охраны не исключают такой возможности. Анатолий Сергеевич жалуется: у него нет самого необходимого с собой, даже набора для бритья. Все осталось там, в «Южном», — санатории, где располагался он и стенографист-референт Ольга Васильевна и секретарь его Тамара Алексеевна. Сюда, в служебный дом резиденции, они ежедневно приезжают работать. Сказал, что говорил с Генераловым. Требовал, чтобы его выпустили: «Я же — народный депутат СССР. И я — не интернированный. Почему меня здесь держат?»
Ходили по территории, к морю. Надо, чтобы все видели — и «наши», и те, кто наблюдает за нами со скал и моря, — что Михаил Сергеевич здоров, в нормальном состоянии.
Ксения и Настя не могут поделить зонт — кому его нести. Настёнка мне: «Бабуля, Ксюха мучает меня. Не дает ни играть, ни спать. Ее ничем не испугаешь! Надо было родить меня одну. Понимаешь?»
Борис Иванович, Игорь Анатольевич рассказывают о новостях, услышанных через старый приемник с приделанной самодельной антенной. Из-за рубежа передают: Ельцин не арестован. «А Генералов вчера, — говорит Борис Иванович, — сказал мне, что арестован на даче». В общем, сведения о происходящих событиях очень разные. Трудно понять… Передают, как будто арестован кто-то из российских депутатов.
У нас здесь, в резиденции, тоже новости: на вертолетной площадке поставили пожарную и поливальную машины. Перед въездом, поперек дороги, грузовые машины. Поставлены автоматчики: у гаража, на воротах, на вертолетной площадке. Все люди новые, незнакомые.
Олег Анатольевич и Борис Иванович заявили вновь: «Михаил Сергеевич, мы будем с вами. Будем до конца».
На море тишь: не видно ни прогулочных катеров, ни пассажирских судов, ни сухогрузов, ни барж… На «приколе», как всегда, один сторожевик. Обычно на его палубе видны люди. Они что-то делали, иногда купались, удили рыбу. Сейчас на палубе ни одного человека. Татьяна Георгиевна — медсестра — возмущается: «Надо же, «друзья», «сторонники» — предатели они. Ольга, как увидела Болдина — он же ее начальник, — говорит: быть беде, ужаснее этого человека нет в аппарате». «Пуго ведь отдыхал в санатории «Южный». Вчера уехал, должен был раньше. Говорят, будто бы у него и у жены было отравление». «Никого, Раиса Максимовна, не выпускают с территории. Никого. Видно, чтобы правду никто не узнал: Михаил Сергеевич здоров».
Мы с Михаилом Сергеевичем в его кабинете. Прибежали Анатолий и Ирина. Новости: заработал телевизор, идет музыкальная передача. На море появились дополнительные сторожевики. Держатся на удалении от берега, но в зоне видимости. Вести по транзистору, волна Би-би-си: Б.Ельцин выступил с осуждением заговорщиков. Призывает к противодействию новоявленной власти. Н. Назарбаев по казахскому телевидению обратился к народу республики, призвал к спокойствию, выдержке, соблюдению порядка. О смещении Президента СССР — ни слова.
В 17.00 старший по охране доложил: с территории вывезли военных связистов.
В 17.30 Михаил Сергеевич пригласил А.Черняева. Сказал мне, что дал поручение немедленно вновь передать Янаеву его требования о восстановлении правительственной связи, предоставлении самолета для вылета в Москву. В случае отказа или молчания передать требование о встрече с советскими и иностранными журналистами.
После ухода Анатолия Сергеевича попросил меня записать Политическое заявление. Продиктовал:
1. Решение вице-президента о возложении на себя обязанностей президента страны под предлогом болезни Президента СССР и невозможности исполнения им своих функций является обманом, поскольку я нахожусь в нормальном состоянии, даже отдохнувшим, и собирался сегодня, 19 августа, отбыть для подписания Союзного договора и проведения Совета Федерации. Поэтому данное решение не может рассматриваться иначе как государственный переворот.
2. Все решения, принятые вице-президентом и Государственным комитетом по чрезвычайному положению (ГКЧП) на этом основании, — незаконны.
3. Эскалация мер, связанных с незаконным введением чрезвычайного положения, может обернуться дальнейшим большим обострением всей ситуации в стране, расколом, противоборством в обществе и непредсказуемыми последствиями.
