Прабхупада: Человек. Святой. Его жизнь. Его наследие

обыкновенного прохожего. Иногда они «зависали» в парке на всю ночь, а с первыми лучами солнца растягивались на скамейках, чтобы немного вздремнуть.

Особенно много хиппи было в парке по воскресеньям. Иногда они просто проходили через парк по дороге на площадь Св. Марка в Гринвич-Вилледж, к станции подземки «Лексингтон авеню» на Астор-Плейс, к метро на углу Хьюстон-стрит и Второй авеню, на остановку автобуса, идущего из центра, что на Первой авеню, или же автобуса, идущего в центр, на Второй, а, может, к автобусу на Девятой, который идет через весь город. Многие приходили в парк просто так, чтобы не торчать дома, а посидеть с друзьями на свежем воздухе — «догнаться», поболтать или побродить по лабиринту парковых дорожек.

Но как бы ни были велики различия в интересах и наклонностях хиппи, для всех них Нижний Ист- Сайд оставался мистической страной. Это были не просто грязные трущобы — это было лучшее место в мире для экспериментов с сознанием. Несмотря на всю его грязь, постоянную угрозу насилия и тесноту, в которой жили обитатели его домов из бурого кирпича, Нижний Ист-Сайд был форпостом революции, целью которой являлось расширение сознания. Если вы не жили здесь, не принимали психоделических наркотиков и марихуану или вас, по крайней мере, не обуревала духовная жажда — желание найти собственную свободную религию, то на вас лежало клеймо невежественного обывателя и ретрограда, задержавшегося на низшей ступени эволюции и цепляющегося за обветшалые идеалы «добропорядочных» американцев-материалистов — такие взгляды объединяли все разношерстные группы хиппи, которые обитали в Нижнем Ист-Сайде.

Сюда, в этот балаган, и пришел вместе со своими учениками Свамиджи, чтобы провести киртан. Несколько преданных пришли пораньше, выбрали в парке лужайку, расстелили ковер, который пожертвовал Роберт Нельсон, сели на него, заиграли на караталах и запели мантру Харе Кришна. Тут же к ним подкатило несколько мальчишек на велосипедах; затормозив у самого ковра и не слезая с велосипедов, они уставились на них с нахальным любопытством. Прохожие стали останавливаться, чтобы послушать пение.

Тем временем Свамиджи с полудюжиной учеников шел к парку, который находился за восемь кварталов от их храма. Брахмананда нес фисгармонию и барабан Свами. Вид Киртанананды, который по просьбе Свами обрился и облачился в просторные развевающиеся одежды канареечного цвета, еще больше усиливал общее впечатление. Водители притормаживали у тротуара, а пассажиры, разинув рты, смотрели на его вызывающее одеяние и бритую голову. Когда они проходили мимо какого-нибудь магазинчика, покупатели, толкая друг дружку, показывали на них пальцами. Люди выглядывали из окон квартир и выбегали посмотреть на Свами и его спутников, как на парад. Пуэрториканская шпана не могла сдержать бурной реакции. «Эй, Будда! — вопили они. — Эй, пижаму снять забыл!» Они издавали пронзительные крики, подражая воинским кличам индейцев, которые слышали в голливудских вестернах.

«Эй, ар-рабы!» — заорал какой-то шутник и принялся изображать то, что, по его мнению, было восточным танцем. Никто на улице не имел ни малейшего понятия не только о сознании Кришны, но даже о культуре и обычаях Индии. В их глазах окружение Свами было кучкой сумасшедших «выпендривающихся» хиппи. Но как отнестись к Свами, они не знали. Он был другим. Однако и он вызывал подозрения. Правда, кое-кто, как, например, Ирвин Хольперн, коренной житель Нижнего Ист-Сайда, испытывал симпатии к этому иностранцу, который «похоже, был очень приличным человеком с добрыми намерениями».

Ирвин Хольперн: Многие терялись в догадках, кто же такой этот свами. В головах у людей роились самые нелепые подозрения, они, похоже, ждали, что эти люди вдруг лягут на подстилку, утыканную гвоздями, и тому подобное. Но мишенью их враждебности оказался приятный, миролюбивый, воспитанный, и, сразу видно, доброжелательный человек.

— Хиппи!

— Это кто — коммунисты?

Пока юнцы насмехались, люди среднего возраста и пожилые качали головами или смотрели на процессию холодно и с непониманием. Дорога в парк была омрачена ругательствами, улюлюканьем, грубыми шутками и напряженностью, но на этот раз их никто не тронул.

