рубил и обтесывал бревна, делал их плоскими с двух сторон, даже не поднимая их с земли. А однажды Роб благодаря помощи Олдена взял взаймы вола у фермера по имени Грюбер. Роб догадался, что Грюбер ни за что не дал бы ему своего драгоценного вола, не держись Кимбел поблизости. Падший святой терпением и настойчивостью подчинил вола своей воле, и они вместе — двое мужчин и одно животное — за один- единственный день отволокли бревна, которым была придана необходимая форма, на строительный участок, который Роб выбрал на берегу реки. Когда Кимбел стал соединять бревна фундамента деревянными колышками, Роб заметил, что большое бревно, которое должно послужить единственной опорой для северной стены, сильно изогнуто, примерно на одной трети длины, и обратил на это внимание Олдена.
«Не страшно», — ответил Кимбел, и Роб удалился, чтобы не мешать ему работать.
Приехав на место несколько дней спустя, Роб увидел, что стены хижины выросли. Олден заделал щели между бревнами глиной, которую нашел где-то на берегу реки, и сейчас белил эти глиняные полосы. На северной стене у всех бревен был изгиб, почти точно совпадавший с изгибом на бревне фундамента, так что вся стена оказалась одинаковой кривизны. Наверняка у Олдена ушло очень немало времени на то, чтобы найти бревна с точно таким же дефектом; и действительно, два бревна пришлось хорошенько обтесать, чтобы придать им нужную форму.
Именно Олден сообщил ему о подседельной лошади, которую продавал Грюбер. Когда Роб Джей признался, что не очень разбирается в лошадях, Кимбел пожал плечами: «Четыре года, все еще растет и набирает вес. Здорова, никаких проблем».
Так Роб и купил себе подседельную кобылу. Цвета она была, по словам Грюбера, «кровавого залива»: скорее рыжего, чем бурого, с черными ногами, гривой и хвостом, с россыпью черных пятнышек, словно веснушек, на лбу; пятнадцати ладоней в холке, подходящего для верховой езды сложения и с умными глазами. Поскольку веснушки напомнили ему о девушке, которую он знал в Бостоне, он назвал ее Маргарет Холланд. Сокращенно Мэг.
Убедившись, что у Олдена в отношении животных глаз наметан, однажды утром Роб спросил, не хочет ли тот остаться работать на ферме после того, как закончит строить хижину.
— Ну… А что за ферма?
— Овцы.
Олден поморщился.
— Ничего не знаю об овцах. Всегда имел дело с дойными коровами.
— Я вырос с овцами, — сказал Роб. — Смотреть за ними почти не надо. Овцы обычно сбиваются в кучу, и на открытом пространстве с ними легко управятся один человек и собака. Что касается других дел — кастрации, стрижки и тому подобного, — то могу рассказать тебе, что к чему.
Олден вроде бы задумался, но на самом деле просто старался быть вежливым.
— Сказать по правде, овец я не люблю. Нет, — решил он наконец. — Большое спасибо, но вряд ли.
Возможно, просто чтобы сменить тему, он спросил Роба, как тот намерен поступить со старой лошадью. Моника Гренвилл принесла его на запад, но теперь еле держалась на ногах.
— Не думаю, что вы сможете срубить за нее денежку, если только не откормите ее хорошенько. Травы в прерии вдоволь, но на зиму придется закупить сено.
Эту проблему решили несколько дней спустя, когда фермер, у которого не было наличных денег, заплатил за прием родов стогом сена. Посоветовавшись, Олден удлинил крышу хижины на южной стене и подпер углы столбами, чтобы создать открытую конюшню для этих двух лошадей. Через несколько дней после того, как конюшня была закончена, к Робу заглянул Ник, чтобы посмотреть, как идут дела. Он широко улыбнулся, увидев пристройку. Олден Кимбел боялся встретиться с Ником взглядом.
— Да, вид у твоей хижины какой-то странный, согласись. — И, дойдя до северной стороны здания, удивленно поднял брови. — Чертова стена кривая.
