— В первый день, когда он только приехал, он рассказал мне, что президент Линкольн предложил ему уйти в отставку, так что он подыскивает себе замену. Ник говорит, ему самое время вернуться в родные края и обосноваться здесь. Жениться он не хочет, но сыну будет рад. Говорит, он всегда знал, что я — его сын. Мы три дня провели вместе, разъезжая по окрестностям, осматривая его владения. Ему принадлежит прибыльная фабрика по производству карандашей в западной Пенсильвании, и, возможно, это еще не все. Он хочет сделать меня своим наследником и дать мне свою фамилию.
Шаман немного расстроился и даже разозлился.
— А на ферме ты работать отказался.
— Я сказал Нику, что мне не важно, кто мой отец по крови. Мой настоящий отец — Роб Джей Коул — принимал меня со всеми моими юношескими выходками, несмотря ни на что; настоящий отец научил меня дисциплине и искренней любви. Я сказал, что не откажусь от фамилии Коул.
Шаман коснулся плеча брата. Он не мог подобрать нужных слов, поэтому просто кивнул. Потом он поцеловал Алекса в щеку и ушел спать.
В тот день, когда мастер Уоллес должен был закончить искусственную ногу, они вернулись в город, чтобы забрать свой заказ. Уоллес искусно вырезал ногу, на нее можно было надевать сверху носок и ботинок. Протез Уоллеса полностью соответствовал форме культи и крепился к ней с помощью кожаных ремешков, обвязываемых вокруг колена.
Только лишь попытавшись надеть протез, Алекс возненавидел его. Протез причинял ему сильную боль.
— Это потому, что твоя культя еще не полностью зажила, — объяснил Уоллес. — Чем чаще будешь носить протез, тем скорее образуется костная мозоль. Совсем скоро тебе не будет больно.
Они заплатили за протез и забрали его домой. Но Алекс спрятал его в шкаф и отказался носить. Он ходил лишь при помощи костыля, который ему сделал Джимми-Джо в лагере для заключенных.
Была середина марта, когда однажды утром Билли Эдвардс выезжал с телегой бревен со двора, пытаясь обойти стадо быков, позаимствованное у молодого Мюллера. Олден стоял позади телеги, опершись на трость, и выкрикивал указания окончательно сбитому с толку Эдвардсу:
— Отгоняй их, парень, сдай назад!
И Билли послушался. На его месте было вполне логичным ожидать, что раз Олден приказал ему сдать назад, то сам отступит в сторону. Год назад Олден спокойно сделал бы это и ничего бы не произошло, но теперь, хотя умом старик и понимал, что ему нужно отойти в сторону, болезнь замедлила его реакцию и ноги ослушались его. Бревно съехало с телеги, ударило его в правую сторону груди и отбросило на несколько футов назад. Он неподвижно лежал на грязном снегу.
Билли ворвался в амбулаторию, где Шаман как раз осматривал новую пациентку по имени Молли Торнуэлл, которая, несмотря на беременность, проделала сюда долгий путь из Мэйна.
— Олден! Кажется, я убил его, — кричал Билли.
Они занесли Олдена внутрь и положили на кухонный стол. Шаман разрезал на нем одежду и тщательно осмотрел старика.
Побледневший от страха Алекс вышел из комнаты и самостоятельно спустился по лестнице. Он вопросительно посмотрел на брата.
— У него сломано несколько ребер. Ему нельзя оставаться в хижине. Посели его в гостевой комнате, а я перееду к тебе.
Алекс кивнул. Он отошел в сторону, наблюдая, как Шаман и Билли заносят Олдена наверх, чтобы уложить его в кровать.
Немного позже Алексу представилась возможность стать ушами Шамана. Он внимательно прослушал грудь Олдена и рассказал, что услышал.
— С ним все будет в порядке?
— Не знаю, — пожал плечами Шаман. — Его легкие не пострадали. Сломанные ребра — не проблема для сильного и здорового человека. Но в его возрасте и учитывая его болезнь…
Алекс кивнул.
