себе вопрос: изменилось ли что-либо в моем положении?
Огрехи новой структуры
Представьте себе военачальника, окруженного штабом, маршалами и генералами, но не имеющего в своем распоряжении армейских частей. В таком положении может оказаться высшая государственная власть, если она лишена возможности опереться на сеть властных управленческих органов на местах. В какой-то мере в таком положении мы оказались после Третьего съезда. У нас был президент, был штаб (Совет Федерации и Президентский совет), но не было опоры внизу. Вроде бы никто прямо не оспаривал прерогатив верховной центральной власти, однако импульсы, от нее исходившие, не получали энергичной встречной поддержки.
Приняв правильное решение о введении института президентства, мы, по сути дела, остановились на этой начальной стадии, не продумали вопросы до конца. Ведь достаточно широкие права были и у Председателя Верховного Совета плюс то преимущество, что он мог подкрепить свою линию авторитетными постановлениями высшего законодательного органа. А плюсы президентской системы, и значительные, могли обнаружиться при условии создания соответствующего механизма. Здесь мы действительно заколебались, действовали непоследовательно. Уже при обсуждении намечавшихся изменений и в моем окружении, и в еще большей мере на Политбюро, голоса разделились.
Теория теорией, а практика, живая политика всегда имеет решающее слово. Так получилось и на сей раз. Больше всего помешало последовательному введению президентской республики беспокойство нашего правительства за свои полномочия. У Рыжкова и его соратников возникло опасение, что Совет Министров хотят унизить, отодвинуть на задний план, превратить в «совнархоз». С этим они решительно не хотели согласиться. А у меня в то время не было ни достаточных оснований, ни тем более намерений ссориться с Николаем Ивановичем. Я по-прежнему ценил его опыт хозяйственника, прошедшего школу Госплана, не сомневался в приверженности реформам и рассчитывал работать с ним дальше.
С другой стороны, убедительно звучали и доводы советников, что президенту не следует взваливать на себя непосредственно бремя руководства экономикой. Проблем невпроворот, а отвечать за каждый пустяк придется ему.
Короче, тогда решили, что функции Совмина не будут пересматриваться. И в этом, на мой взгляд, было заложено большое противоречие.
Другая серьезная недоработка, что ли, состояла в том, что одновременно с институтом президентства мы не создали достаточно мощной судебной власти, вместо полноценного Конституционного суда (или наделения соответствующими полномочиями Верховного суда) мы учредили Комитет конституционного надзора.
Были основания ожидать, что Комитет конституционного надзора займет достойное место в нашей государственной жизни и поможет решать актуальные проблемы. Однако месяц шел за месяцем, а его не было сльпнно. В лучшем случае принимались решения по малозначимым вопросам или выносились весьма двусмысленные вердикты, допускавшие прямо противоположные толкования. Остряки шутили, что решения ККН требуют для своего истолкования пифий, толковавших изречения оракула. Много было жалоб на пассивность Комитета, но я не считал для себя возможным вторгаться в эту сферу, потому что вполне серьезно относился к принципу разделения властей.
И колебания со статусом правительства, и недоработки с судебной властью не идут, конечно, ни в какое сравнение с тем, что явилось главной причиной низкой эффективности президентской системы. Это, как я уже говорил, развернувшийся сразу же после принятия Верховным Советом России Декларации независимости парад суверенитетов. За ним последовала так называемая война законов. Республики соглашались признавать только те союзные законодательные акты, которые будут одобрены их парламентами. Центральная власть кардинально подрывалась.
Становилось очевидным, что нам не удастся ограничиться латанием Конституции, надо идти на заключение нового Союзного договора и соответственно менять всю государственную структуру. Таким образом, едва совершив одну достаточно радикальную реконструкцию, мы были поставлены перед необходимостью приступить к осуществлению другой.
Глава 16. Национальная политика: трудный поиск
Глубокие корни
Сейчас, когда я пишу эти строки, невыносимо горько видеть, что происходит с моей страной. Межнациональные конфликты переросли в войны, сотни тысяч беженцев вынуждены покинуть свою землю, дом, могилы предков. Бравые «стратеги» позируют на фоне пылающих городов. И самое тревожное — безразличная реакция на все это большинства общества.
Что же произошло с нами?
Не хочу искать оправданий. Политики, взявшие на себя ответственность за реформы, обладали немалым опытом в сфере межнациональных отношений, знали, что они нередко приобретают острый характер. Любые ссылки на неведение были бы несерьезны. Имел такой опыт и я. Рассказывая о своих истоках и корнях, о Ставрополе, я отметил особенности этого края. Взаимоотношения людей различных национальностей, их совместное проживание составляли часть той реальной жизни, какой я жил, были таким же неотъемлемым ее элементом, как земля, вода, воздух, хлеб, входили в мое сознание чуть ли не с молоком матери.
Соприкасаясь с культурой, традициями, особенностями быта и человеческих отношений десятков народов, проживающих на Кавказе, я знал, как важно бережно, деликатно относиться к этой тонкой материи. Защищать ее и от спонтанной вспышки националистических страстей, и особенно — от злонамеренной политики разжигания межнациональных распрей ради чьих-то корыстных интересов и амбиций.
После изгнания оккупантов с Кавказа и территории нашего края были насильственно переселены, отправлены в изгнание, на «поселение в Сибирь» калмыки, чеченцы, ингуши, балкарцы. Карачаевцев выселили с территории края за три дня! Молва доносила до нас — за сотрудничество с немцами. Действительно, факты коллаборационизма определенных групп с оккупационными властями были. Власовцы, бендеровцы, полицаи. Были и в моем селе.
Но при чем здесь дети, старики, фронтовики, среди которых немало героев? Вернувшись с войны, они вынуждены были искать близких в Казахстане, Средней Азии, Сибири, многие из которых погибли в пути, не нашли сил выжить, лишенные всего на свете — от крыши над головой и имущества до Родины.
Будучи секретарем крайкома комсомола, я участвовал в возвращении калмыков и карачаевцев в родные края. Правительство, местные власти принимали тогда специальные решения по обустройству возвращающихся семей, строительству домов, созданию новых предприятий, чтобы дать им возможность получить работу. Расселяли и за пределами тех мест, где они жили раньше. В вузах Ставропольского края установили квоты для поступления на льготных условиях детей из карачаевских семей. Помогали создавать высшие учебные заведения в местах их проживания. Делалось многое, чтобы помочь людям вернуться в нормальную жизненную колею, забыть прошлое.
Но горечь оставалась и присутствовала еще многие годы. Малейшее ущемление при решении вопросов представительства в Советах или партийных органах, на руководящих должностях воспринималось более чем болезненно. Налаживать межнациональные отношения — что дерево растить. Даже непреднамеренное невнимание или упрощение порождало обиды и волнения, а столкновение людей разных национальностей на бытовом уровне быстро превращалось в острый конфликт. Так было в Зеленчукской станице, в Карачаевске, в других местах. Я усвоил тогда урок: самое элементарное противоречие на национальной почве разгорается мгновенно. Забывая все, что их еще вчера соединяло, не думая о том, что им все равно жить вместе рядом, разбегаются по разные стороны баррикад. Возникают отчуждение, ненависть, и невероятно трудно потом остудить головы.
