Татьяна Гуркало
Разные точки зрения
Вася Дрозд. Мало ли что было.
Больше всего парочка космолетчиков в форме Земной Федерации были похожи на жреца, впавшего в неистовство, обкушавшись галлюциногенных грибочков для более плотного общения со своим божеством и заготовленную для божества жертву, успевшую смириться со своей участью. Жреца добросовестно изображал Василий Дрозд, пилот двадцати трех лет отроду. Он вскидывал руки вверх, застывал в картинных позах, порывался упасть на колени, посылал потолку проклятья и мольбы, и отпугивал злобным выражением лица всех желающих досмотреть представление до конца. Роль Васе шла. Он был высоким, худым, немного нескладным, вечно растрепанным, помятым и одержимым очередной гениальной, с его точки зрения, идеей. Посетители Порта 2 делились на три части. Первые пугливо обходили Васю по широкой дуге и старались побыстрее добраться до выхода. Вторые притормаживали, долго его рассматривали и изображали на лицах размышления в ответ на его зверское выражение лица. Третьи просто и незатейливо крутили пальцем у виска.
Его напарник по несчастьям и приключениям Асано Кеншин был уверен в том, что среди его предков никого кроме японцев не было и быть не может. В душе он этим гордился, поэтому изо всех сил старался соответствовать высокому званию истинного японца. Образ истинного японца был создан с помощью старых фильмов, прочитанных книг и дедушкиных рассказов. Дедушка, это отдельная история. Бывший профессиональный боец, вероятно, слишком часто встречался головой с рингом и к тому моменту, когда слегка подросший внук заинтересовался его рассказами о верных самураях, в голове окончательно что-то сдвинулось и что либо, помимо тех самых самураев, дедушку интересовать перестало. Влияние, как говорится, на лицо. Кеншин всегда был спокоен, немного задумчив и готов к подвигу. Серьезен. Возможно, пытался соответствовать данному имени. Сердце меча. Отличное имя для мальчика. Многие считали его занудой и не могли понять, какая сила держит его рядом с немного ненормальным русским. Сам ненормальный русский подозревал, что парень скучает за дедушкой, поэтому и нашел в его лице утешение в виде еще одного любителя встречаться головой с твердыми поверхностями.
- Откуда он взялся на наши головы? - горестно вопрошал Вася потолок, молитвенно сложив ладони. На его лице было столько страсти, что будь у потолка хоть капля совести, он бы покраснел из-за невозможности дать ответ на этот вопрос. - Шлялся бы дальше неизвестно где, и у нас было бы одной проблемой меньше. Неужели мы так сильно виноваты? Все ведь ошибаются.
Совесть в отличии от потолка у пилота была, поэтому он чувствовал себя виноватым, виноватее некуда. Ему было некомфортно и хотелось жаловаться на вся и всех. Чем он и занимался уже третьи сутки. Для жалоб была уйма причин. Сначала его вместе с истинным японцем без предупреждения переводят в сопровождение адмирала Шутейко. Причины для столь радикальных изменений судьбы конечно были, но они были давно и каким образом случайно снесенный забор мог натолкнуть любимое начальство на такую изуверскую идею Вася решительно не понимал. Адмирал Шутейко славилась железным характером, умением воспитывать всяких шалопаев и изобретательностью в области наказаний, так что ничего хорошего Васю под ее командованием не ждало. Когда ему сообщили о новом назначении, он искренне считал, что хуже быть не может. Как оказалось ошибался.
Алена Викторовна Шутейко неведомым образом получила в свои руки власть над корпусом дипломатов отправленных на планету Стужь на ежегодное собрание и ее пилоты автоматически превратились в мальчиков на побегушках и девочек кофеносок. Это было нечестно, несправедливо и слишком. Вася очень любил летать. Успокаивало только то, что дальше просто некуда. И он опять слишком рано успокоился.
Третьим ударом стал вернувшийся из безвестности сын адмирала и приказ его встретить, привести к любимой маме, а потом не спускать глаз. В тот момент Вася впервые понял, почему люди решаются на суицид.
- Во, идет чучело малорослое. - обреченно выдохнул Вася и с мольбой в глазах посмотрел на напарника.
