произведениях немало отрицательных черт образа жизни и психического склада буров, все же в этот трудный для них час встала на их защиту.
Ее протесты против британского вторжения в Трансвааль и Оранжевую Республику были настолько гневными и получили такой отклик в Европе, что, захватив Йоханнесбург, где она тогда жила, английские военные власти, в сущности, держали ее под арестом. В России писали тогда, что с Оливией Шрейнер «обращались очень сурово: ей не позволено было видеться с мужем, ее рукописи были сожжены… и часовому отдан был приказ стрелять в нее при первой же попытке к бегству».
На страницах мировой печати, в том числе и в журнале «Нива», фотографии Оливии Шрейнер появлялись рядом с изображениями увешанных патронташами бородатых бурских генералов. Она вошла в ряд героев бурской войны.
Но кончилась война, и через несколько лет вожди бурских землевладельцев нашли общий язык с английским правительством, пошли на сговор с ним за счет африканского населения. И в 1906 году Оливия Шрейнер писала, что «бурский вопрос» интересует ее уже куда меньше, чем раньше. «Они более чем в состоянии сами позаботиться о себе».
***
Чем дальше, тем сильнее волновала ее судьба африканцев и других небелых жителей Южной Африки. В начале 90-х годов она отдала дань увлечению Сесилем Родсом. Он был тогда кумиром всех, кто верил в цивилизаторскую миссию Британской империи. Оливия Шрейнер была с ним близко знакома и, хотя никогда не разделяла восхищения его завоевательными планами, все-таки одно время поддалась влиянию его личности. Но ее отрезвили зверства его отрядов при захвате междуречья Замбези и Лимпопо, земель, которые он назвал в свою собственную честь Родезией.
Оливия Шрейнер возвысила свой голос против Сесиля Родса, всесильного тогда на юге Африки, и в целом против действий колониализма. Ее книга «Рядовой Питер Холкит в Машоналенде» открывалась уникальным обличительным документом — фотографией виселицы с трупами африканцев, казненных «пионерами» Сесиля Родса. Эта повесть была во всей мировой литературе первым произведением, где так резко разоблачались английские деяния в Африке и выражалось такое сочувствие африканским народам.
Повесть многократно переводилась и в России, выдержала нечетное число изданий в журналах, в качестве приложения к журналам, в виде отдельной книги.
Симпатия к африканцам — черта непривычная для литературы тех времен — проявлялась и в рассказах Оливии Шрейнер. Это тоже отмечалось тогда в нашей стране. В июньском номере «Журнала для всех» за 1900 год об одном из ее произведений говорилось: «Настоящими страдальцами являются здесь те, которые необъятной массой слоятся под европейским населением Южной Африки, — те дикари, ее исконные обитатели, которые так дорого расплачиваются за свое бессилие и некультурность. Настоятельно рекомендуем рассказ Оливии Шрейнер нашим читателям».
В своей общественной деятельности Оливия Шрейнер стояла куда ближе к африканцам, чем это считалось в ее стране естественным и принятым. В ее доме бывал наиболее известный тогда африканский политический деятель Джон Тенго Джабаву. И она заявила о своем выходе из кейптаунской Лиги освобождения женщин, когда Лига отказалась принимать в свои ряды небелых женщин.
Взгляд на будущее своей страны, свое политическое кредо Оливия Шрейнер наиболее полно выразила в 1908 году. Тогда создавался Южно-Африканский Союз, предшественник нынешней Южно- Африканской Республики, и обсуждался вопрос о его статуте, о будущих порядках. Журнал «Трансваал лидер» попросил Оливию Шрейнер высказать свое мнение. Ее ответы вышли не только в журнале, но и отдельной брошюрой. Через полвека, в канун провозглашения Южно-Африканской Республики, уже в наши дни, они были переизданы.
И сейчас они звучат злободневно, потому что проблемы, о которых говорила Оливия Шрейнер, не разрешены до сих пор.