4. Требую немедленно приостановить исполнение принятых решений, а товарищу Лукьянову как Председателю Верховного Совета срочно созвать Съезд народных депутатов СССР или Верховный Совет СССР для рассмотрения сложившейся ситуации в руководстве страны.
…Пресс-конференция членов ГКЧП по ТВ. Какое вероломство, какое беззаконие, какая гнусная ложь! Ясно, что пойдут на все: даже самое худшее. Солгать перед всем миром, заявив о недееспособности президента… Вопрос судьбы Михаила Сергеевича, нашей судьбы ими уже решен.
На ночь усилили наружную охрану дома. Теперь офицерам личной охраны президента придется практически работать круглосуточно.
Договорились — Михаил Сергеевич, дети и я — перейти на режим экономии продуктов питания, использовать только старые, имеющиеся в запасе, приобретенные до 17 августа. Собрали пакет с фруктами для детей. Ирина на всякий случай спрятала его на шкафу под кондиционером. Собрали все имеющиеся лично у нас лекарственные препараты, таблетки. Решили пользоваться только ими.
Ночь не спали…
(Нашей видеокамерой мы делали записи Обращения, Заявления Михаила Сергеевича к народу. Для того чтобы попытаться передать их «на волю», если же не удастся, спрятать, сохранить. Что бы с нами ни случилось — люди должны знать правду о судьбе президента. Нашли комнату, которая, на наш взгляд, не просматривалась ни с моря, ни со скал. Зашторились. Когда около 4 часов утра просматривали отснятые кадры, приглушив звук, внизу — на цокольном этаже — вдруг хлопнула дверь. Срочно все отключили. Анатолий с пленкой скрылся в другой комнате, Михаил Сергеевич и Ирина спустились вниз и проверили все двери. Все было закрыто. Михаил Сергеевич вышел на улицу. У двери стоял удвоенный пост. Пленку Ирина и Анатолий обрабатывали до шести утра. Просмотрели пленку через смотровое окошко камеры, маникюрными ножницами надрезали конец каждой из четырех записей. Разобрали кассету и разрезали пленку. Каждую запись перемотали на тонкий бумажный валик, запаковали скотчем, завернули в бумагу. Затем спрятали их в разные места дачи. Кассету собрали, чтобы не было видно, что ее кто-то разбирал.)[29]
Почты, газет по-прежнему нет. Но «Сони» продолжает трудиться.
У входа в нашу бухту все время курсирует несколько охранных кораблей, «сторожевиков».
Михаил Сергеевич вновь передает в Москву свои требования: восстановить телефонную связь, дать газеты, немедленно прислать самолет для возвращения в Москву, на работу. Добавляет новое требование: сообщить по радио и телевидению о грубой дезинформации о состоянии его здоровья.
Пока, кроме заверений Генералова, что все требования передаются в Москву, других результатов нет. Михаил Сергеевич высказывает предупреждение: в случае невыполнения требований пойду на крайние меры.
Внешне стараемся вести себя обычно: выполняем назначения врача, выходим на территорию резиденции, к морю. Держимся все вместе — Михаил Сергеевич, Ирина, Анатолий, я и внучки: все может быть.
Морально поддерживаем друг друга. Не только мы — члены семьи, — а все, кто оказался здесь вместе с нами, по существу, тоже интернированными. Особенно беспокоюсь за женщин, чтобы они меньше волновались, держались. И конечно, чтобы ни о чем не догадывались внучки.
Старший по охране и врач высказывают тревогу в связи с питанием семьи: «продукты доставляют извне», «чужой машиной», «есть опасность». Значит, они ситуацию оценивают так же, как и мы. Принимаем теперь уже общее решение: жить на запасах, имеющихся у нас и в столовой охраны. Еще раз тщательно обговариваю все с поваром — Галиной Африкановной. Договорились также: пищу употребляем только в вареном виде.
Поговорила со старшим личной охраны, спросила: «Олег Анатольевич, можем ли мы передать «на волю» информацию, минуя Генералова?» (О чем конкретно идет речь, не сказала). Ответил: «Нет, не сможем. С моря мы блокированы полностью. На суше окружены, так что не проползешь…»
Со мной осталась только моя записная книжка.[30]