Зря. Кеншин решил до конца изображать образец воинского спокойствия. В том, что конец будет быстрым и болезненным он не сомневался, потому что успел мысленно поставить себя на место коротышки и понял, что от желания убить встречающую делегацию избавиться бы не смог. Причем, убивал бы долго и мучительно. Посему он вспомнил все, что знал о ритуальных самоубийствах самураев, и постарался превратиться в само спокойствие. Он же не истеричный русский, которому простительны глупые выкрики и попытки доказать самому себе, что обвинения давно пора снять за давностью лет.
Малорослое чучело между тем приближалось. Семь лет где-то пропадал, а теперь соизволил явиться. Главное что вовремя. Теперь у него появился великолепный шанс отомстить своим свеженазначеным телохранителям. Обоим. За длинные языки и ссылки на его матушку, из-за которых он так и не стал пилотом, даже вольнонаемным. Хорошо, что путь к военному пилоту для него закрыла врожденная болезнь и в этом они уж никак не могли быть виноваты. И без того учителями летного училища вспоминаются в качестве образца неверных выводов при недостатке информации.
- Привет! - голос у коротышки совсем не изменился. Такой же мальчишеский, звонкий.
Вася обернулся готовясь защищаться и, как на бетонную стену, налетел на светлую улыбку человека довольного своей жизнью. Это было неправильно. Все было неправильно.
Рост метр пятьдесят шесть, лицо наивное до невозможности, очень милое со своим курносым носом, ямочками на щеках, широко улыбающимся ртом и острым подбородком. А глаза изменились. Настоящего синего цвета, они больше не смотрели на мир с недоверчивой настороженностью, они были любопытны и немного насмешливы, что пилотов совсем не обнадежило. Светлые волосы пострижены кое-как, словно их обрезали тупым ножом, или насквозь проржавевшими ножницами. То ли где-то сейчас мода на такие прически, то ли стриг коротышку какой-то недруг.
Возможно, он их не узнал. Или не знает, кому обязан обвинениями в маминой помощи при поступлении в летное училище. А может он окончательно спятил и выражение лица у него не меняется ни при каких обстоятельствах. И ведь непонятно какой из вариантов хуже.
Одет, как всегда на зло врагам, в немодные, выцветшие, когда-то цвета хаки брюки, со множеством карманов разных размеров и конфигураций, неизвестным способом измятую, обрезанную по низу рубашку от офицерской формы рейд-спасателей и ярко-зеленую подростковую ветровку. На ногах самые настоящие десантные ботинки со всеми встроенными прибамбасами и синими полосами наклеенными сбоку. Ботинки Вася помнил. В свои пятнадцать лет он сам мечтал о таких, поэтому, когда увидел свою мечту на ногах какого-то коротышки, настолько расстроился, что счел нужным приложить максимум усилий для обнаружения неблаговидных поступков в биографии обладателя этого сокровища. Обнаружил на свою голову. Борец за справедливость. Вот только не учел возникших впоследствии проблем, да и ботинок не получил за свою старательность. Кому попало, десантные ботинки не раздают. Коротышке, как выяснилось потом, его пара досталась от дяди, бывшего десантника.
Люди на коротышку смотрели с не меньшим любопытством, чем на сольное выступление Васи. Наверное, не встречали на своем пути столь странно выглядевших типов неопределенного возраста и очень мужественного вида, вопреки всей своей хрупкости и миниатюрности. Внешность была второй после ботинок причиной для раздражения Васи Дрозда. Ему никогда не светило стать даже вполовину столь симпатичным как сын адмиральши и он еще в пятнадцать лет заподозрил, что с харизмой нужно родиться, как и с высоким ростом, а обменять одно на другое никому и никогда не удастся. Подтверждение его подозрениям сейчас стояло напротив и прекрасно себя чувствовало со своим полутораметровом ростом рядом с Васиным метром восемьдесят шесть.
Кеншин продолжал строить из себя ничему не удивляющегося самурая взявшегося вопреки всему исполнить волю своего господина, точнее госпожи. Рожа каменная. Даже глаза ничего не выражают.
Вася отчаянно оглядел толпу и не найдя никого кто смог, а главное захотел бы помочь, понял что пора заговорить. Чучело начало удивляться его молчаливости, распахнуло широко свои ангельские глазища и