— Я посижу с ним, поухаживаю…
— Уверен? Я могу попросить матушку Мириам, чтобы она прислала своих монахинь.
— Пожалуйста, позволь мне этим заняться, — попросил Алекс. — У меня уйма свободного времени.
Таким образом, помимо пациентов, которые вверяли ему заботу о своей жизни, двое членов его семьи тоже нуждались в его профессиональной помощи. Хотя он всегда проявлял сочувствие во время работы, он вдруг понял, что заботиться о своих родных — это совсем не то же, что работать с пациентами. Появилась какая-то новая, особая грань и первостатейная важность в ответственности и повседневной работе. Когда он спешил домой после каждого рабочего дня, ему казалось, будто тени сгущаются над ним.
Однако случались и моменты радости. Как-то раз, к его удовольствию, в гости пришли Джошуа и Хетти. Это было их первое самостоятельное путешествие по Длинной тропе, и они с достойным и очень серьезным видом спросили Шамана, не найдется ли у него времени поиграть с ними. Ему доставило несказанную радость прогуляться с ними по лесу около часа и увидеть первые васильки и четкие следы оленя.
У Олдена начались сильные боли. Шаман давал ему морфин, но лучшим обезболивающим для него был выдержанный виски.
— Хорошо, давай ему виски, — сказал Шаман Алексу, — но в умеренном количестве. Понятно?
Алекс кивнул и четко выполнил его указания. В комнате больного теперь пахло алкоголем — так же, как и в хижине Олдена, хотя ему и выдавали лишь положенные две унции днем и две унции вечером.
Иногда, сменяя Алекса, за стариком ухаживали Сара или Лилиан. Однажды вечером Шаман сидел с Олденом и читал журнал по хирургии, который получил недавно из Цинциннати. Олден метался на кровати, изредка проваливаясь в беспокойный сон. Когда ему удавалось задремать, он бормотал что-то во сне, разговаривая с какими-то незримыми тенями, выдавая указания Дагу Пенфилду, проклиная хищников, которые охотились за их овцами. Шаман смотрел на его морщинистое лицо, усталые глаза, большой красный нос с крупными ноздрями, из которых торчали волосы, и вспоминал того Олдена, которым он был раньше — сильного и сноровистого, бывшего солдата, который учил мальчишек Коул драться.
Олден на некоторое время успокоился и провалился в глубокий сон. Шаман сумел дочитать до конца статью о переломах по типу зеленой ветки и как раз приступил к статье о катаракте глаза, когда вдруг поднял глаза и увидел, что Олден спокойно смотрит на него ясным уверенным взглядом, какой бывает у человека в момент облегчения.
— Я не хотел, чтобы он убил тебя, — сказал Олден. — Просто надеялся, что он тебя припугнет.
Живя в одной комнате, Шаман и Алекс снова почувствовали себя детьми. Лежа в кровати без сна, однажды утром, на рассвете, Алекс зажег лампу и стал описывать брату звуки природы, расцветающей весной — трели птичек, звон ручейков, бегущих к морю, оглушительный рев реки, грохот трескающегося льда. Но Шаман мало думал тогда о сущности природы. Он больше размышлял над сущностью человеческой и вспоминал события и происшествия, которые вдруг оказались непосредственно связанными между собой. Он не раз просыпался среди ночи и бродил по холодному полу, надеясь вспомнить что-нибудь из дневников отца, что поможет ему все понять.
Он с особой тщательностью ухаживал за Олденом, со странной чуткой нежностью, несмотря на свои крепнущие подозрения. Иногда он смотрел на старика новыми глазами, будто видел его впервые.
Олден все никак не мог уснуть, лишь иногда проваливаясь в беспокойную дрему. Но однажды вечером, когда Алекс прослушивал его сердце с помощью стетоскопа, его глаза вдруг расширились от