Роб Джей восхищенно провел кончиками пальцев по изгибу бревен.
— Нет, ее специально так построили, нам так очень нравится. Это отличает ее от других хижин, которые попадутся вам на глаза.
После того как Ник уехал, Олден молча работал еще около часа; затем он прекратил забивать колышки и подошел к Робу, который чистил шкуру Мэг. Выбил остатки табака из трубки о каблук.
— Думаю, я сумею научиться обращаться с овцами, — заявил он.
Для первой, маленькой отары Роб Джей решил купить главным образом испанских мериносов, потому что их прекрасная шерсть станет ценным товаром. Он хотел скрестить их с породой английских длинношерстных. Именно так поступала его семья в Шотландии. Он сказал Олдену, что купит овец не раньше весны, чтобы избежать расходов и усилий, необходимых на то, чтобы содержать их всю зиму. Тем временем Олден усердно запасал столбы для будущего забора, возвел две пристройки с односкатной крышей и построил себе хижину в лесу. Дел у Роба Джея было по горло, и просто счастье, что контролировать его не было нужды. Те, кто жил поблизости, долгое время обходились без услуг врача, и первые несколько месяцев он потратил, пытаясь исправить последствия отсутствия нормального лечения и использования «народных средств». Он наблюдал пациентов с подагрой, раком, водянкой, золотухой, множество детей с глистами, людей всех возрастов с чахоткой. А удалять гнилые зубы ему приходилось почти в каждый свой визит. К удалению зубов он относился примерно так же, как к ампутации: ему очень не нравилось убирать то, что он никогда не сможет вернуть на место.
— Вот погодите, весной тут все свалятся с какой-нибудь лихорадкой. Вы сколотите на них целое состояние, — бодро заявил ему Ник Холден.
По вызову Робу приходилось забираться в отдаленные, почти несуществующие места. Ник предложил одолжить ему револьвер, пока Роб не может сам его купить:
— Путешествовать опасно, здесь полно бандитов, разбойников с большой дороги, а теперь еще и проклятые краснокожие.
— Краснокожие?
— Индейцы.
— Кто-то еще их видел?
Ник нахмурился и сообщил, что их замечали несколько раз, но, хоть и неохотно, признал, что они никому не причинили зла.
— Пока что, — мрачно добавил он.
Роб Джей не стал ни покупать пистолет, ни одалживать его у Ника: верхом на новой лошади он чувствовал себя в безопасности. Она оказалась очень выносливой, и он наслаждался уверенностью, с которой она пробиралась по крутым берегам реки и переходила стремительные ручьи. Он приучил ее к тому, что может вскочить в седло с любой стороны, а еще — подбегать к нему, когда он свистнет. Таких лошадей часто использовали, чтобы пасти скот, и еще Грюбер научил ее мгновенно пускаться вскачь, останавливаться и поворачиваться, отвечая на малейшее изменение посадки седока или движение узды.
Однажды в октябре его вызвали на ферму Густава Шрёдера: тому раздавило скалой два пальца на левой руке. По пути туда Роб потерялся и, чтобы спросить дорогу, остановился у какой-то жалкой лачуги, стоявшей возле ухоженных полей. Дверь лишь чуть-чуть приоткрылась, в нос ему ударил ужаснейший запах: вонь от застарелых выделений организма, затхлый воздух, гниение. Наружу кто-то выглянул, и он увидел красные опухшие глаза и мокрые, слипшиеся от грязи волосы, как у ведьмы.
— Прочь! — хрипло каркнула она. В комнату от дверей метнулось какое-то существо размером с небольшую собачку. Неужели там может быть ребенок? Дверь с грохотом захлопнулась.
Ухоженные поля оказались собственностью Шрёдера. Когда Роб наконец добрался до фермерского дома, ему пришлось ампутировать пострадавшему мизинец и верхний сустав третьего пальца — настоящая мука для пациента. Закончив, он спросил жену Шрёдера о той женщине в лачуге, и Альма Шрёдер немного смутилась.
— Это всего лишь бедная Сара, — ответила она.
