что войти будет невозможно? А к завтрашнему дню можно придумать слова, на которые нельзя ответить: «Бочков, ты дурак!»
Илья тихонько вошел в свою квартиру. Из гостиной, как обычно, лился сумрачно-цветной свет телевизора. Два пресных сериальных голоса обсуждали, кто из них забеременел.
Илья просунул голову в гостиную:
– Привет, мам! Что поесть?
– Рассольник, но он остыл. Погрей. Но если можешь минутку потерпеть, зайди сюда. Это важно.
Илья вошел и, ничего не понимая, воззрился на экран:
– Что случилось? Барахтину четвертовали в подвале?
Тамара Сергеевна возмущенно хрустнула целлофаном (сегодня перед ней на столике были не семечки, а какие-то орешки).
– Нельзя, Илюша, быть таким циником, – сказала она. – Барахтину вчера изнасиловал бандит Финик. А сегодня он подарил ей виллу на Лазурном Берегу.
– Вот это да! За какие заслуги?
– Он понял, что полюбил ее по-настоящему. Теперь Барахтина миллионерша.
– Отлично! Значит, у Попова в Москве все срастется.
– У какого Попова? – не поняла Тамара Сергеевна. – Если ты о ее друге, то его фамилия не Попов, а Тополев. Он тоже миллионер. Или нет, миллиардер! Барахтина очень любила его, но бросила еще в прошлом месяце. Она узнала, что он может оказаться ее братом-близнецом, которого подменили в роддоме.
– Ерунда! Рожи у них совсем разные.
– Ты не понимаешь! Злой гений Тополева, пластический хирург Кленов…
– Тоже его близнец?
– Илюшка, не заговаривай мне зубы! При чем тут Тополев?
– Ни при чем. К черту его – я говорил о Попове. Режиссер Попов укатил сегодня в Москву к Барахтиной, которая его ждет не дождется.
– Тот самый Попов? Из нашего ТЮЗа? – округлила глаза Тамара Сергеевна.
– Какой же еще? Единственный в мире Попов. Не играть мне больше Лаэрта.
Тамара Сергеевна только отмахнулась:
– Ну тебя! Врешь, как всегда. Кого ты способен играть? И в газетах писали, что у Барахтиной роман с Шишидзе. А про Попова ни слова…
– Одно другому не мешает. Впрочем, я согласен и на Шишидзе. Пойду греть рассольник.
Тамара Сергеевна стала вдруг очень серьезной. Она даже спустила одну ногу с дивана.
– Илюша, возьми вон там…
Голос у нее сделался слабый, таинственный.
Она указала рукой на какую-то бумажку, которая белела на столе.
– Ага! Знаю, что это такое! Ты наконец закончила оду к столетию Аллы Кавун, – догадался Илья. – Нет? Тогда это мне повестка из военкомата. Снова нет? Значит, направление в поликлинику – весь «Фурор» гонят проверяться на глистов.
Тамара Сергеевна спустила с дивана вторую ногу.
– Илья, – сказала она еле слышно. – Мы с тобой сегодня получили письмо. Оно на столе. От твоего отца. От Бочкова.
– И что же пишет этот Бочков?
– Прочти сам. Это важно.
Ей очень нравилось говорить «Это очень важно» и не нравилось, что Илья никак не делается серьезным от этих слов.
Илья взял конверт. Крупная краснокочанная роза, нарисованная на конверте, выглядела угрожающе. В последние дни Илья понял, что красные розы цветут к беде.
Письмо далекого Бочкова оказалось не длинным – всего один листок из блокнота с рваными дырочками по краям. Однако вместилось в этот листок и глубокое раскаяние, и тоска о глупо потерянном счастье, и надежда это счастье вернуть. Все это было изложено скупо, почерком человека, давно отвыкшего от ручки и забывшего о существовании знаков препинания.
– Бочков хочет вернуться к нам, – пояснила Тамара Сергеевна.
Она решила, что Илья бочковских намеков не понял и потому не потрясен.
