уже боялись подписывать такие рекомендации, своя рубашка ближе к телу, потом за такую рекомендацию... Долго ходила я безработная, числясь в резерве Наркомата обороны, почти до самой войны, когда вспомнили о разведчиках. Сколько их к тому времени уже перестреляли...
— Кто еще был арестован?
— Взяли Оскара Ансовича Стиггу, работавшего у нас с 1920 года, жена его еще жива. Взяли помощника Никонова Василия Богового — герой Гражданской войны, два ордена Красного Знамени имел; жену его тоже забрали. Моего однофамильца полковника Звонарева Константана Кирилловича, Ади Киримовича Маликова. Были арестованы Лев Александрович Борович, руководитель группы, резидент в Шанхае, Ян Альфредович Тылтынь.
— И жен их тоже арестовали?
— В тридцать седьмом взяли почти всех...
Незадолго до разговора с Н. В. Звонаревой я собственными глазами увидел фотографию архивного документа — страницы из дела Берзина, в котором была видна последняя строка: «Берзин признал себя виновным».
Да, он себя оговорил. Его самооговор документально установлен. Хотя, поскольку документ этот был изготовлен ведомством Ежова — гроссмейстера фальсификаций и двурушничества, я не могу верить в него, и нельзя верить ни в какие документы НКВД тех лет.
Если бы Берзин «все» признал, то как могли остаться неопороченными целый круг лиц, которых Сталин охотно бы уничтожил? Это Е. Д. Стасова, которую он знал как «Герту» в Коминтерне, «Папаша» — M. M. Литвинов, Г. И. Петровский — от всех этих старых большевиков Сталин охотно бы отделался. У наркома внутренних дел РСФСР Григория Ивановича Петровского Берзин был управляющим делами в 1917 году. Литвинова он знал по революционному движению в Латвии. И еще один довод есть у меня: К. А. Мерецков, советский военный советник в Испании при Берзине, заместитель начальника Генштаба, в то время уже был в лапах НКВД. Но потом его освободили. Значит, следователям не удалось собрать против него нужный «компромат».
СМЕРТЬ КОМАНДАРМА
В тот год Сталин и его подручные — Молотов, Каганович, Ворошилов — ежедневно подписывали до 500 смертных приговоров списками. Списки поступали от Ежова. Расстреливали не только на Лубянке. Пропускной мощности старой Лубянки не хватало. Расстреливали в Лефортовской тюрме, в Бутырской, Сухановской, на Матросской тишине.
Конвейер смерти давал сбои: подвалов не хватало, хотя всегда хватало палачей. После того как Ежов убрал подручных Ягоды и тех его подчиненных, которые не годились в палачи или не хотели быть палачами, его отдел кадров набирал новобранцев по путевкам ЦК ВЛКСМ и окунал их в кровавую купель, превращая в «зомби» — бездушных, безотказных нелюдей. Старые «спецы» соревновались с молодыми за пайки, за имущество «врагов народа», получали московские квартиры, «освобожденные» от «врагов народа» и их семей, щедрую зарплату, ордена и медали. Их чины котировались выше, нежели в Красной Армии. Одни из них считали себя революционерами, другие догадывались, что делают грязное, гнусное, по сути, контрреволюционное дело.
Работая в Разведупре, Берзин какое-то время, причем весьма продолжительное, был целиком поглощен агентурной деятельностью за рубежом. И неудивительно было то, что он проглядел начало чудовищного вырождения «соседей» — органов НКВД. Он был напрямую связан с Артузовым, Пилляром и другими «зарубежниками» НКВД, но и они не сразу диагностировали гибельные метастазы рака, охватившие зараженные сталинщиной органы внутренних дел.
Днем и ночью гремела неслышная на воле пальба в подвалах Лубянки. Гремела пальба и в подвалах здания Военной коллегии Верховного суда на улице 25-го Октября. Трупов было столько, что скоро многие из них еще теплыми, с незасохшей кровью перевозили, порой в фургонах с надписью «Мясо», в неостывающий крематорий при Донском монастыре, на Калитниковское кладбище.
