Исследователи не приходят пока к однозначному выводу о том, кем были арьи, враждебно ведущие себя по отношению к ираноязычным арьям, но, повторяем, наиболее вероятным может быть ответ, что речь в этом памятнике ведется об арьях Ригведы, которые, как выше описано, овладели и приемами коневодства, и, главное, умением строить боевые колесницы и управлять ими.
Что касается уровня этого мастерства в среде ираноязычных арьев, трудно, как и в случае с индоязычной группой, определить дату начала развития у них коневодства. Если снова обратиться к Авесте, то появляется возможность уверенно говорить, что коней они тоже разводили, знали их качества и использовали их в упряжках боевых колесниц. Судя по упоминаниям о воинских контактах представителей обеих ветвей арьев, описываемых в Авесте, можно полагать, что в процессе развития скотоводства у ираноязычных арьев протекало и разведение лошадей — в описаниях встречаются указания на их масть, рост и боевые качества, но на каком этапе своего развития достигли они совершенства в этих занятиях, сказать трудно.
Обратившись снова к Авесте, найдем многие упоминания и о конях, и о боевых колесницах, и более того — найдем и сравнение коней с верблюдами, явно возникшее в гимнах на позднем этапе распространения этой группы арьев уже на значительно более южных землях, чем восточные и южные отроги Урала с прилегающими к ним областями. Но это указание не помогает определить время сложения более ранних этапов развития коневодства. Обратившись к источнику, находим в ряде гимнов упоминания о лошадях, иногда очень поэтичные и образные, говорящие и о ценности лошади, и о теплом к ней отношении ее владельцев и, главное, воинской прослойки общества: «Так, например, в гимне, Ардвисур- яште, о руках богини говорится, что “они сильней, чем кони”, что ей приносят в жертву “сто жеребцов”, что любое из тысячи ее озер “за сорок дней объехать успеет только всадник на добром скакуне”». В «Тиштр- яште» звезда Тиштрия «коня вид принимает, прекрасного и белого с ушами золотыми и в золотой узде». Вот это упоминание о золотой узде показывает, что знали и оснастку и тренинг лошадей и могли их оценивать по этим показателям. Более того, в Авесте можно встретить и неоднократные указания на знание колесничного дела и умение владеть боевыми колесницами.
В «Ардвисур-яште» просят богиню подарить владения «богатые едой и ржущими конями, с поющими колесницами, свистящими кнутами». В других строках говорится о воине, который «правит колесницей умело боевой». Да и сама богиня Ардвисура «в колеснице, узду держа, стремится», и даже тут уточняется, что «везут ее четыре одной породы белых высоких жеребца».
Завершая эти описания, можно с уверенностью утверждать, что ираноязычные арьи овладели коневодством, вероятно, на одном из не менее давних этапов своего развития, как и индоязычные арьи, и внесли в процесс сложения обширных ямной и срубной культур свой вклад в дело скотоводства в целом и коневодства в частности. Поэтому у историков нет доказательной возможности определить роль каждой из ветвей арьев в истории развития всего многоплеменного населения лесостепной и степной зон Восточней Европы.
Язык природы
Природой здесь нам суждено…
Одним из чрезвычайно важных ориентиров, указывающих на то, что индоязычные арьи изначально знали заполярные области Русского Севера, является неопровержимо доказанная древность гидронимов, не только восходящих к санскриту, но и сохраняющих свое звучание в полном с ним совпадении. Это подтверждают не только примеры, приведенные в Приложении… но и наличие характерного для санскрита окончания ряда наших северных гидронимов на слог «га», определяющий движение, расширение, достижение в пространстве и т. п. Таковы, например, названия рек Вега, Индига, Камчуга, Пинега и др., и озер — Ладога, Онега. (Следует отметить, что это суффиксальное окончание, слог «га», восходящий к санскриту, сохраняется в русском языке для обозначения ряда понятий, сопряженных с движением, нарастанием — например, дорога, телега, колымага, вьюга, шуга и др.)
Подобные гидронимы, прослеживаемые на всем пространстве Восточной Европы, ясно выявляют свое родство с санскритом вплоть до северного побережья Черного моря, что четко выявил в своих работах академик О.Н. Трубачев. Особо важна в этом плане его последняя книга «Indoarica в Северном Причерноморье» [167].
Следует вспомнить и о том, что сам слог «ДЪН» означает в санскрите и славянских языках «река», а отсюда образованы такие гидронимы, как Дон, Дунай, Днепр, Днестр и ряд других. Здесь же можно привести и то, что слово «дно» обозначает «русло, вместилище водного потока», т. е., по сути дела, реку. (В Ригведе река определяется словом «дану».)
Эти примеры приведены лишь для того, чтобы лишний раз доказать возможность прослеживания пути индоязычных арьев от Ледовитого океана до Черного моря. Особого внимания заслуживает в этом плане работа литовского ученого А. Сейбутиса, которая служит еще одним из оснований говорить о складывании в Приполярье индоевропейских протодиалектов, а также о том, что и эти протодиалекты, и древнейшие формы верований складывались в среде предков индоевропейцев в «безднах тысячелетий», во времена и последнего межледниковья, и таяния последнего ледника. Остановимся на этом более подробно.
А. Сейбутис в своей статье, озаглавленной «Миграция позднеледникового человека как отражение изменений экологической обстановки» [144],ссылается и на работы другого литовского исследователя, А. Пошки, и оба они сходятся в мысли, что «Веды были сочинены далеко на севере» и что в Ригведе и Авесте есть описания этих земель. Сейбутис указывает на расположение и названия рек Ригведы. Остановимся на этой работе с допустимой точностью, так как она заслуживает глубокого внимания в свете общего направления поиска, отраженного в данном сборнике.
Этот автор сосредоточивает свое внимание на установлении важнейших моментов этнического развития позднеледникового человека, то есть на той проблеме, которая, по его выражению, «содержит еще много неясных и спорных вопросов», выявляемых при ее рассмотрении археологами и лингвистами, и требует учета ценных палеогеографических данных. Соглашаясь с мнением гляциологов, что во время существования последнего оледенения (напомним, что его пик приходился на XХ-ХVIII тыс. до н. э.) активность и подвижность человека была высока в силу необходимости поиска основного источника пропитания — травоядных животных, которые широко мигрировали по ландшафтным зонам. Свободным передвижениям человека в тот период соответствовала и малая плотность населения: «Во времена господства мамонта на территории Франции могло прокормиться не более 10–12 тыс., а на Русской равнине — 70–80 тыс. человек».
Население в ту эпоху, по мнению автора, являло собой единый индоевропейский праэтнос. Если мы вспомним здесь утверждение Тилака, что последний ледник вытеснил из Приполярья тех предков индоевропейцев, которые во время последнего межледниковья, завершившегося около 30 тыс. лет назад, представляли собой в указанных областях уже более или менее однородных по уровню развития кроманьонцев, то вынуждены будем согласиться и с его выводом, что на земли Восточной Европы они были
