Он притворился, будто хочет сесть, тяжело упал, будто пьяный, на дорогу и стал блевать на неё.
И тут в двух шагах он услышал лязг железа, потом удар капкана, который захлопнулся, и крик человека.
«Оборотень попал передними лапами в ловушку, — размышлял он, — вот он подымается, старается сбросить капкан и убежать, но уйти ему от меня не удастся».
И он выстрелил из самострела и попал ему в ногу.
— Он ранен, — сказал Уленшпигель и закричал чайкой.
Тотчас с колокольни понеслись звуки набата, и пронзительный голос мальчика закричал на всё местечко:
— Вставайте, люди спящие, оборотень пойман!
— Слава богу! — сказал Уленшпигель.
Первые прибежали с фонарями Тория, мать убитой Беткин, муж её Лансам, её братья Иоост и Михиель.
— Пойман? — спрашивали они.
— Вон он на дороге, — сказал Уленшпигель.
— Слава богу! — вскричали они и перекрестились.
— Кто там звонит? — спросил Уленшпигель.
— Это мой старший сын, — ответил Лансам, — младший бегает по городу, стучится в дома и объявляет, что оборотень пойман. Спасибо тебе!
— Пепел стучит в моё сердце, — отвечал Уленшпигель.
Вдруг оборотень заговорил:
— Сжалься надо мной, Уленшпигель.
— Волк заговорил, — изумились все и перекрестились.
— Это дьявол, он уже знает имя Уленшпигеля,
— Пожалейте, — продолжал голос, — помилуйте меня. Пусть смолкнет колокол: он звонит за упокой души успоших, — я не волк. Мои руки перебиты капканом, я стар и истекаю кровью. Сжальтесь! Что это за пронзительный детский голос, будящий весь город. Сжальтесь!
— Я слышал когда-то твой голос! — крикнул Уленшпигель. — Ты рыбник, убийца Клааса, вампир, загрызший девочку. Земляки и землячки, не бойтесь. Это старшина рыбников, по вине которого умерла в горе Сооткин.
И одной рукой он схватил его за горло, другой вытащил свой нож.
Но Тория, мать убитой Беткин, удержала его.
— Его надо взять живьём, — кричала она и рвала клочьями его седые волосы и царапала ему ногтями лицо.
И она выла от горя и ярости.
И оборотень, руки которого были защемлены в капкане, бился на земле от нестерпимой боли, крича:
— Сжальтесь, сжальтесь! Уберите эту женщину. Дам два червонца. Разбейте колокола! Где эти дети, которые кричат так невыносимо.
— Возьмите его живьём, — кричала Тория, — пусть заплатит. А, колокола! По тебе это погребальный звон, убийца! На медленном огне! Раскалёнными клещами! Пусть заплатит за всё!
И она подняла лежавшую на дороге вафельницу с длинными ручками. Взглянув на неё при свете факелов, она увидела, что внутри пластинок, изрезанных по брабантскому образцу глубокими бороздами, приделаны ещё длинные острые зубья, так что в целом эта вафельница напоминала железную пасть; когда её раскрывали, она имела вид разверстого зева охотничьей собаки.
Тория держала вафельницу, открывала, захлопывала и, точно в припадке бешенства, звякала железом. Она скрежетала зубами, хрипела, как умирающая, стонала от невыносимых страданий неутолённой мести, кусала рыбнику вафельницей руки, ноги, всё тело и особенно старалась захватить горло. И при каждом укусе она приговаривала:
— Так он кусал мою Беткин этими зубами. Теперь он платит. А, кровь течёт, убийца. Господь справедлив. Погребальный звон. Беткин зовёт меня отомстить. Чувствуешь зубы? Это господня пасть.
И она непрерывно и безжалостно кусала его и, когда не удавалось укусить, била его железом. Но так велика была её жажда мести, что она не убила его.
— Пощадите! — кричал рыбник. — Уленшпигель, ткни ножом, я скорее умру! Убери эту бабу! Разбей погребальные колокола, убей этих кричащих детей!
А Тория всё кусала его, пока один старик, сжалившись, не отобрал у неё вафельницу.
Тогда Тория стала плевать ему в лицо, вырывала у него волосы и говорила:
— Медленным огнём и раскалёнными клещами — вот как ты расплатишься. Я своими ногтями выцарапаю тебе глаза!
Между тем, услышав, что оборотень не дьявол, а человек, подошли из Гейста все рыбаки, мужчины и женщины. Некоторые были с фонарями и с горящими факелами. Все кричали:
— Подлый убийца! Где ты спрятал золото, которое награбил у своих несчастных жертв? Пусть всё отдаст назад.
— У меня ничего нет! Пощадите! — отвечал рыбник.
И женщины бросали в него камнями и песком.
— Вот расплата, вот расплата! — кричала Тория.
— Помилуйте! — взывал он. — Я истекаю кровью! Пощадите!
— Твоя кровь! — кричала Тория. — Ещё хватит довольно, чтобы ты мог расплатиться ею. Смажьте бальзамом его раны. На медленном огне — вот твоя расплата; а руки ему оторвут раскалёнными клещами. Он заплатит.
И она бросилась бить его, но упала на землю без сознания, как мёртвая; и так оставили её, пока она не пришла в себя.
А Уленшпигель, высвободив между тем руки рыбника из капкана, увидел, что на правой руке у него нехватает трёх пальцев.
Он приказал потуже связать его и положить в корзину для рыбы. И мужчины, женщины и дети двинулись в Дамме, чтобы искать там суда и расправы, и поочерёдно несли корзину. И они несли также фонари и факелы.
И рыбник, не умолкая, повторял:
— Разбейте колокола! Убейте кричащих детей!
И Тория говорила:
— Пусть заплатит. Медленный огонь, раскалённые клещи — вот плата!
Затем все умолкли. И Уленшпигель слышал только порывистое дыхание Тории, тяжёлые шаги мужчин по песку и громовый шум бушующего моря.
С тоской в душе смотрел он на яростно несущиеся по небу тучи, на море, где сталкивались огненные барашки, и на озарённое светом фонарей и факелов бледное лицо рыбника, который не отрывал от него своего злобного взгляда.
И пепел стучал в его сердце.
Четыре часа шли они таким образом, пока пришли в Дамме, где встретила их толпа народа, уже знавшего о том, что произошло. Все хотели видеть рыбника, и толпы шли за рыбаками с пением, пляской и криками: «Поймали оборотня. Поймали убийцу. Слава Уленшпигелю! Да здравствует наш брат Уленшпигель! Lange leven onsen broeder Ulenspiegel!»
Это было точно народное восстание.
Когда они проходили мимо дома коменданта, тот вышел на шум и сказал:
— Ты победитель! Слава Уленшпигелю!
— Пепел Клааса стучал в моё сердце, — ответил Уленшпигель.
— Ты получишь половину достояния убийцы, — сказал комендант.
— Раздайте пострадавшим, — ответил Уленшпигель.
Явились Неле и Ламме. Неле смеялась и плакала от радости и целовала своего милого Уленшпигеля, а Ламме грузно плясал вокруг него, шлёпая его по животу, и говорил:
