руководства. Уже определились в его составе левое и правое крыло, хотя до прямой полемики и открытого разрыва еще далеко. Одни видят в выборах победу демократии, другие — поражение партии. У первых преобладает стремление двигать реформы вперед, у других все сильнее дает о себе знать ностальгия по прежним порядкам. Для одних критические выступления прессы — нормальное проявление гласности и повод для размышлений о допускаемых ошибках, для других — нетерпимое своеволие, клеветническая кампания антипартийных и антисоветских элементов.
Из своего заключительного слова приведу лишь одну выдержку: «Партия нарастила свой авторитет через политику перестройки не угрозой и страхами, а тем, что она пошла открыто к народу и сама вызвала критику на себя. Теперь надо завоевывать авторитет на другом этапе — когда решаются практические дела, и никаким «затыканием рта» его не завоюешь. Выборы показали, что перестройка нуждается в защите. Но защитить перестройку можно лишь ее углублением и развитием. Главное сейчас — практическое дело. Нельзя зацикливаться на самоанализе, предаваться «самоедству». Мы должны дать почувствовать людям, что реагируем на болевые моменты критики с их стороны и готовы действовать уверенно, спокойно. С этим идти и на съезд».
Авангард откатывается в арьергард
Все чаще звучала мысль, что выборы отразили новые реальности, КПСС отстает от жизни, а партийная номенклатура становится тормозом реформ.
Действительно, в своих поездках я все больше чувствовал, что управленческие и партийные структуры нажимают на тормоза. Перемены воспринимали как угрозу быть оттесненными от власти и делали все, что могли, чтобы этому помешать. В этом и был просчет: надо было менять стиль, делать дело, быть ближе к людям. А они продолжали править, отсиживаться в кабинетах. Копить злобу, поскольку мною было сказано в открытую на всю страну (а уж на закрытых встречах тем более): те, кто не хочет перестраиваться, идти в ногу с жизнью, останутся на обочине. Выборы показали, «по ком звонит колокол».
Признаюсь, я тяжело переживал то, что обнаружившееся «недомогание» партии перешло в неизлечимую болезнь. Будучи зачинщиком перестройки, видя главное дело жизни в демократизации нашего общества, я в то же время как Генеральный секретарь КПСС был обязан и искренне хотел, чтобы партия возглавила этот процесс, не становилась в оппозицию к нему. Казалось бы, для этого было сделано немало.
После XXVII съезда трижды сменился состав райкомов и горкомов, практически полностью обновились советские органы. После январского Пленума ЦК 1987 года произошла смена первых секретарей на альтернативных выборах, многие «старожилы» ушли на пенсию. Но у руля становилась вторая, третья или даже четвертая «команда», а дело шло по старинке. Так сильна была закваска. Так прочно вбивались в головы догмы марксизма в упрощенной сталинской интерпретации.
Выборы выявили, что авторитет КПСС упал сразу же, как только ее перестали бояться, поверили, что господство партии больше не подкрепляется насилием. С этого момента люди оказывали доверие коммунистам уже не как представителям могущественной властной структуры, а как личностям. Хороший ты человек, порядочен, умеешь работать — поддержим. Партийная масса стала отделяться от партийной бюрократии. И вот поразительный результат: в распоряжении местного начальства практически все газеты, радио, телевидение, транспорт, армия агитаторов, кабинеты, дома культуры… а оно сплошь и рядом терпит поражение от вчера еще никому не известных людей.
Я рассказал о почти единодушном мнении членов Политбюро — не делать оргвыводов из неудачи партийных руководителей на выборах. Но партийное товарищество или человеколюбие не могут долго противиться суровым жизненным реалиям. Приговор избирателей для многих оказался окончательным и не подлежащим обжалованию в ЦК. Даже при том, что Москва не требовала немедленной отставки провалившихся на выборах партработников, они вынуждены были один за другим уходить сами — по требованию коммунистов, под давлением общественности, из чувства самосохранения.
Встал вопрос и о серьезном обновлении состава Центрального Комитета. После XXVII съезда прошло не так много времени, но многие члены ЦК оказались уже вне активной деятельности, перешли на пенсию (из 303 членов ЦК — 84 пенсионера, из 157 кандидатов в члены ЦК — 27). С другой стороны, на руководящие должности было выдвинуто много людей, не входивших в высший орган КПСС.
