Македонией и Селевкидами завершались каждый раз одной решающей битвой. Поэтому боевые действия в Испании или Галлии обычно растягивались на множество следующих друг за другом конфликтов, во время которых все местные племена разбивались по очереди.
Победы над араваками или бойями не могли принести полководцу славу, сравнимую с той, что давала победа над знаменитым царством, таким, например, как Македония. К тому же материальная выгода армии и командующего в Испании не могла сравниться с добычей на Востоке. Частые войны в испанских и галльских провинциях делали одержанные там победы почти заурядными. Если полководцы жаждали получить максимальное преимущество от своего успеха, им приходилось заявлять, что на этот раз римская армия столкнулась с новым, необычным народом, не похожим на прочих варваров. Наряду с подобными заявлениями победители демонстрировали списки убитых и захваченных в плен людей, а также перечни взятых штурмом городов и деревень. Обеспокоенный тем, что триумфы следовали один за другим и давались они порой за незначительные победы, сенат постановил, что в битве должно быть убито не менее 5000 врагов, чтобы магистрат мог просить о подобной почести. Трудно судить, насколько строго применялась эта мера, хотя вероятно, на протяжении II века до н. э. ее не могли игнорировать.
Однако на основании этого факта нельзя делать вывод, что во всех военных кампаниях римлян против варварских племен результат был заранее известен и все победы являлись «легкими». Возможно, были и такие, но большинство из этих войн на поверку оказались достаточно трудными, воевать приходилось с храбрым и зачастую многочисленным противником, который использовал преимущества нахождения на родной земле. Битвы с галлами, лигурийцами и различными испанскими племенами зачастую оказывались жестокими, и римляне побеждали далеко не всегда. Многие полководцы терпели тяжелые поражения в этих сражениях.
Галлы разграбили Рим в 390 г. до н. э. и снова угрожали ему в 225 г. до н. э. В этот раз только чистое везение, а не удачная стратегия позволило обоим консулам напасть на вражескую армию с двух сторон возле Теламона. В 216 г. до н. э. ужасающая катастрофа при Каннах лишь отчасти затмила трагедию в долине реки Пад (По), где галлы устроили засаду и почти полностью уничтожили армию из двух легионов и двух ал. Среди погибших был командующий римской армии претор Луций Постумий Альбин, обладавший большим опытом. К этому моменту он уже дважды занимал высшую магистратуру и в свое отсутствие был выбран в третий раз консулом на следующий год. Это, вероятно, было наиболее заметное поражением римлян в данном регионе, хотя оно, безусловно, было далеко не единственным. Неудачи на Иберийском полуострове обычно бывали менее крупными, но являлись, пожалуй, еще более частыми.{92}
От хорошо подготовленной римской армии, во главе которой стоял компетентный полководец, можно было в большинстве случаев ожидать победы над племенами варваров. В начале II века до н. э. так обычно и происходило, поскольку в основном все командные посты занимали ветераны войны с Ганнибалом. В эти годы легионы на границах в Северной Италии и в испанских провинциях демонстрировали такой же высокий уровень дисциплины, уверенности в себе и гибкости в тактике, как и в тех кампаниях, где римляне наносили сокрушительные поражения профессиональным армиям эллинистических держав. Довольно часто легионы состояли из одних и тех же воинов, потому что большинство офицеров и солдат, сражавшихся при Киноскефалах и Магнезии, уже служили в одной из западных провинций. Эмилий Павел, например, командовал армиями в Испании и Лигурии прежде чем победить при Пидне. Катон, человек, который в 191 г. до н. э. при Фермопилах командовал колонной, обошедшей противника с фланга, и сын которого отличился в битве при Пидне, до этого был отправлен как консул в 195 г. до н. э. в Ближнюю Испанию. После подготовки войск и небольших операций, целью которых было дать солдатам практический опыт и придать им уверенности в своих силах, он провел решающую битву с главной армией иберов возле города Эмпории. Ночной переход остался незамеченным испанцами, и враг оказался между римскими войсками и римским лагерем, так как Катон решил, что у его солдат должен остаться лишь один способ выжить — одержать победу.