– Вернуться? Он что, мыла наелся? – удивился Илья. – А как же Сургут?
– Мне рассказывали… Его жена сошлась с другим и выставила Бочкова из квартиры. Он очень одинок.
– Это не смертельно. Нашего Снегирева жены выставляли четыре раза, а он как огурчик.
Тамара Сергеевна печально смотрела на задернутые шторы. В комнате воцарилась тишина. Даже с экрана уставился на те же шторы какой-то прекрасно причесанный мужик с напудренным носом (должно быть, миллионер) и сочувственно молчал.
– Илья, это важно, – как заклинание повторила Тамара Сергеевна. – Ты рос без отца, а это неправильно. Это очень плохо для мальчика! Ты не знал, что такое крепкое отцовское плечо, сильная мужская рука, которая всегда поддержит и защитит. Я знаю, ты мучился, тосковал по родной душе…
– Да не тосковал я, – взвыл Илья.
Миллионер в телевизоре тоже погрустнел, будто понял, что Тамара Сергеевна вместо него сказала самые душевные и мудрые слова.
– Нет, тосковал! – настаивала она. – Не спорь со мной! Иначе откуда твоя угрюмость, твой цинизм, твоя привычка часами сидеть за компьютером? Если бы отец был рядом, ты бы вырос более крепким, бойким, жизнерадостным мальчиком…
– Имел бы зверский аппетит, румяные щеки и пышные бедра? Мама, все это ерунда!
– Только не прикидывайся, Илюша, что ночами ты не плакал, не мечтал, чтоб в один прекрасный день открылась дверь и отец со смехом взял тебя на руки и подбросил к потолку!
– Я никогда не хотел к потолку! И сейчас не хочу, – сказал Илья. – Ночью я не плакал, а спал. Бочкова я не помню, не знаю, мне его не жалко. Мне дела нет до его жен и квартир.
Тамара Сергеевна вздохнула:
– Прислушайся к себе, Илюша. Голос крови все-таки существует. Он подскажет, что тебе нужнее. Возможно, скоро отец войдет в твою жизнь, и она станет лучше. Прислушайся!
Илья прислушался. Ему очень хотелось есть, а в самой глубине души, вокруг иглы, которая прежде так саднила, а теперь почти не ощущалась – привык! – колечком свернулась Тара, заплаканная и не знающая своей судьбы. А вот голос крови молчал, вернее, настукивал в груди свое извечное тум-пам, тум-пам, тум- пам.
«Это конец. Наш концерн на грани разорения», – вздохнул миллионер в телевизоре и наконец моргнул.
– Знаешь, мам, мне все равно. Делай что хочешь, – сказал Илья. – Обо мне не беспокойся.
– Нет, это мне ничего не нужно! – воскликнула Тамара Сергеевна. – Я просто хочу, чтобы ты был счастлив. Я даже написала стихи – они там, на серванте. Так все сложно!
– Ничего подобного. Все просто, мам! Пойду греть рассольник.
Давно не выдавалось такого спокойного вечера! Почему-то все сомнения разом отпустили, и Илья с чистой совестью отправился бродить по нордическому замку.
Просто удивительно – тут все осталось по-прежнему! Коварная волшебница Изора плескала по ветру белокурой гривой, улыбалась и никого не любила, маг Бальдо свистел над головой кожаными крыльями, а Тара с незнакомым кукольным лицом все время бежала впереди и размахивала мечом. Когда она прыгала со скалы на скалу, становилось особенно ясно, что она чужая – привидение, не имеющее ни веса, ни плоти, ни смуглой нежности, обретенной на нетском пляже, ни слез, ни желаний, ни смысла, ни жизни…
– Илюша, трубочку возьми! Тебя, – крикнула из соседней комнаты Тамара Сергеевна.
Она пыталась смотреть телевизор, но в ее руке был конверт с ужасающей красной розой.
Как ни странно, звонил Илье младший лейтенант Наиль Мухаметшин, причем с улицы Созидателей.
