государственного образования. Или союз с централизованной государственной властью — федеративный, конфедеративный. И третий вариант — союз, выполняющий некоторые государственные функции, но без статуса государства и без названия. Обсуждалось несколько компромиссных решений. В конце концов участники сошлись на том, что будет
Россия. Борис Ельцин: «Трудно сказать, какое число государств войдет в союз, но у меня твердое убеждение, что Союз будет».
Казахстан. Нурсултан Назарбаев: «Республика всегда стояла за сохранение Союза, безусловно, не того, который был, а за союз, который реально сегодня существует. Это союз суверенных государств — самостоятельных и равноправных. Я на этой позиции стою, выражая мнение большинства населения Казахстана. Каким будет этот союз в конечном счете — конфедеративным или каким-то другим, покажет будущее».
Беларусь. Станислав Шушкевич: «По моему убеждению, вероятность образования нового союза существенно возросла. Я думаю, союз будет».
Кыргызстан. Аскар Акаев: «Присоединяюсь к коллегам. Я полон уверенности — союз будет».
Туркменистан. Сахат Мурадов (Председатель Верховного Совета республики): «На состоявшемся на днях заседании Верховного Совета все депутаты высказались за то, чтобы наша республика была в составе Союза Суверенных Государств».
Таджикистан. Акбаршо Искандаров (заместитель Председателя Верховного Совета): «Наша республика с самого начала была за союз. После сегодняшнего заседания появилась уверенность, что он будет».
Казалось, было сделано все, что в человеческих силах, чтобы сохранить союзное государство, завершить огромную работу над проектом Договора, преступно прерванную в августе. Но в этом трехлетнем марафоне пришлось одолеть еще один этап. Я имею в виду заседание Госсовета 25 ноября, на котором Ельцин вновь потребовал заменить формулу «Союзное государство» на «Союз государств» и заявил об отказе парафировать текст до рассмотрения его Верховным Советом.
Ссылка на парламент была не более чем уловкой. Я знал о настроениях в российском парламенте и был уверен, что там мало кто будет поддерживать ельцинскую формулу.
Будучи, не скрою, крайне раздраженным этим вероломством, я взял себя в руки и начал урезонивать Ельцина, настаивая на выполнении решений, согласованных всего десять дней назад. Но уже начинало срабатывать новое соотношение сил. Сначала Шушкевич, затем и некоторые другие, видимо, не желая вступать в ссору с российским лидером, заколебались. Тогда я заявил:
— С меня достаточно. Участвовать в развале Союза не буду. Оставляю вас одних, решайте. И помните, что на вас падет вся ответственность за судьбу страны.
Несмотря на попытки остановить меня, я встал и ушел в свой кабинет на первом этаже. Со мной вышли все «союзники». Через полчаса спустились Ельцин с Шушкевичем. Скрывая досаду, что пришлось все-таки на этот раз отступить, мне вручили текст сообщения о заседании, согласованный оставшимися наверху.
Взяв сообщение, убедился, что оно приемлемо, ограничился небольшими поправками, которые «парламентеры» приняли.
14 ноября мы условились на следующем заседании окончательно согласовать текст, парафировать каждую страницу и передать Верховным Советам, в печать. Почему же Ельцин, а за ним и другие не захотели ставить свои подписи? Думаю, советники уговорили его сохранить свободу рук для очередных поправок уже «под занавес» всей работы над Договором. Не исключаю, Президент России уже тогда знал, что документ этот так и не вступит в силу, а посему не хотел его визировать.
Сразу после заседания состоялась пресс-конференция. Я рассказал журналистам, что все принципиальные положения проекта остались без изменений. Но некоторые поправки все же внесены. Согласились упразднить должность председателя в будущем двухпалатном Верховном Совете ССГ. По настоянию республиканских лидеров «восстановили» Госсовет как орган согласования внутренней и внешней политики под руководством президента. Уточнили статус союзной прокуратуры — она должна была стать органом надзора за соблюдением законов при Верховном суде Союза. «Поточили» формулу, касающуюся принципов координации внешней политики.
