— Нинь син шэмма?[72] Твоя китаец?
Лю что-то пробормотал, с ненавистью глядя на Шубалина.
Красноармеец повернулся к Вараксину, развел руки.
— Я не понимай, что она говоли.
Старый член партии латыш Варна много лет провел в эмиграции и с грехом пополам говорил на нескольких европейских языках. Он присел к столу, внимательно осмотрел задержанного, спросил:
— Вот лэнгвиджиз ду ю ноу?[73]
Лю безмолвствовал.
Варна повторил вопрос по-французски.
Лю не проронил ни звука.
Тогда уполномоченный особого отдела поднялся со стула, подошел к арестованному вплотную, сказал негромко:
— Не вей веревку на свою шею, парень. Ты шел из России — и хочешь, чтоб я поверил, будто ни слова не понимаешь по-русски… Не тяни. Мы — занятые люди.
— Хорошо, — внезапно отозвался Лю. — Скажу все. Но, господа, каждый заботится о себе, я — тоже. Будем вести честную игру.
— У нас нет ни времени, ни охоты играть, — хмуро возразил Варна. — Изволь отвечать на вопросы.
— Тогда мне нечего сказать вам, господа.
Шубалин, услышав это, побагровел.
— Твоя есть собачья голова! Твоя бить надо!
— Погоди! — остановил его Вараксин. — Не шуми. Давай ты, Ян Андреич.
Варна спросил Лю:
— За что убит старик? Как его фамилия?
Лю молчал, соображая, нашли ли русские труп Дина или о его смерти сообщил Грязнов. Подумав, решил, что это не имеет значения, главное — знают. Выходит, запираться бессмысленно.
— Я защищался. Он хотел отнять мое золото.
— Отнять? Слабый старик решил ограбить тебя?
— Он — опасный человек.
— Его фамилия?
— Не знаю. Он напал на меня у Тунки.
— Откуда золото?
— Купил. У верных людей.
— Назови их.
— Не продаю своих, командир.
— Будет выгодно — продашь и себя. Не так ли?
Лю натянуто улыбнулся.
— Выгодно — другое дело. Но вы сулите не деньги, а пулю.
— Каждый получает, что заслужил. Фамилия? Подданство?
— Ван. Подданство — Америка. Соединенные Штаты Америки.
— Допустим. Как попал к нам? Когда? Кто помогал?
— Не буду отвечать. Надо столковаться сначала. Золота в этом мешке вам всем хватит до конца жизни. Отпустите меня. Тогда расскажу все.
— У малого ума длинный язык. Ты явно ошибся воротами, парень.
— Все люди одинаковы. Всем нужны деньги и счастье.
— Не за чужой счет. Такое годится лишь сволочи.
Вараксин приказал увести арестованного. Когда дверь за ним захлопнулась, сказал Варне:
— Может, зря возимся? Это ж гад. Хороший удар по зубам развяжет ему язык.
— Нет! — покачал головой Варна. — Нельзя пачкать рук. Отправим в Иркутск. Там его могут знать.
Потом долго рассматривал золото, вынутое из поняги и в удивлении покачал головой.
— Что такое? — поинтересовался Вараксин.
— Занятные самородки. Все окатаны. Я не знаток золота, но одно из двух: или это дело рук человека, или все камешки — из воды.
Доставить арестованного в губернский город поручили Коренькову и Шубалину.
Когда выехали за околицу, Лю сказал:
— Здравствуйте, господа? Могу ли я говорить?
Зосима усмехнулся.
— Здесь не все господа. Есть и хорошие люди.
Лю Джен-чан повернулся к Шубалину, произнес шепотом:
— Цяньби… У меня есть цяньби, парень. Ты можешь чжэн-ди цянь хэнь до… Мне нужна цзыю[74], земляк.
— Чё он бормочет? — полюбопытствовал Кореньков.
— Она говоли — деньги давай. Она — глупая люди.
— А-а, деньги! — Зосима понимающе кивнул. — Добрая штука. Одначе, на них головы не купишь.
Он подсел к связанному арестованному вплотную, кинул, свертывая папиросу:
— Ты свое отплясал, милейший. Смирно сиди.
— Ладно, — поморщился Лю. — Только не болтай, ради бога, и не тычь меня штыком в бок. Видно, и в самом деле, отходил по этой земле бедный китаец Ван.
ГЛАВА 25-я
ЧЕЛОВЕК В АНГЛИЙСКОМ ФРЕНЧЕ
Варна долго уговаривал Степана не отправляться на охоту далеко. Чекист полагал, что начальник отряда все-таки плохо знает тайгу, может запутаться и даже погибнуть в глуши.
Но Вараксин лишь ухмылялся. Наконец сказал вполне серьезно.
— Сегодня — овсянка, завтра — овсянка, бойцы — не кони, ей-богу. Грешно жить в лесу и не отведать дичи. — Вздохнул. — Обалдею вовсе, коль не ублажу душу.
Ян Андреевич, разумеется, понимал товарища. Деятельный и подвижный, привыкший за годы войны к постоянному риску и бурной смене событий, уралец явно тяготился размеренной и в общем-то спокойной жизнью на рубеже.
Без малого год минул с той поры, когда отряд появился на границе. За это время не случилось никаких особых происшествий, если не считать поимки небольшой группы офицеров, пытавшихся перейти Иркут, да вот еще задержания китайца-уголовника, отправленного недавно в город.
Нет, прохлаждаться Степану, понятно, было некогда: он занимался с людьми военным и политическим делом, готовил хозяйство к зиме, заводил связи с таежниками.
Как-то в штабную избу постучались братья Леоновы.
Старший, Евсей, войдя в горницу, не то кивнул, не то поклонился.
— За дверью — Васька. Брат. Пустишь?
— Зови.
Евсей вышел в сени и вернулся с младшим Леоновым. Большак вел Ваську за руку, точно мальчонку, и это вызвало у Степана мимолетную улыбку.
Евсею было сорок или сорок пять лет — видать, вдвое больше, чем меньшому.
Лохматые низкорослые кряжи, они удивительно походили друг на друга. Аспидно-черные бороды, мрачные глаза с синеватыми белками, чуть приплюснутые носы были у братьев совершенно похожие, точно выделанные по одной мерке.