Разумно было обновить состав ЦК за счет кандидатов, а также кооптации. Сначала я провел беседу с бывшими членами Политбюро (остававшимися в ЦК), потом встретился со всеми членами ЦК, вышедшими на пенсию. Изложил им ситуацию и деликатно, в форме совета, подвел к пониманию того, что нужно дать дорогу вновь пришедшим партийным руководителям и активистам. Должен сказать, «старики» встретили это с достоинством, никто не сетовал. Они и сами отдавали себе отчет, что пора уходить на покой. К тому же мы вовсе не хотели лишать этих людей, много поработавших на страну, участия в делах. Предполагалось включить некоторых в состав созданных при ЦК комиссий, привлекать других для совета, чтобы использовать богатый жизненный опыт и поддержать морально.
В общей сложности ушло 100 с лишним человек, и это позволило перевести в члены ЦК большую группу кандидатов. А вот с кооптацией ничего не получилось. Лигачев и другие стали убеждать меня, что она неприемлема, в условиях развивающейся демократии надо строго соблюдать принципы, это будет отрицательно воспринято коммунистами и т. д. Признаюсь, у меня к тому же не было уверенности, что мы сумеем сделать правильный выбор — начнутся споры в Политбюро, каждый постарается продвинуть своих фаворитов.
Короче, решили отказаться от кооптации, и это, конечно, была ошибка. Тогда ведь и можно, и нужно было ввести в состав ЦК принципиальных сторонников курса на углубление реформ, сделав таким образом решительный шаг к перестройке самой партии. Во всяком случае, резко изменилось бы соотношение прогрессивных и консервативных сил в высшем партийном органе, иной была бы атмосфера на пленумах.
Обсуждалась перед Пленумом и целесообразность коллективной отставки Политбюро с последующим избранием нового руководства. Рыжков не то что выступил с таким предложением, а просто предупредил, что этот вопрос может быть поднят и Генеральному секретарю надо быть готовым. Я считал, что сейчас не время для рискованных экспериментов. При тогдашнем составе ЦК было бы наверняка избрано более консервативное Политбюро. В нем не было бы Яковлева, Медведева, наверное, Шеварднадзе, не исключено, и генсека.
Пленум состоялся 25 апреля.
Речь об отставке Политбюро на Пленуме не заходила, а вот тревожные настроения партноменклатуры выразились в полной мере. Прямой или косвенной темой выступлений были, разумеется, прошедшие выборы. У одних просто прозвучало разочарование их итогами для партии и себя лично. Другие говорили об этом в явно обвинительном тоне по адресу руководства, которое «довело до такого безобразия» своими экспериментами с демократией. Самым резким было, пожалуй, выступление Александра-Мельникова — заведующего строительным отделом ЦК. У меня было о нем мнение как о человеке думающем и волевом, склонном к нововведениям. Может быть, эти оценки и были верны в общепринятой тогда системе координат, но они, увы, утратили силу в радикально изменившихся обстоятельствах.
Ведь и немало других партийных руководителей выглядели отчаянными новаторами в 70-е годы. Поэтому Брежнев и Капитонов предпочитали «засылать» их подальше от Москвы, а с приходом Андропова и Горбачева этих «возмутителей спокойствия» начали призывать в руководство партией. Но постепенно стало обнаруживаться, что их новаторство носит, так сказать, внутрисистемный характер, не смеет выйти за установленные пределы и поставить здравый смысл выше догмы.
Честно скажу, я слушал Мельникова с удивлением и досадой — как раз потому, что не ожидал от него такой, позволю себе грубоватое выражение, твердолобости. Правда, он еще не набрался духа обвинить меня и моих соратников в предательстве — в этом наши фундаменталисты будут упражняться несколько позднее. Но прозрачно обвинил руководство в том, что оно ведет партию к краху, поскольку изолировано от народа и занято прожектерством, не знает, чем живет страна, что делается на местах. Это прямо перекликалось с тем, что говорил Лигачев на Политбюро, — думаю, что и выступление Мельникова было подготовлено не без участия Егора Кузьмича. Позднее он этим занимался (в духе худших старых традиций)
