Сведения, подтверждающие друг друга и взаимоисключающие, сведения разной ценности и степени достоверности, точные и неточные, сведения стратегической важности и пустые, свежие и устаревшие, сведения злонамеренно и невольно дезинформирующие.
Отделить существенное от случайного, докопаться до ядра явления сквозь шелуху — не это ли задача разведчика! Но есть по закону диалектики и другая сторона вопроса: надо разобраться в существенности случайности, понять тонкую связь ее с необходимостью, проникнув в сущность явления. Разведка и есть поиск, раскрывающий необходимость за случайностями.
Берзин размышлял, анализировал, делал выводы, планировал ответные шаги. Он строил свою работу так, чтобы не подчиняться обстоятельствам, а встать над ними, подчинить их своей разумной воле, В этой борьбе он многого достиг. Он не знал, что вскоре обстоятельства окажутся выше его и уже ни один из его планов он не сможет осуществить.
Берзин все сильнее уставал и, чтобы отдохнуть, шел в подвал слесарить. Верстак под лампочкой, зубило, молотки, Берзин привычно закрепляет в тиски кусок металла, драчевым напильником снимает с него темно-рыжий налет ржавчины. Мысли его улетают в Ригу, к своему первому верстаку и первым в жизни рабочим инструментам. Но не только об этом думает он.
С силой, гораздо большей, чем в осажденном Мадриде, сердцем и мозгом ощущал Берзин растушую мрачную тревогу, порой цепенел от предчувствия непоправимого бедствия, горестных испытаний. Идет осень 1937 года. Уже арестованы и расстреляны как враги народа высшие командиры РККА — М. Н. Тухачевский, В. М. Примаков, И. П. Уборевич, И. Э. Якир, А. И. Корк. Аресты не обошли и Разведупр — исчезли ближайшие его сотрудники, старые чекисты А. X. Артузов, А. М. Никонов... В Разведуправлении разгоралась кампания по выявлению все новых и новых «врагов народа». Берзин был самой подходящей мишенью, но проходили дни, пропадало все больше разведчиков во всех органах военной разведки, а начальника Разведупра никто не трогал. Пока не трогал...
Усилием железной воли Берзин брал себя в руки, гнал прочь бесплодные раздумья, крепче держал штурвал своего корабля. В необходимости и важности для партии, народа, армии того дела, которое он делал, той службы, которую он нес, он никогда не сомневался.
Ключ вырезан. Теперь нужен личной напильник. Затем — бархатный. Ключ надо начистить до стального блеска, потом — отполировать. Готово. Десятки ключей изготовил он в те последние дни...
В ноябре Берзин отметил два последних праздника в своей жизни. Седьмого он отмечал 20-ю годовщину Октября в окружении блестящей плеяды помощников. Ближнее окружение — работники Управления и разведотделов в войсках. Но есть и дальнее — закордонники, разведчики в оперативных командировках во многих и многих странах мира: Абсалямов, Анулов, Басов, Биркенфельд, Бортновский, Винаров, Григорьев, Давыдов, Жигур, Зося Залесская, Зальберг, Зорге, Кидайш, Кирхенштейн, Колосов, Мамсуров, Маневич, Мрачковский, Петренко, Аня Рязанова, Салнынь, Скарбек, Стигга, Сухоруков, Треппер, Альфред, Поль Арман и Мария Тылтынь, Туманян, Урицкий, Чуйков... Всех не перечислишь. Прометеево племя. Искатели и укротители огня.
А 25 ноября все друзья и сослуживцы поздравляли Старика с днем рождения. До последнего дня находился Берзин на боевом посту. Он был готов к схватке, великую ощущал в себе силу. «Барометр» — так порой называли Берзина в Генштабе — теперь неизменно показывал «бурю»: военный циклон надвигался, ширился его грозовой фронт, резко росло давление в международных отношениях. С нарастающим беспокойством анализирован он сообщения о встрече дуче и фюрера в рейхе. Ему стало также известно, что в рейхсканцелярии состоялось важное совещание, в котором приняли участие Геринг, фельдмаршал фон Бломберг, генерал-полковник фон Фрич, адмирал Редер, министр иностранных дел фон Нейрат. Гитлер выступил с речью, заявив, что Германия начинает борьбу за «жизненное пространство», что он твердо решил разделаться в ближайшее время с Австрией и Чехословакией, бросить дерзкий вызов великим державам Европы. Вермахт должен быть как можно скорее приведен в боевую готовность.