1937 и 1938-й были годами истребления цвета революции, цвета партии и Красной Армии. В то же время шло и истребление ленинской гвардии латышского народа. В СССР тогда проживало около 200 тыс. латышей. Многие из них были красными стрелками в отборных полках революционных войск, заслуги которых не раз отмечал В. И. Ленин. Среди них было немало героев, награжденных первым советским орденом Красного Знамени. Среди них была Берзиновская когорта разведчиков. Более трети из них были расстреляны, умерли в ГУЛАГе и тюрьмах, обвиненные в принадлежности к «Центру латышской фашистско-шпионской организации».
29 июля 1938 года по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР Ян Карлович Берзин был признан виновным в том, что «являлся членом руководящего центра латышской националистической организации» и одновременно участником «антисоветского военного заговора» в Наркомате обороны СССР, и приговорен к высшей мере наказания — расстрелу. В тот же день приговор был приведен в исполнение.
29 июля Ян Берзин шел на свой последний «треф» — так называли агентурные разведчики Старика тайные встречи, свидания на явочных квартирах и в других условленных местах за кордоном. Но это был особый «треф»: Берзин шел в подвал дома на Лубянке на свидание со смертью.
Гулко гремит винтовая железная лестница. Его ведут два палача из спецкоманды. Вот и специально оборудованный для тайной казни низкий каменный мешок без окон и дверей. Стосвечовая голая лампа в серой решетке, бетонный пол с кровостоками, ведущими по чуть пологому полу к зарешеченной дыре, стены, завешанные толстыми и плотными веревочными матами с рыжими пятнами и полосками на уровне головы — кровавые нимбы расстрелянных. И кровостоки, и решетки тоже рыжие от потоков крови. Запах аммиака, дезинфекции, как в сортире. Сбоку — рукомойник с одним краном, наверное, для палача.
В этом подвале завершался по начертанию «великого корифея всех наук», включая и заплечных, конвейер смерти. Лестница осталась позади и наверху. Для абсолютного большинства из спускавшихся по ней людей обратного хода не было. За ним шли два охранника. Взгляд Берзина упал на человека в форме НКВД с треугольниками в петлицах, глаза скользнули к кобуре нагана. Такие револьверы с клеймом Тульских императорских заводов конструкции бельгийского оружейника Нагана он в революцию 1905 года отбирал у рижских городовых. Такие наганы, новенькие, густо смазанные солидолом, привозил Литвинов в Ригу в канун 1917 года. Самовзводные семизарядные наганы. Калибр — 7,62 мм. Вес — 750 г. Дальность полета пули — 700 м. С 200 шагов пробивает липовую и даже сосновую доску толщиной в два с половиной сантиметра.
Палачи НКВД были приучены стрелять «под череп». Так одной пулей можно было дважды — навылет — пробить человеческий череп...
Каждому свое: такие, как Берзин, попадали в список смертников, который подписывал лично Сталин и его наркомы. Такие, как этот безымянный палач, получали пайки, водку и медали, а затем, чтобы замести следы при смене руководства, им скорехонько давали «10 лет без права переписки» и расстреливали в тех же подвалах, легко заменяя другими убийцами.
...Через несколько лет в Японии будет казнен блестящий разведчик, «крестник» Берзина Рихард Зорге. Меня часто спрашивают на встречах с читателями: можно ли было спасти Зорге от виселицы? Я помню, что всем нам запрещалось признаваться врагу в том, что мы — советские разведчики. Ведь Сталин отрицал, что у Советского Союза есть разведка. Как же обстояло дело с Зорге?
Л. Треппер писал в своей книге «Большая игра»:
«— Вам известно что-нибудь о Рихарде Зорге? — спросил я его (японского генерала Томинагу. — О. Г.).
— Конечно, известно. Когда возникло дело Зорге, я занимал пост заместителя министра обороны.
— Как получилось, что Зорге был приговорен к смертной казни в конце 1941 года, а казнили его только 7 ноября 1944 года? Почему его не предложили для обмена? Ведь тогда Япония и Советский Союз еще не находились в состоянии войны... Кроме того...
— Это совершенно неверно, — оживленно перебил меня японский генерал. — Трижды мы обращались в русское посольство в Токио с предложениями обменять Зорге и всякий раз получали один и тот же ответ: «Человек по имени Рихард Зорге нам неизвестен»»[50].
