Но сирф был уже далеко. Набрав высоту, он взял направление на юго-восток и уходил все дальше и дальше от неспокойной поляны. Уже давно кончился лес, внизу замелькали кусты, тропинки, зеленеющие поля, и если кто-нибудь был в это время в поле, то мог заметить блеснувшую под солнцем пунктирную полоску быстро вибрирующих сильных крыльев сирфа.
Вдали показалась голубая стена леса. Она быстро приближалась. Высокие березы выстроились на опушке, сверкая белыми стволами, ковер душистых трав стелился у их подножий. Сделав круг над большой поляной, сирф пошел на снижение.
Цветов здесь было множество, особенно лютиков — они желтели повсюду, то поодиночке, то целыми островками, и сирф с лёту опустился на блестящую, будто лакированную, солнечно-желтую чашечку цветка.
На этой поляне, как и вообще повсюду в лесу в это время года, жизнь била ключом. Неподалеку муха-пестрокрылка прогуливалась по травинке, кокетливо поводя своими роскошными крыльями — прозрачными в темную полоску. Тонкие и зеленые остроголовые клопики сновали в травах. Съев вкусный листок, гусеница пяденицы забавно шагала по стеблю в поисках другого — держась задним концом брюшка, она вытягивалась вверх, качалась в воздухе, потом опускалась, хваталась за стебель передними ногами и подтягивала вплотную к ним заднюю часть туловища, сложившись в петельку. Крохотная лесная пичуга заметила гусеницу и юркнула к ней. Гусеница оттолкнулась передними ногами от стебля, напрягла свое длинное тело, отставила его в сторону, цепко держась за травинку только задними ножками, замерла, выпрямившись, и превратилась в зеленую тонкую веточку, до того натуральную, что подскочившая к ней пичуга так ничего и не нашла. А буроватый жук-долгоносик, сидевший на соседней травинке, перепугался сложил ножки и камнем упал в траву.
Но не все находили спасение от цепких когтей врагов. На широкий лист лопуха опустилась большая, тощая муха. Это был лесной разбойник, серый, волосатый ктырь, чем-то похожий на волка. Он присел на лист, чтобы перекусить только что пойманной крылатой муравьихой, подыскивавшей место для нового муравейника в дальнем углу поляны. Огромная рыжая стрекоза неторопливо облетала свои охотничьи угодья и вдруг, свернув в сторону, сделала резкий бросок — пришел конец еще одному неосторожному летуну: под цвет неба ведь не замаскируешься. Раскинув между деревьями прозрачную круглую сеть, подстерегал очередную добычу большой крестовик. Несколько уже пойманных насекомых были туго замотаны паутиной и подвешены к сети. Но наш сирф благополучно миновал все опасности.
По одной из травинок поднимался паук необычайной окраски. Совершенно голое, безволосое его тело было ярко-желтым. Большинство пауков окрашены неброско — в буроватые, серые с легким узором тона, покрыты шерсткой, но этот странный паук (из рода Мизумена) был вызывающе гол и желт, — несообразный, совсем не паучий цвет был ему, что называется, совсем «не к лицу». Переставляя свои полупрозрачные в суставах, тоже желтые ноги, паук дополз до верха, задержался ненадолго, развернулся и пополз книзу. Через минуту забрался на соседний стебелек и опять обследовал его верхушку. Паук явно что-то искал на верхушках растений, но не находил, опускаясь каждый раз вниз.
Проверив несколько травинок, желтый паук пополз по высокому тонкому стеблю лютика, забрался на цветок и обошел по порядку все лепестки. По-видимому, это было то, что он искал, цветок его как будто устраивал: паук расположился на одном из лепестков, уселся поудобнее, широко, по-крабьи расставил ноги и замер.
