кому-то другому, предельно кратко распорядился:
— Юра, зайди.
Юра — это старший лейтенант Новоселов. Долговязый, с глазастым, всегда готовым к улыбке лицом двадцатипятилетний парень, облаченный в тесноватый серый пиджачок и коричневые, хорошо отглаженные брюки. Переступив порог, он выжидательно замер. Павел Никифорович жестом показал на стул. Новоселов уловил в настроении начальника отдела нечто крайне деловое и, поняв, что его, Юрина, имитация прошла без внимания, внутренне подобрался и сел, едва протиснув под столешницу свои костлявые и длинные, как у мизгиря, ноги. Павел Никифорович потряс бумагой с текстом на общедоступном языке и перевел этот текст на еще более доступный:
— Похоже, наш Алтын сверкнул и другой стороной.
Новоселов огорченно потянулся к затылку, но настроение тут же сменилось, и рука с полдороги сунулась за сообщением, аджарских коллег. Вникнув в содержание, сказал со вздохом:
— Труба зовет… Надо понимать — меня зовет? А как же с Яшкой Тимониным?
Огорчение Новоселова было деланным. В душе он уже порадовался новой, судя по всему, значительной и интересной работе. Но почему бы в таком случае не сунуть под сукно Яшкино дело и не избавиться от него? Дальнова на мякине не проведешь — видел Юру насквозь.
— Думаешь, другому велю передать? Не дождешься. В столь напряженное время, — вспомнив свой голос в Юрином исполнении, Павел Никифорович оборвал фразу ухмылкой: — Не велика фигура — Яшка Тимонин, в прицепе вытянешь. И, пожалуйста, не скреби в потылице, голубь мой.
Новоселов перевел взгляд на окно, за которым просматривалась часть площади 1905 года, прогретой июньским солнцем и несколько притихшей с началом рабочего дня. Через неровный уличный шум глухо пробился удар свердловской новинки — курантов на башне горисполкома. Юрий Новоселов из потайного карманчика брюк вытянул за цепочку часы, привезенные отцом с фронта, глянул на застекленный циферблат. Половина одиннадцатого. Штамповка, а еще аккуратно трудится!
Трофейные часы, здание горисполкома, на реконструкции которого работали пленные немцы, смерть отца от ран, незавершенное дело Тимонина и новое, алтыновское, — все это непроизвольно объединилось в одно, до сих пор отдающее болью слово — война. Как досадовал Юра когда-то: не дорос, опоздал на войну! Начав работать в органах госбезопасности, понял — не опоздал…
Сотрясая стол, приставленный к рабочему столу Павла Никифоровича, Новоселов с трудом высвободил ноги. В графине заплескалась вода, тренькнула плохо пригнанная пробка. Поднялся, часы, прикрепленные цепочкой к брючному ремню, стал засовывать в кармашек-пистончик. Павел Никифорович заинтересованно наблюдал за действиями Юрия. Тот, уловив лукавство в глазах начальника, заметил напыщенно:
— Ташенур — это не только деталь гардероба, но и признак состоятельности вашего подчиненного.
— Ташенур? — удивленно переспросил Павел Никифорович. — Это еще что за штука?
— Карманные часы, — важно пояснил Новоселов. — В институте моим врагом номер один был немецкий язык.
— Одолел врага? — посерьезнев, спросил Дальнов.
— Читаю. С вёртербух, конечно.
— Это хорошо. Пригодится. Хотя дело Алтынова велось на русском.
— Оно у вас или в архиве?
Павел Никифорович подошел к старинному металлическому шкафу. Скрежетнул ключ, отошла массивная, как затвор шлюза, дверца. Новоселов ожидал увидеть пухлую папку, но Дальнов подал ему блокнотный листок.
— Вот, для быстроты отыскания. Внизу оно.
Мысленно раскладывая время на все, что следует сделать, Юрий позволил себе еще один вопрос:
— В Верхнюю Тавду когда прикажете?
— Там и без тебя есть кому, — ответил Дальнов. Хотел сказать, что Юрию предстоят другие поездки — неблизкие, но не стал забегать вперед: пусть, не отвлекаясь, посидит над бумагами «Смерша».
— Не спугнут? — спросил Новоселов, имея в виду товарищей из районного отделения КГБ.
— Алтынова трогать не будем. Плотничает в колхозе, ну и пусть плотничает. Вникни в каждую строчку, в каждое слово, — и Дальнов, снова усадив Новоселова, выложил то, что считал важным: — Поищи, не упоминал ли Алтынов «турецкоподанного» Мидюшко. Не верится мне, что столь долгое время был военнопленным. Сдается, их дорожки сходились где-то еще до вступления Алтынова в РОА[1].
— Если сходились, вряд ли упоминал. Не кретин, поди.
— Не за это, так за что другое зацепишься. У армейской контрразведки дел тогда было до чертиков, могли и упустить что-то. Так что между строк читай. Надеюсь некоторые уточнения по Мидюшко получить из центра, хотя бы о шестьсот двадцать четвертом карательном казачьем, в котором этот самый Мидюшко служил. Выясним, где батальон дислоцировался, тогда… — и все же Дальнов не выдержал: — Вот тогда и поедешь. А пока изучи у нас все, что можно по Алтынову. И одновременно закругляй по Тимонину. Всё, свободен, Юрий Максимович.
Новоселов направился к двери. Оттуда обернулся на уткнувшегося в бумаги Дальнова и тембром генерала Ильина (для себя неведомо — как) сказал с упреком:
— Нехорошо, Павел Никифорович, так перегружать своих сотрудников.
Воззрившись на него поверх очков, Дальнов укорчиво покачал головой:
— Иди, иди.
4
Опустошительные ураганы, возникающие в период смены муссонов, свое название «тайфуны» получили от китайского «тай фын» — сильный ветер. Фашистское командование, когда стало готовить план наступления на Москву, не побрезговало словом неарийского происхождения и кодовое название операции обозначило именно так — «Тайфун». Гитлер заявил тогда:
«Там, где стоит сейчас Москва, будет создано огромное море, которое навсегда скроет от цивилизованного мира столицу русского народа».
Операция «Тайфун» началась 30 сентября 1941 года. На московском направлении противник сумел сосредоточить силы, которые во много раз превосходили силы трех наших, вместе взятых, фронтов — Брянского, Западного и Резервного.
Танковая группа Гудериана и 2-я полевая армия Вейхса, прорвав нашу оборону и стремительно продвигаясь вперед, стали с юга и севера охватывать группировку войск. В результате некоторые советские соединения, сражавшиеся западнее Вязьмы, оказались в окружении.
Окружение — это еще далеко не разгром. Руководимые стойкими военачальниками, советские войска наносили врагу огромные потери в живой силе и технике, начисто сокрушали замыслы, предусмотренные операцией «Тайфун». После победы над гитлеровской Германией Маршал Советского Союза А. М. Василевский отметит в своих мемуарах:
«Бессмертной славой покрыли себя войска, сражавшиеся в районе Вязьмы. Оказавшись в окружении, они своей упорной героической борьбой сковали до 28 вражеских дивизий. В тот необычайно тяжелый для нас момент их борьба в окружении имела исключительное значение, так как давала нашему командованию возможность, выиграв некоторое время, принять срочные меры по организации обороны на Можайском рубеже».
