командующим, помню, ходатайствовали.
— У нас наградили семьдесят пять человек, — сказал Шестаков.
— Михаил Сергеевич! — Лобачев обернулся к начальнику штаба. — Надо помочь отряду.
— Понятно, — ответил полковник Малинин. — Но вы сами знаете, как плохо с людьми, а главное... Вот и Вавилов говорит...
— В самом деле, трудно сейчас, Алексей Андреевич, — поддержал Малинина начальник разведотдела. — Разведчиков мало, чтобы перевести за линию фронта пятьдесят человек! Дело не шуточное. Нужна хорошая подготовка.
Лобачев, вставая из-за стола, сказал:
— Во всяком случае, об этом отряде надо обязательно доложить командарму. Надо найти возможности перебросить их.
Минут через пятнадцать член Военного совета представил нас Рокоссовскому:
— Вот, оказывается, как бывает, Константин Константинович! Это и есть невидимки, заочно знакомые по [138] Клину, Крюкову и Солнечногорску. Теперь можете лицезреть их. А комсомольцы-лыжники, геройски погибшие в Хлудневе, из батальона Шестакова.
Чисто выбритое лицо командарма озарила улыбка.
— Что ж, согласен, надо помочь. — Рокоссовский обернулся к начальнику штаба. — Обдумайте хорошенько с Вавиловым, где лучше их провести. На мой взгляд — в районе станции Пробуждение. Заодно разведчики уточнят стыки в обороне противника.
Взглянув на часы, командарм шутливо предложил:
— Надеюсь, товарищи партизаны не откажутся позавтракать с нами?
— Если мы их хорошо попросим, — в том же тоне добавил член Военного совета.
Скромный, почти спартанский завтрак прошел в оживленной беседе. Рокоссовский интересовался действиями наших подразделений на Калининском фронте и под Москвой. Лобачев подробно расспрашивал об отряде Лазнюка. Потом он спросил у меня, готовы ли медики к действиям за линией фронта. Я рассказал, как вели себя наши товарищи во время Подмосковной битвы.
— Теперь вам придется труднее, — заметил дивизионный комиссар. — У вас не будет ни тыла, ни госпиталя... Я бы советовал прихватить с собой волокушу. На ней можно везти и груз и раненого.
Не ожидая ответа, Лобачев вызвал начальника санитарной службы армии Потапова и распорядился выдать мне волокушу и упаковку с перевязочными материалами. Я поблагодарил, но высказал опасение, что в тылу противника будет трудно с большим грузом.
— Запас кармана не тянет, — возразил Алексей Андреевич Лобачев. — А перевязочный материал раздайте на руки по два-три пакета каждому.
После, находясь уже во вражеском тылу, я не раз с благодарностью вспоминал члена Военного совета. Бинты и пакеты долго нас выручали.
Рокоссовский и Лобачев проводили нас по-отечески тепло.
— Глядите, не зазевайтесь в тылу, — весело пошутил командарм, пожимая нам руки. — Как бы мы при наступлении вас не окружили вместе с немцами!
Шестаков и Рыкин условились с начальником разведотдела встретиться на станции Пробуждение. [139]
— Название-то какое символическое! — улыбнулся Константин Константинович.
В Козельске нас ожидал сюрприз. Радист, встретив Шестакова, подал ему бумажку. Это была копия радиограммы, посланной командованием нашей бригады в штаб Западного фронта. В ней говорилось, что штаб 16-й армии задерживает переброску отряда Шестакова. Наше командование просило дать соответствующее указание Рокоссовскому.
— Нехорошо получилось, — сокрушенно сказал Шестаков.
— Я же говорил, что вы спешите с жалобой, — заметил военком Пегов.
— Все мы задним умом крепки, — возразил Рыкин. И успокаивающе добавил: — Думаю, это не помешает делу. После нас пойдут другие отряды, им тоже понадобится помощь. Профилактика не вредит, как говорят врачи. — И он посмотрел в мою сторону.
Я промолчал, но подумал: «Рокоссовский, конечно, очень удивится, читая строгое указание штаба фронта».
* * *
Вместе с февральскими вьюгами на фронт пришло некоторое затишье. Время от времени слышалась лишь артиллерийская перестрелка. Зато у разведчиков работы было, что называется, по горло. Днем и ночью они исследовали оборону и ближний тыл врага. Надев белые халаты и рассовав по карманам гранаты, патроны, куски колбасы и хлеба, разведчики уходили на очередное задание.
На картах начальника разведотдела и начальника штаба армии все отчетливее вырисовывались особенности вражеской обороны. Шестаков и Рыкин почти не отлучались от полковника Вавилова — обсуждали с ним различные варианты перехода линии фронта.
Наш отряд уже перебрался в Сухиничи и разместился в нескольких домах на окраине города. Бойцы проверяли оружие, подгоняли снаряжение, опробовали лыжные мази, прикидывали, как захватить с собой побольше боеприпасов и продовольствия.
Однажды ночью военком собрал партийное собрание. Нужно было довести до коммунистов поставленную задачу и избрать парторга. [140]
С докладом выступил старший лейтенант Шестаков. Он говорил кратко:
— Прежде всего, нужна строжайшая дисциплина при переходе линии фронта. Мы должны пробраться в тыл врага без единого выстрела. Пусть коммунисты и сами хорошо уяснят это, и проведут разъяснительную работу с товарищами.
Дополняя Шестакова, военком В. С. Пегов тоже подчеркнул, что нужно сделать все для перехода линии фронта без боя, а следовательно, без потерь.
— Наша главная работа — в тылу врага. Для нее и нужно сохранить все силы отряда.
Далее военком объяснил, как бойцы должны вести себя по отношению к местному населению на оккупированной территории, напомнил о бдительности, о необходимости лучше использовать помощь советских людей в борьбе с гитлеровцами.
Никто из собравшихся не спрашивал, на какой срок мы уходим, как будет организовано снабжение. Каждый знал: о нем позаботятся на Большой земле.
Один вопрос меня все-таки беспокоил; видимо, он волновал и многих других. Поэтому я выступил и сказал, что незаметно перейти линию фронта — это, конечно, главное. Но не все зависит от нас. Схватка может произойти, даже если мы проявим максимум осторожности. И если вспыхнет бой, каждый должен твердо соблюдать правило: сам погибай, а товарища выручай. Надо чаще говорить о взаимной выручке. Ни один раненый не может быть оставлен без помощи, а тем более брошен на произвол судьбы.
— Правильно, — поддержал меня Шестаков. — Об этом не лишне напомнить, хотя мы не сомневаемся, что все именно так и будут действовать.
Командир взглянул на часы. Пора было кончать собрание. По предложению военкома коммунисты избрали меня парторгом. С этого дня я стал и заместителем военкома.
Мы разошлись поздно ночью. И все-таки утром я решил побывать в подразделениях.
В одной избе я увидел Александра Долгушина, склонившегося над вещевым мешком. Он аккуратно укладывал [141] пакеты с продуктами, бельем, толом и бикфордовым шнуром... Многое потребуется солдату за линией фронта!
А тут еще всем дали дополнительный груз — сухие батареи для рации и свертки с перевязочными материалами. И хотя в отряде не было ни одного хлипкого бойца, мне их стало немного жалко. Выкладка получилась далеко не уставной.
Наблюдавшая за сборами хозяйка дома тоже, видимо, подумала об этом. Потрогав сухонькой рукой туго набитый мешок Долгушина, она сказала:
