастер опережает нас на двенадцать часов, но мы догоним его еще до того, как желоб кончится. Вот только Кавалькада настигнет «Зигфрид» еще раньше! И тогда Рубнеру несдобровать, ведь на строймастере нет бортовых орудий: ни тяжелых, ни легких. А бульдозерным ножом, подъемным краном и экскаваторным ковшом от гвардейцев не отобьешься. У монахов, конечно, есть при себе мечи и арбалеты, но разве это контраргумент в споре с кабальеро? Правда, на строймастере верхняя палуба крытая, что даст табуитам хоть какое-то преимущество. И все же уповать на одну лишь броню без орудий – гиблое дело…
Глядя на причалы и пирсы Порт-Саида, я решил, что сам проход тоже окажется закованным в бетон так же, как набережная. Я ошибся. Чем дальше мы отъезжали по желобу от набережной, тем все больше он превращался в обычный каменистый ров. Он был прям как стрела и ориентирован строго на юг. Прежде в канале, если верить Дарио, крупнотоннажные суда расходились на встречных курсах лишь в специально оборудованных для этого местах. Правило это осталось в силе и поныне. Ширина канального дна позволяла разъехаться двум бронекатам типа истребителя, строймастера или дальнобоя. Но водовозы грузоподъемностью более тысячи тонн были способны разминуться лишь там, где русло раздваивалось на параллельные проходы, а затем вновь сливалось воедино. Вернее, способны лишь гипотетически. В действительности сегодня таких мест уже не осталось. Примерно раз в десять лет табуиты посылали сюда трудовую экспедицию для очистки гидромагистрали, но они никогда не разгребали завалы во вспомогательных желобах. Зачем? Вероятность того, что «Геолог Ларин» столкнется здесь с другими танкерами, была мизерной. По крайней мере, пока орден табуитов удерживал Гибралтарский перевал.
Легкая эйфория от того, что мы забрались на вершину Африканского плато, была омрачена нашим неважным самочувствием. Умник Тамбурини сказал, что этот недуг называется «горной болезнью» или высотной гипоксией. Но как ты ее ни назови, легче нам от этого не становилось. Головная боль, шум в ушах, лихорадочная потливость, одышка, усталость, тошнота и отвращение к пище… Все мы в той или иной степени ощущали подобные симптомы.
Больше всего я беспокоился о де Бодье – самом пожилом и грузном из всех нас, оттого и страдающем сильнее остальных. Но заменить его в моторном отсеке было некем. При всем моем уважении к почтенному механику, приходилось заставлять его сносить мученья без скидок на возраст.
Еще я волновался о нашем грузе. Контейнер торчал из дыры в пробитой им палубе и был доверху наполнен уничтожающей иносталь черной субстанцией. То, что в нем не обнаружилось протечек, не гарантировало, что они не появятся, когда атмосферное давление упадет. А оно понижалось все время, пока мы взбирались на плато. И здесь, на пиковой высоте, для нас настал момент истины. Либо давление внутри контейнера выдавит «черную грязь» наружу из невидимых глазу трещин, либо не выдавит уже никогда. Потому что дальше наш путь пойдет на спуск, и атмосфера вокруг нас снова нормализуется.
Хвала богине Авось, кажется, опять обошлось… Хоть это утешает! У нас и так проблем хватает, чтобы еще распроклятый ящик табуитов отравлял нам жизнь…
Всадники и их лошади испытывали то же недомогание, что и мы. Правда, при разнице наших максимальных скоростей «горная болезнь» не давала нам преимущества перед преследователями. Кавалькада въехала в желоб вслед за «Гольфстримом», и ее кони по-прежнему шли уверенной рысцой, не приближаясь к нам и не удаляясь от нас.
Долорес не сводила с противника глаз, но я все равно поминутно озирался и всякий раз видел одно и то же. Всадники не торопились вырываться вперед, хотя вроде бы дали понять, что теперь их главная цель не мы, а «Геолог Ларин». Или «Зигфрид», чью колею кабальеро тоже наверняка не проглядели.
