адекватным ответом на «вызов» политического момента. Появление этого документа было неожиданностью не только для нас, французов, англичан, но и для самого министра иностранных дел ФРГ Геншера. Складывалось впечатление, что интересам предвыборной борьбы подчиняются интересы исторического значения — и не только для немецкого народа.
По моему мнению, односторонние попытки форсировать процесс объединения могли только дополнительно накалить страсти в самой Германии и дестабилизировать обстановку в Европе. Ведь не далее как 11 ноября у нас с Колем состоялся телефонный разговор. Он заверял меня, что федеральное правительство хорошо понимает свою ответственность в связи с развитием событий в ГДР, будет действовать осторожно и продуманно, поддерживая тесный контакт и консультируясь с нами. Приведу отрывок из нашего разговора, чтобы было понятно, в каком политическом контексте «всплыли» эти «10 пунктов».
«ГОРБАЧЕВ. Всякие перемены — это определенного рода нестабильность. Поэтому, когда я говорю о сохранении стабильности, я имею в виду, чтобы мы делали продуманные шаги по отношению друг к другу.
В настоящее время происходит исторический поворот к другим отношениям, к другому миру. И нам не следовало бы неуклюжими действиями допустить нанесения вреда такому повороту. Я надеюсь, Гельмут, ты используешь свой авторитет, политический вес и влияние для того, чтобы и других удерживать в рамках, адекватных требованиям времени.
КОЛЬ. Только что завершилось заседание правительства ФРГ. Если бы ты на нем присутствовал, ты бы, возможно, удивился, как совпадают наши оценки. Этот исторический час требует соответствующей реакции, исторических решений. Хотел бы заверить тебя: я особенно остро осознаю свою ответственность».
И вот спустя всего две недели Коль выступает в бундестаге с планом объединения Германии на конфедеративной основе, выдвигает ряд, по существу, ультимативных требований к внутреннему переустройству ГДР в качестве предварительных условий реализации этого плана.
Обо всем этом у нас состоялся откровенный и довольно резкий разговор с Геншером, который в начале декабря 1989 года был в Москве. Геншер чувствовал себя неловко. Ситуация была действительно пикантная. Он вынужден был защищать политическую позицию — и делал это настойчиво! — о которой сам не был своевременно информирован и с которой, я думаю, в душе был не совсем согласен. Уж слишком очевидно в «10 пунктах» просвечивало стремление ХДС перехватить инициативу в преддверии выборов, слишком прямолинейно были сформулированы «советы» по демонтажу ГДР и присоединению этой части Германии к ФРГ.
Не особенно заботясь о дипломатическом этикете, я сказал Геншеру:
— По идее, с таким документом («10 пунктов») надо было выступить после соответствующих консультаций с партнерами. Или федеральному канцлеру все это уже не нужно? Он, видимо, уже считает, что играет его музыка, и он сам начал под нее маршировать. Не думаю, что такие шаги будут содействовать укреплению доверия и взаимопонимания, вносить вклад в наполнение жизнью достигнутых между нами договоренностей.
Вы знаете, что мы разговаривали с канцлером Колем по телефону. Коль заверял меня, что ФРГ не хочет дестабилизации обстановки в ГДР, будет действовать взвешенно. Однако действия канцлера расходятся с его заверениями. Выдвигаются ультимативные требования. Даются указания, каким путем должна идти ГДР, какие структуры создавать.
Идет общеевропейский процесс. В этих рамках и должны развиваться отношения между двумя немецкими государствами. Они, видимо, будут более тесными. Но все эти процессы должны идти нормально. Всякое искусственное их подталкивание только осложнило бы весь огромной значимости поворот, который происходит в развитии европейских государств, а это значит — в центральном пункте мировой политики.
Разговор получился напряженный и неприятный для нас обоих. Я высоко ценил Геншера как политика, его личный вклад в непростое дело налаживания отношений между нашими странами, но должен был это ему сказать, так как нам и дальше нужно было взаимодействовать. Мы решили не выносить на публику подробности беседы, поэтому заявление для печати носило «округлый», как у нас говорят, характер. Но я рассчитывал, что к сигналу из Москвы в Бонне отнесутся с должным вниманием.
Надо сказать, что коалиционному правительству Модрова с невероятным трудом удавалось удерживать республику от полного развала. Я несколько раз встречался с ним и был из первых рук информирован о проблемах его кабинета. Это был, по существу, своеобразный штаб «кризисного регулирования». Он проделал огромную работу в крайне неблагоприятных для себя условиях и сделал возможным проведение демократических выборов в парламент республики.
Но обстановка менялась уже не по неделям, а по дням. На встрече 30 января 1990 года Модров прямо сказал мне:
— Идею существования двух немецких государств уже не поддерживает растущая часть населения ГДР, и, кажется, ее невозможно уже сохранить. Тенденция к объединению особенно остро дает себя знать в приграничных районах, например в Тюрингии. Сдерживать эти тенденции не могут не только старые, но даже и те новые партии, которые этого хотели бы.
Вывод Модрова звучал однозначно:
— Формулировки, которые мы использовали до сих пор, уже не действуют. Большинство общественных сил, за исключением мелких левых сект, так или иначе группируются вокруг идеи объединения. Если мы не проявим сейчас инициативу, начавшийся процесс будет продолжаться стихийно и скоротечно, уже целиком помимо какого-либо нашего воздействия.
Формула «2+4»
Надо сказать, такая постановка вопроса не была для меня неожиданной. К этому выводу подводил и наш собственный анализ. За несколько дней до приезда Модрова я провел у себя в кабинете совещание по германскому вопросу в узком кругу. Были Рыжков, Шеварднадзе, Яковлев, Фалин, Крючков, Ахромеев и два моих помощника Черняев и Шахназаров. Дискуссия длилась 4 часа.
В конечном счете мы согласовали линию поведения на ближайшую перспективу. Итог совещания:
— следует исходить из неизбежности воссоединения Германии;
— выступить с инициативой об образовании «шестерки»: четыре державы-победительницы и «две Германии»;
— не обрывать связей с руководством ГДР;
— теснее координировать нашу политику в «германском вопросе» с Парижем и Лондоном;
— Ахромееву проработать вопрос о выводе войск из ГДР.
Германская тема была центральной в беседе 9 февраля с Бейкером, прибывшим в Москву.
Опускаю детали беседы. Бейкер сделал акцент на нескольких ключевых пунктах: исход выборов 18 марта предрешен и большинство населения ГДР отдаст свой голос в пользу объединения. Таким образом, объединение неизбежно, и Соединенным Штатам вместе с Советским Союзом следует строить свою политику, исходя из этой предпосылки.
Как я уже сказал, наш собственный анализ подтверждал такой прогноз. Значительно больше меня интересовало, как намерены США вести себя в этой ситуации. Бейкер был согласен с тем, что ни США, ни СССР не могут и не должны оставаться в роли постороннего наблюдателя.
— Самое главное, — сказал он, — чтобы этот процесс (то есть объединение Германии) протекал в стабильных условиях и обеспечивал стабильность на перспективу. — Спустя несколько минут он еще раз вернулся к теме стабильности и подчеркнул:
— Я хочу, чтобы вы знали: ни президент, ни я не намерены извлекать преимуществ из происходящих процессов.
Я принял к сведению это заявление, и мы перешли к обсуждению возможных механизмов взаимодействия. Довольно быстро прояснили, что по ряду ключевых пунктов наши позиции довольно близки. В ходе обсуждения стала вырисовываться примерно такая схема. Внутренние аспекты объединения — дело самих немцев, они обсуждают все связанные с этим вопросы самостоятельно. Главная причина
