Глава 1. Избрание секретарем ЦК
1978 ГОД, 27 НОЯБРЯ
Такая надпись сделана на одном из блокнотов, который я обнаружил в своем архиве. Это знаменательная дата в моей политической карьере. 27 ноября 1978 года — понедельник, день Пленума ЦК КПСС, на котором меня избрали секретарем ЦК.
Трапеза с неожиданным концом
25 ноября я прилетел из Ставрополя в Москву. А в воскресенье часов в 12 оказался на юбилее у моего земляка и друга еще по комсомолу Марата Грамова. Ему исполнилось 50. Это, конечно, был повод для встречи друзей. На Малой Филевской улице в новом доме, в квартире на 4-м этаже, собрались несколько человек, в основном ставропольцы. Как у нас такие даты отмечаются, известно. По-русски — широко, с обильным угощением, дружеским разговором, с шуткой и песней. А на этот раз встретились к тому же люди, давно знавшие друг друга. Трапеза началась с традиционных тостов. Но поскольку это был круг друзей, то они звучали и искренне, и нестандартно. Настроение у всех было приподнятое, в том числе у юбиляра. Ну что такое 50 лет! Это еще даже не полдень!
За тостами пошел разговор. Говорили, в частности, о том, кто заменит скончавшегося Кулакова на посту секретаря ЦК КПСС.
Мы, областные секретари, члены ЦК, обычно знали, как говорили тогда, «кто на подходе». Иногда с нами по таким вопросам советовались. На сей раз консультаций не было.
В застолье прошло несколько часов. А в конце дня выяснилось, что меня тщетно целый день разыскивают сотрудники Черненко. Оказывается, со мной хотел встретиться Леонид Ильич Брежнев. Позвонили в гараж Управления делами ЦК, выяснили, что Горбачев вызывал машину, нашли шофера, который меня отвозил по адресу Грамова. В середине дня позвонили на квартиру. Никто из сидевших за столом не обратил внимания на телефонный звонок. А сын Грамова на просьбу пригласить к телефону Горбачева ответил — «не туда попали»…
Прошло еще два-три часа. И уже где-то около 6 часов приехал еще один ставрополец и сказал, что в гостинице всех поставили на ноги — ищут Горбачева.
Я набрал номер телефона, который мне сообщил приехавший земляк. Ответили из приемной Черненко: «Вас вызывает Генеральный секретарь. Нас с работы повыгоняют…» «Хорошо, сейчас приеду», — успокоил того, кто звонил.
Надо сказать, нравы того времени были таковы, что выпивать приходилось не так уж редко. Правда, у меня пристрастия к алкоголю не было никогда. Поэтому и на сей раз мое состояние было вполне нормальным. Но все-таки известная, я бы сказал, неловкость присутствовала. Оказавшись в кабинете Черненко, я в шутливой форме сказал: «Знаете, сошлись земляки, посидели, поговорили…» Константин Устинович шутки не принял и без всяких предисловий сообщил: «Завтра на Пленуме Леонид Ильич собирается внести предложение об избрании тебя секретарем ЦК партии. Поэтому он и хотел встретиться с тобой».
Многозначительное напутствие
Отношения у нас с Константином Устиновичем были на тот момент неплохие: как первый секретарь крайкома я поддерживал с ним регулярный контакт и решал многие вопросы, связанные с нашими заботами. Можно было надеяться на достаточно откровенный разговор. Но эта беседа сильно отличалась от всех предшествующих.
В нашей среде знали Черненко как человека малоразговорчивого — многие называли его молчуном. Таких людей нередко воспринимают как сдержанных, даже скромных, на их фоне люди иного склада и темперамента, вроде моего, могут казаться претенциозными. Но все же симпатии мои на стороне открытых людей. «Тихонь» типа Черненко я воспринимаю настороженно, под их кажущейся скромностью может скрываться самое неожиданное.