Против расовой дискриминации, которая теперь, как и в те времена, является основой южноафриканской государственной политики, Оливия Шрейнер высказалась совершенно категорически: «Я уверена, что попытка строить нашу национальную жизнь на различиях по расе или цвету кожи, как таковых, окажется для нас гибельной».
При решении расовой проблемы Оливия Шрейнер настойчиво предлагала своим соотечественникам смотреть в будущее, а не только исходить из прошлого. «Проблема XX столетия не будет повторением проблемы XIX века или еще более ранних времен. Рушатся стены, отделявшие континенты друг от друга; повсюду европейцы, азиаты и африканцы будут перемешиваться. XXI столетие увидит мир очень отличным от того, каким он предстает на заре XX. И проблема, которую предстоит решать нынешнему столетию, заключается в том, чтобы достичь взаимодействия различных человеческих общностей на более широких и благотворных основах, которые обеспечили бы развитие всего человечества в соответствии с современными идеалами и с современными социальными требованиями».
Предлагая своим белым соотечественникам смотреть на будущее открытыми глазами, Оливия Шрейнер писала: «Не всегда европейцы будут составлять верхний слой».
Каждая нация, считала Оливия Шрейнер, должна вносить посильный вклад в дело всего человечества. И задача Южной Африки с ее многорасовым населением — показать пример построения отношений между различными расовыми группами и «создать свободную, духовно развитую, гармоничную нацию, каждая часть которой действовала бы вместе с остальными и для блага остальных».
В этом Оливия Шрейнер видела историческую роль своей страны: «такую великую и вдохновляющую роль, какая только доставалась какой-либо нации, — лишь бы мы оказались достаточна сильными, чтобы исполнить ее».
Рассуждая, из каких же составных частей должна сформироваться эта «южноафриканская нация», Оливия Шрейнер прежде всего говорила об африканцах и выходцах из Азии; убеждала понять африканцев, уважать их, видеть в них людей. Она напоминала, что африканцы-банту «уже жили в Южной Африке, когда мы пришли сюда», и что они в Южной Африке останутся, никуда не исчезнут, не вымрут, как это произошло с аборигенами многих других стран. И больше того, даже те, кто, казалось бы, мечтает избавиться от африканцев, на самом деле полностью зависят от них, от их труда.
«Черный человек живет здесь рядом с нами, и он здесь останется. Байту не только быстро возрастают в числе, как это и должно быть на их родном материке и в климате, который наиболее подходит именно для них; они не только отказываются вымирать в условиях контактов с нашей цивилизацией, а, наоборот, стремятся освоить ее и сделать ее своей собственной; и мы не только не в состоянии уничтожить их, но мы не можем даже выселить их, потому что нам они необходимы! Мы жаждем их присутствия, как в пустыне жаждут воды или как старатель жаждет увидеть сверкание золота. Мы нуждаемся во все большем числе этих людей — чтобы они работали на наших шахтах, строили наши железные дороги, трудились на наших полях, выполняли нашу домашнюю работу и покупали наши товары… Они — созидатели наших богатств, великая основа, на которой зиждется наше государство. Они — наш многочисленный трудящийся класс».
Всяческого уважения, считала Оливия Шрейнер, заслуживают традиции африканских народов банту, населяющих Африку от мыса Доброй Надежды до границ Эфиопии и Нигерии. На Юге их называли кафрами — от арабского «каффир», то есть «неверный», «язычник». Даже само это слово, общепринятое в XIX столетии, со временем приобретало все более пренебрежительный оттенок. Оливия Шрейнер наперекор усилению расизма напоминала белым: «Каждый, кто видел банту в их традиционной жизни… знает, что даже наиболее горделивые из нас могли бы позавидовать общественному достоинству банту».
Уважения она требовала и для индийцев, поселившихся на юге Африки в конце прошлого столетия. Их она называла «здравомыслящими, трудолюбивыми и интеллектуально развитыми».
«Это и есть тот материал, из которого должна сформироваться наша нация; и мы — немногочисленная и в настоящее время безраздельно господствующая белая аристократия, на которой долг провести социальное переустройство лежит в первую очередь, — мы должны благодарить судьбу за такой