Когда началась битва, иберам пришлось развертываться в спешке и так, как это было на руку римскому командующему. Во время сражения Катон тщательно использовал резервы, послав две когорты — вероятно, экстраординариев — для нападения на вражеский тыл, а для разрешения патовой ситуации между основными фронтами ввел в бой свежие подразделений во время атаки римской армии. Наконец он ввел в бой II легион, который до этого момента не участвовал в сражении, для штурма лагеря испанцев.
Во время этой битвы римский военачальник готов был лично кинуться в бой, чтобы собрать свои войска, когда отступление кавалеристов вызвало панику справа от него. Он хватал и останавливал бегущих солдат. Позднее он повел в наступление II легион, чтобы лично контролировать действия легионеров. Катон ездил взад и вперед перед строем, ударяя копьем любого легионера, нарушившего построение, и приказывал ближайшему центуриону или трибуну занести этих людей в списки для последующего наказания.{93}
В первой четверти II века до н. э. сопротивление племен Цизальпинской Галлии было надолго сломлено. К югу от реки Пад (По) племя бойев уступило значительную часть своей земли римским колонистам. Как серьезная политическая сила они были практически уничтожены. Далее к северу таким народам, как кеноманы и инсубры, повезло больше. Со временем их аристократы добились гражданства и были приняты в римскую иерархическую систему.
Лигурийцы были горным народом, не имевшие еще социальной структуры, за пределами своих поселений они признавали лишь немногих вождей. Они были в основном скотоводами, в самом начале весны противник мог уничтожить их стада, потом лигурийцы угоняли скот с зимних пастбищ на высокогорные луга. Проведение кампаний в такой труднопроходимой местности всегда являлось рискованным делом, а захват одного поселения редко могло удержать остальных горцев от набегов на ближайшие римские колонии и союзные государства. Сражения продолжались до середины II века н. э., и только лишь после переселения горцев в колонии в Италии лигурийцы были усмирены.
В Испании боевые действия шли почти непрерывно до 177 г. до н. э., когда консул Тиберий Семпроний Гракх, используя сочетание военной силы и умелой дипломатии, установил мир, который продолжался более двадцати лет.{94}
Ко времени, когда спокойствие, установленное Гракхом, было нарушено в 50-х годах II века до н. э., римская армия вновь пришла в упадок. Участники Второй Пунической войны либо уже умерли, либо стали слишком старыми для службы в армии, а накопленный ими опыт был большей частью утрачен. Временный характер, который носила система призывной армии, не позволял сохранить военные знания в какой-либо институциональной форме, к тому же эта проблема усугублялась еще и тем, что войны в это время случались реже, чем раньше. К 157 г. до н. э. сенат очень хотел отправить военную экспедицию в Далмацию, поскольку опасался, что продолжительный мир может сделать мужчин Италии женоподобными.{95}
Неопытность сочеталась с самонадеянностью, так как многие римляне были уверены, что длинная череда побед Рима была сама собой разумеющейся, а не являлась результатом тщательной подготовки и долгих тренировок. Действия римской армии на поле боя до конца II века до н. э: часто представляли собой жалкое зрелище.
Усыновление наследника или наследников для сохранения родового имени было обычным явлением среди сенаторской аристократии, и усыновленный ничем не отличался от настоящего сына. Он юридически становился членом новой семьи, и та относилась к нему как к родному. Но это не исключало сохранения усыновленным сильной связи с его кровными родителями[20]. Хотя Сципион Эмилиан был усыновлен в раннем возрасте сыном Сципиона Африканского, он провел большую часть своей молодости в доме Эмилия Павла и, как мы видели, служил с ним в Македонии и участвовал вместе с отцом в его последующем триумфе.
Ничто в молодости Сципиона не говорило о его блестящем будущем. Как и его отец он был осторожным и в какой-то степени замкнутым. В отличие от большинства молодых людей, начинавших государственную карьеру, он не произносил речей в суде и не стремился сделать себе имя в качестве адвоката. Вместо этого он предпочитал спортивные занятия и военные упражнения, готовя себя к защите республики на службе в армии. В битве при Пидне он хорошо сражался, хотя, может быть, и с излишним