Вообще-то я человек не кровожадный и до недавних пор занимался исключительно мирной профессией. Но, если приспичит, и я способен поступиться своими принципами. Дон Балтазар и его
Глава 2
– Разделяются,
Дорога по-прежнему оставалась прямой, ровной и относительно чистой, и к этому времени мы отмахали не меньше сорока километров. Унылые руины заметенного песком Порт-Саида остались за кормой. А впереди у нас маячила на горизонте первая достопримечательность этого маршрута – окутанный туманной дымкой, исполинский мост Мубарак.
Малабонита оказалась права: Кавалькада действительно разделилась на две одинаковые группы, растянувшиеся вдоль стен желоба. А значит, и нам пора действовать. Я склонился над переговорной трубой, что соединяла мостик с орудийной палубой, и проорал в раструб:
– Правая и левая батареи – двухминутная готовность! Стрелять по моей команде!
Выслушав ответные доклады, я проследил, как Долорес, не дожидаясь приказа, соскочила с крыши и встала возле одной из кормовых «Эстант» – тяжелого автоматического арбалета с тремя луками. Перезаряжающий механизм взводил их поочередно от раздаточного вала двигателя. Благодаря этому они могли пускать метровые болты один за другим безостановочными очередями.
Дернув за нужный рычаг, я привел в боеготовность роторную катапульту-сепиллу – огромную щетку- ерш, утыканную узкими пластинами из пружинистой иностали. Размещенная на корме, сепилла также раскручивалась от раздаточного вала, после чего прямо на ходу опускалась на землю. И, взрывая ее, метала в движущегося позади врага шквал из пыли, грязи и камней.
При ином раскладе я сэкономил бы орудийные снаряды, отпугнув гвардейцев с помощью одной лишь катапульты. Но, поскольку дно желоба устилал толстый слой песка, эффективно обстреливать их не удастся. Без града камней сепилла могла выбросить только пылевую завесу, сквозь которую Кавалькада запросто прорвется. Но как бы то ни было, это создаст всадникам дополнительные трудности, а значит, глупо отказываться сейчас от этого оружия.
Я взялся за второй рычаг, который управлял опускающей катапульту лебедкой, но не дернул его. В этом внезапно отпала надобность. И не только в этом, но и в остальных приготовлениях. Оказывается, Кавалькада не собиралась идти на откровенное безрассудство, предпочтя ему более муторную, но менее рисковую тактику.
Отряд всадников разделился напополам с иной целью. Я не придавал значения осыпям, сошедшим со склонов задолго до нашего появления здесь. Однако для идущих на обгон кабальеро эти слежавшиеся кучи песка и камней сослужили хорошую службу. И спасли их от наших орудий. Каждая из групп обнаружила в итоге на своем пути осыпь, что достигала верхнего края склона, и двинула по ней наверх. Ради чего всадникам пришлось спешиться и вести рапидо под уздцы, поскольку подъемы были довольно крутые.
Давать задний ход, чтобы попытаться расстрелять врага на крутых подъемах, было бессмысленно. Пока мы возвратимся на полкилометра назад, гвардейцы, заметив это, успеют вскочить на коней и рванут во весь опор на попятную, не дожидаясь, когда мы приблизимся. Ну и черт с ними, пусть уходят! Не выберутся здесь, выберутся в другом месте, а мы будем лишь бестолково метаться за ними, как неуклюжая старуха, гоняющая мухобойкой мух.
Когда «Гольфстрим» отъехал от Кавалькады еще на полкилометра, первые кабальеро уже выбрались из желоба и дожидались остальных, растянувшихся вереницами по осыпям. Я в досаде сплюнул: вот и повоевали! Сейчас всадники обгонят нас поверху, снова спустятся в ров далеко впереди нас и – только мы их и видели! Конница, что тут еще сказать… В открытой стычке с бронекатом пользы от нее мало, но в маневренности и скорости она всегда была пронырливее шкипера Проныры.
– Отбой тревоги! – скомандовал я нашим стрелкам и выключил вращающуюся вхолостую сепиллу. – Можете расслабиться – мы упустили Кавалькаду!..
И посмотрел исподлобья на дона Риего-и-Ордаса, который в открытую злорадствовал над нами и смеялся, наверное, впервые с той минуты, как Убби взял его в плен…
