Спусти с небес свои большие руки, к глазам своим прекрасным подними, или скажи, что я за эти муки опять увижу новые огни. О, в бороде и мягкой, и пуши- стой запутаться, согреться вновь и вновь! Так, наконец, рассей же вечер мглистый и вечный день цве- тущий уготовь. Я жду, припав к земле сырой и черной, рукою серце бедное держу. С гряды тропы теряю- щейся горной взор воспаленный я не отвожу.
85
29
Гроза с грозой не сходятся со- гласно: в доспехах звонких с огненным копьем, сшибаются... и все кругом безгласно, пока не грянет с туч на землю –?гром. Так борет день, что утро, тень ночную; что вечер, ночь стрелой пронзает день... Открой рукой историю зем- ную, свои очки над книгою одень... И даже те истории страницы, где пели музы, лютни и мечты, кричат о споре вечном, точно птицы, звенят, как в битве копья о щиты. Затем, что каждый пивший от истоков, где зарожденье твор- ческих начал, по-свойму понял тай- ный плеск потоков, по-свойму тайну эту разгадал. А всякий, кто сходил своей до- рогой к истокам тем же, в ту же глубину и видел так же, может быть, немного, лжецом опас- ным кажется ему. Вот почему так часто рифмы роем стучат, как стрелы меткие о щит, и ритм стихов, как шаг, сомкнутым строем, как шаг солдат в открытый бой, звучит. Закрыв глаза, я тайных пил истоков, мне голос там звучал от горних гроз. Из тех глубин, от тайных тех потоков взгляд пораженный людям я принес. Кто запретит моим словам и мыслям? А враг уже ко мне из тьмы идет... Ты, кто пути, пути мои ис- числил, Ты только мой сомкнуть сумеешь рот. Мой панцырь чист и медь его сверкает; как сонца диск мой щит крутой горит; конь подо мной испуганный играет, взры- вает пыль ударами копыт.
86
30
Нет, больше я не вынесу –?я знаю! – в сиянии распластанного дня. Я задыхаюсь, серце я сжимаю, весь обожжонный взглядами Огня. Откуда мне извлечь такое знанье! Как охладить дымя- щийся наряд?! В крушеньи сонца, полные сверканья, на дне сознанья медленно