Разноплеменные соседи решили, что Свамиджи и его ученики вышли на улицы в диковинных одеяниях просто подурачиться, чтобы все глазели на них и смеялись. Они считали свою реакцию совершенно естественной для нормального, уважающего себя обитателя американских трущоб.

Так, еще до того, как они добрались до парка, их поход уже успел превратиться в приключение. Однако Свамиджи был невозмутим. «Что они говорят?» — спросил он раз или два. Брахмананда объяснил ему. Свамиджи всегда ходил с высоко поднятой головой, выдвинув подбородок вперед. Это придавало ему аристократический и очень решительный вид. Он обладал духовным видением — любой человек был для него вечной душой, и он видел, что все находится во власти Кришны. Но и без того, даже с мирской точки зрения, он не боялся городского столпотворения. В конце концов, он был видавшим виды жителем Калькутты.

К тому времени, когда появился Свамиджи, киртан шел уже минут десять. Скинув свои белые туфли, он, словно у себя в храме, сел на ковер рядом со своими учениками, которые перестали петь и выжидающе смотрели на него. На нем был розовый свитер, а на плечах — домотканый плед. Он улыбнулся, и, оглядев своих учеников, показал им ритм — раз-два... три. Затем он стал громко хлопать в ладоши, отбивая ритм — раз-два... три. Вступили караталы, сначала невпопад, но он держал ритм, хлопая в ладоши, и они подхватили его, стали отбивать хлопками и неумело звенеть тарелочками — неспешно и размеренно.

Он запел молитву, которую никто из них не знал. Ванде 'хам шри-гурох шрй-йута-пада- камалам шри-гурун ваишнавамш ча. Его мелодичный, по тембру напоминающий фисгармонию голос передавал все богатство нюансов бенгальской мелодии. Сидя на ковре под огромным дубом, он пел таинственные санскритские молитвы. Никто из его учеников не знал ни одной мантры, кроме мантры Харе Кришна, но зато они знали Свамиджи. Они отбивали ритм, вслушиваясь в его пение, а в это время по улице грохотали грузовики и в отдалении звучали латиноамериканские барабаны.

Шри-рупам саграджатам, — пел Свамиджи, а мимо пробегали собаки, пялили глаза дети, насмешники показывали пальцами: «Эй, приятель, что это еще за пастор?» Но его голос был для них прибежищем, в котором можно было укрыться от двойственности этого мира. Его ученики продолжали звенеть караталами, а он солировал: шрй-радха-кришна- падан.

В этих молитвах Свамиджи воспевал чистую супружескую любовь Шримати Радхарани к Кришне, возлюбленному гопи. Каждое слово, которое веками передавалось из уст в уста по цепи ученической преемственности, таило в себе глубокий трансцендентный смысл, понятный лишь ему одному. Саха-гана-лалита-шри-вишакханвитамшча. Они ждали, когда он начнет петь мантру Харе Кришна, хотя его пение само по себе захватило их.

Люди все подходили и подходили — чего и хотел Свамиджи. Он хотел, чтобы они пели и танцевали вместе с ним, а теперь этого хотели и его ученики. Они хотели быть вместе с ним. Казалось, это было их единственным желанием — всегда приходить сюда вместе со Свами, садиться и петь. А он всегда будет рядом с ними, ведя киртан.

Наконец, он запел мантру — Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе / Харе Рама, Харе Рама. Рама Рама, Харе Харе. Они подхватили, сначала слишком низко и нестройно, но он поправил их, выводя мелодию с абсолютной точностью. Его голос звучал мощно и торжественно. Они отозвались, уже смелее, звеня караталами и хлопая в ладоши — раз-два три, раз-два... три. Потом он снова запел, а они, вслушиваясь в каждое слово, отбивали ритм ладонями и караталами и старались поймать его взгляд, обращенный на них из глубин его мудрости, его бхакти. Из любви к Свами они отрешились от окружающей действительности и присоединились к нему, чтобы вместе с ним петь святые имена. Свамиджи играл на маленьком барабане, держа ремешок в левой руке и прижимая барабан к себе, в то время как правая рука выводила замысловатые ритмы мриданги.

Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна Кришна, Харе Харе / Харе Рама, Харе Рама, Рама Рама, Харе Харе. Прошло полчаса, но он не чувствовал усталости и по-прежнему пел мантру, ведя их за собой, а тем временем заинтересованных зрителей становилось все больше и больше Несколько хиппи присели на краешек ковра, так же, как и преданные, скрестив ноги. Они слушали, хлопали в ладоши и пытались