Я высказал сомнение: достаточно ли продумано решение о моем избрании. Сказал, что знаю ситуацию в сельском хозяйстве, но не уверен, смогу ли сделать то, в чем сейчас нуждается деревня. Черненко выслушал и возразил своеобразно: «Леонид Ильич исходит из того, что ты на его стороне, лоялен по отношению к нему. Он это ценит».
Мои отношения с Брежневым были ровными, деловыми, но отнюдь не близкими.
Я намеревался продолжить разговор, но Черненко прервал:
— Раз Леонид Ильич пришел к этому выводу, никаких разговоров быть не может.
Я попытался сказать, что дело это тяжелое, надо очень многое менять. По Ставрополью знаю, как непросто даются перемены. На это прозвучал неожиданный для меня ответ:
— Да брось ты! 235 миллионов тонн хлеба собрали, а ты все — тяжело, тяжело! Знаешь что, делай то, что делал Кулаков, вот что я тебе скажу.
Я понял, что речь идет не просто о сельском хозяйстве. Роль Кулакова в Политбюро, его близость к Брежневу мне были известны.
— Вы знаете, Константин Устинович, с Кулаковым мы в последнее время много спорили. — Но эта реплика не изменила направленности беседы.
— Хорошо, я тебя понял. Решения по сельскому хозяйству ЦК принял крупные. (Он, видимо, имел в виду решения июльского Пленума ЦК КПСС 1978 г.) Ими и займешься. А захочешь еще что-то новое сделать или изменить, тогда говори с Леонидом Ильичом, но сначала посоветуйся и со мной. Мы ведь давно знаем друг друга. Плохого совета не дам.
Желания у Черненко продолжать наш разговор дальше, как я понял, не было. Да и мне следовало знать меру. Спросил, будет ли Леонид Ильич беседовать со мной завтра до открытия Пленума.
— Не знаю. Об этом разговора не было. Он поручил мне сказать все то, что я тебе сказал. — Черненко торопился.
Последнее, что меня интересовало, не придется ли выступать на Пленуме.
— Твое выступление на Пленуме вряд ли потребуется. Предложение будет вносить сам Леонид Ильич. Значит, ЦК сразу поддержит… И потом ты не так давно выступал, — добавил с ехидцей Черненко.
На этом наш разговор окончился.
Почему выбор пал на меня?
Во время поездок в Москву я останавливался в гостинице «Россия». В гостинице «Москва» жил всего 2–3 раза. Многих интересовало почему. Ведь «по чину» мне была положена «Москва».
Но я как-то привык к «России». Там, на 10-м этаже, был номер, кажется, 98, окна которого выходили на Кремль. Придешь поздно вечером или ночью, усталый после дневной суеты, а тут тихо, далеко от шума улицы, от пьяных объяснений и полуночных драк у выхода из гостиничного ресторана. Перед глазами Кремль. Ночью, особенно когда он подсвечен, это не просто красивое зрелище — возникает какое-то особое состояние духа. Позднее Кремль стал местом моего постоянного пребывания, но и тогда я не стал равнодушен к его соборам, площадям, садам и парку. Мы любили семьей гулять по его территории. Иногда в праздничные дни ездили в Кремль, чтобы оттуда посмотреть салют.
В эту ночь мне заснуть не удалось. Не зажигая света, придвинул кресло к окну — прямо передо мной парили в ночном небе купола собора Василия Блаженного, величественное очертание Кремля… Видит Бог, о таком назначении я не думал!
Без малого четверть века я проработал на Ставрополье после университета, из них почти 9 лет — первым секретарем крайкома партии. Многое удалось сделать и понять, но немало проблем остались неразрешимыми. И дело тут было уже не только во мне, их решение упиралось в существующие порядки. Деятельность на посту секретаря краевого комитета партии меня удовлетворяла. Работал я, забывая обо всем, с желанием найти «архимедов рычаг», чтобы все переменить к лучшему в родном крае. Но время шло, и со мной стали заводить разговоры о переходе на другую работу.
В начале 70-х годов П.Н.Демичев интересовался, как бы я отнесся к предложению перейти на работу