Журналисты спросили меня на пресс-конференции, сохраняется ли возможность подписания Договора в начале декабря. Я ответил: в начале декабря нет, а к середине, к 20-м числам, вполне вероятно. Предстоит работа в комитетах, в Верховных Советах, потом дебаты и одобрение, формирование полномочных делегаций, которым будет поручено окончательно доработать текст и подписать его.
Помню, кто-то спросил, сохраняется ли у меня надежда, что к Договору присоединятся другие республики, не участвовавшие на последнем этапе в ново-огаревских консультациях. Я ответил положительно. Добавил: «И Украина будет участвовать. Не мыслю себе Союзного договора без Украины».
Корреспондент «Труда» поинтересовался, будет ли отдельно обсуждаться вопрос о названии нашего нового государства, поскольку аббревиатура «ССГ» уже подвергается критике. Я рассказал журналистам, что обратил внимание руководителей республик на критические публикации в прессе по этому поводу, предложил еще раз подумать. Но практически все стояли за Союз Суверенных Государств.
Кто-то из журналистов задал этот вопрос и Ельцину: некрасиво-де звучит аббревиатура «ССГ». Тот отшутился:
— Ничего, привыкнем.
А привыкать по воле «беловежской троицы» пришлось к СНГ. Привыкнем ли?
Вероломство
Я уже понимал, что Президент России хитрит, тянет время: значит, у него есть другой план. Поэтому перед самой встречей в Минске прямо спросил его: с чем он едет? Мой подход: есть проект Договора, Украина может присоединиться ко всем его статьям или к части из них. Ельцин, аргументируя задержку с рассмотрением Договора, вдруг заявил, что может встать вопрос об иной форме объединения. Я сказал, что разговор мы должны продолжить в Москве с участием руководителей Украины и Казахстана.
Когда же я узнал, что в Минск приехали Бурбулис и Шахрай[32], мне все стало ясно. Именно Бурбулис писал Ельцину записку, смысл которой состоял в том, что Россия, мол, потеряла уже половину из того, что она выиграла в результате разгрома путча, что «хитрый Горбачев» плетет сети, реанимирует союзный центр и его будут поддерживать республики. Все это России не выгодно, надо любой ценой предотвратить реализацию подобного сценария.
Итак, в Минске, в Бресте состоялась встреча трех президентов: России, Украины, Беларуси. И приняты были решения — вопреки тому, о чем мы договаривались на Госсовете СССР.
С 25 ноября минуло всего две недели, а Ельцин, вероломно нарушив свои обязательства, поставил подпись под документом, ликвидирующим Советский Союз.
Мне уже приходилось, и не раз, рассказывать о трагических событиях декабря 1991-го. Главное, что считаю нужным добавить сегодня: истекшие три года должны были убедить каждого, кто способен трезво рассуждать, что решение, принятое тремя президентами в Беловежской пуще, было в корне ошибочно.
Если даже исходить из того, что участники Беловежского соглашения, как сами они утверждают, не имели другого выхода, хотели спасти что можно, учредить хотя бы Сообщество, если не удается создать конфедерацию, то прошедшее время опровергло все эти утверждения.
Подтвердилось то, в чем я без устали и без успеха пытался убедить своих тогдашних партнеров: потери от распада СССР явятся колоссальным потрясением, несоизмеримым ни с какими приобретениями от суверенитетов. Ничего путного не получилось из Содружества. И в то же время все сильнее дает о себе знать тяга к интеграции, к объединению, к спасению хотя бы того, что еще можно спасти общими усилиями. Но, видимо, придется делать это заново, искать уже другие решения. Сделать это смогут только руководители следующего поколения, наученные нашим горьким опытом, способные поставить народные интересы и права человека выше национального и группового эгоизма.
3 декабря 1991 года сотрудник президентского аппарата Ю.М. Батурин, не встретившись со мной,