Со всегдашней энергией Старик начал продумывать и планировать ответные меры в рамках своей службы. Но дни Берзина были уже сочтены.
28 ноября 1937 года произошло непоправимое. Ян Карлович Берзин был арестован.
ЛЮБОВЬ КОМАНДАРМА
Все, о чем вы прочитали, можно назвать первым измерением в последних месяцах жизни Берзина. Сведения о нем до сих пор с трудом проходили в печати. Что же касается второго и третьего измерения, на них было наложено безапелляционное табу. Второе измерение — это история его единственной настоящей, большой любви к испанке Авроре Санчес. Третье, последнее по счету, но отнюдь не по значению, измерение — это история его гибели: он пал жертвой кровавого сталинского террора.
Не так давно, когда рукопись моей книги о командарме невидимого фронта лежала под семью печатями и казалось, что она, как и книга Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», будет издана не раньше, чем через два столетия, я разыскал Аврору Санчес и записал беседу с ней на магнитофонную пленку. Через 50 лет услышал я голос той, которую наперекор судьбе любил Ян Берзин, и хочу привести отрывки из этого интервью.
Авроре было тогда всего 20 лет, Берзин был на 27 лет старше ее. Он полюбил красавицу-испанку в Валенсии, где она работала в штабе. Братья ее сражались в Республиканской армии. Медовый месяц Яна Берзина и Авроры протекал в знаменитом «доме на набережной» — Доме правительства, как его называли москвичи, огромном здании, построенном в 1931 г. по проекту архитектора Иофана.
— Вы помните, когда приехали в Москву?
— 3 июня в 9.30 утра я звонила в дверь. Не я сама, шофер звонил.
— Полдесятого утра?
— Да, 3 июня, в 9.30 точно. 11 июня мы справили мой день рождения, 12-го мы поженились.
— Это вы настаивали на женитьбе или он этого хотел?
— Нет, он, он. Я не хотела. Он говорил: «Я хотел жениться на тебе в Испании». — «Я бы не вышла за тебя в Испании». У меня ведь был жених. Но началась война. Жених остался в Сарагосе, а я в Мадриде. И я его больше не видела. Потом я приехала сюда. Я думала, что год побуду, выучу русский язык, посмотрю Москву и вернусь, Я не знала, что выйду за него замуж, что останусь здесь на всю жизнь. Если бы я так думала, может быть, я не уехала бы из Испании.
— И здесь, в Москве, вы жили в момент его ареста на улице Серафимовича?
— Да. Вот... «Справка, дана Санчес Авроре Индапесеевне в том, что она проживает по ул. Серафимовича, д. 2, кв. 153...». Помню, что спальня, кухня, ванная — это все выходило на Москву-реку. Когда я сидела на кровати, я видела пароходики. А кухня была угловая. Во двор — кабинет, столовая. Да, еще комната Андрея, тоже туда на реку, на солнечную сторону. А кабинет и спальня были самые большие комнаты.
Так вот, эта справка: «...и является женой Берзина, Яна Карловича. Справка дана для представления в НКВД. Комендатура Первого Дома Советов. ЦИК СССР. 21 февраля 1938 года, № 94, Москва 72, ул. Серафимовича, д. 2, 1 отделение милиции Ленинского района. Телефоны В-1-59-56, В-1-74-00». И печать.
— Значит, 21 февраля 38-го года вы еще жили на квартире Яна Карловича?
— Да. Это единственный документ, который у меня остался, и совершенно случайно. Потому что это дали мне потом, чтобы мне ходить туда, узнавать о нем.
— Скажите, а кто-нибудь приходил к Берзину в гости в те последние дни перед арестом?
— Нет, никто не приходил. Нет. Нет.
— Время такое, конечно, было, что не до гостей. И по телефону не звонил никто?
— Я думаю, что нет.
— А вы ходили с ним в театр?
— Да, на «Кармен», в Большой театр, один раз. Дома часто, очень часто слушали музыку.
— И что он предпочитал слушать?
— У него было много опер. Эти пластинки сохранились у меня. Но они старые уже. И играть теперь — надо специальные иголки и патефон.
— А Доницетти там нет?