Ярко-желтый паук и ярко-желтый лютик — цвета их совершенно совпадали; казалось, и паук, и цветок сделаны из одного материала. Может быть, паук питался лепестками лютиков, оттого стал сам такой желтый? Но паук сидел спокойно и лепестков не трогал. Заметить его среди лепестков было почти невозможно — покровительственная (криптическая) окраска паука была «подогнана» к оттенку цветка совершенно точно. Кто знает, может быть, паук с помощью своей окраски маскировался от врагов?
А вокруг звенела жизнь. Над цветами реяли, порхали, носились многочисленные насекомые, неторопливые и быстрокрылые. Высоко в небе таяли и снова возникали белые кудлатые облака. Настало самое жаркое время дня. Горячий воздух, насыщенный запахами разогретых солнцем растений, будто замер над поляной. В кустах заливались кузнечики. Под высокой старой березой, лениво опустившей ветви, недвижно висели в воздухе крупные лесные мухи. Это были сирфы-самцы. Здесь был и наш сирф: под кроной березы находилось «токовище» самцов — это когда они, вися в воздухе на жужжащих крыльях, внимательно осматривают окрестности: не пролетит ли поблизости самка этого же вида мух. Так самцы многих видов насекомых — комаров, звонцов, журчалок, одиночных пчел, муравьев — не только высматривают самок, но и зазывают их, показывая им себя в воздухе: смотрите, мол, какие мы красавцы. Рои токующих самцов муравьев и звонцов бывают иногда огромными, как большие клубы дыма. Мухи- журчалки токуют небольшими компаниями или поодиночке. А самцы комнатной мухи совершают токовые полеты в виде многоугольников под каким-нибудь заметным предметом у середины потолка помещения, например, под электролампочкой.
Ровно и мелодично жужжа, наш сирф висел в жарком воздухе под березой почти неподвижно, крылья его слились в два туманных пятна. Лишь временами легкий, едва ощутимый ветерок, долетавший сюда с поля, слегка покачивал его тело. Хорошо отдохнув, насытившись теплым пьянящим нектаром лютиков, сирф забавлялся. Сорвавшись с места, он догонял другого сирфа, кувыркался с ним в воздухе, а потом молниеносно возвращался назад. То вдруг кидался преследовать муху какого-нибудь совсем другого вида, летевшую по своим делам, и, нагнав на нее страху, снова повисал под густыми листьями березы на волшебной ниточке. То прихорашивался в воздухе: свешивал свои желтые ножки и тщательно чистил их одна о другую.
Солнце скрылось за облаком — мягкая тень бесшумно набежала на поляну, чуть притушив ослепительные краски дня. Перестали порхать оранжевые бабочки-шашечницы, прекратили свою беготню травяные клопики. Сирф пожужжал еще немного и опустился вниз, туда, где желтели цветы. Здесь можно было переждать, пока солнце выйдет из-за облака, отдохнуть и заодно перекусить.
Сирф присел было на один из лютиков, но цветок был уже занят: две небольшие златки — продолговатые жуки с бронзовым отливом — сидели внутри венчика. Подлетел к другому цветку — этот был свободен, и сирф уселся на глянцевитые желтые лепестки, тут же погрузив свой мягкий, широкий на конце хоботок в глубь цветка.
Вдруг произошло страшное и непонятное. Цветок будто ожил, мгновенно выбросив длинные суставчатые щупальца, и не успел сирф включить «двигатель» своих крыльев, как оказался в чьих-то цепких объятиях. Острые челюсти непонятного врага прокусили сначала ногу, потом брюшко и грудь сирфа. Сирф сделал отчаянную попытку освободиться — крылья его были еще свободными. Он зажужжал изо всех сил, но страшный цветок еще крепче охватил его паучьими желтыми лапами.
Снова вышло яркое солнце.
Оранжевые шашечницы запорхали над поляной.
Под ветвями березы опять повисли большие полосатые мухи.
В кустах еще громче застрекотали кузнечики, и звук этот был похож на рокот маленьких барабанов.
Я проходил той поляной, осматривая цветы и собирая насекомых. И тут увидел последний акт лесной
