— Почему?
— Не пойду! — повторил он.
— Чего ты взбесился, петушок сердитый?
— Не пойду! — твердил Уленшпигель. — А если я заплачу тебе флорин?
— Нет.
— Дукат?
— Нет.
— Червонец?
— Нет, — повторил он. — Хотя, — прибавил он, — на такие вещи я смотрю много охотнее, чем на ракушки в кошеле матери.
Дама засмеялась и вдруг закричала:
— Я потеряла мою дорогую, парчёвую сумку, вышитую жемчугом! Ещё в Дамме она висела у меня на поясе.
Уленшпигель не шевельнулся, управляющий же всполошился:
— Сударыня, не посылайте этого проходимца, а то вы никогда не увидите своей сумки.
— Кто же пойдёт за ней? — спросила она.
— Придётся мне не пожалеть своей старости.
И он поспешил обратно.
Полудённая жара была невыносима, кругом было безлюдно. Уленшпигель снял безмолвно свою праздничную куртку и расстелил её в тени ивы, чтобы дама могла сесть, не боясь сырой травы. И он стоял подле неё, вздыхая.
Она взглянула на него и почувствовала жалость к робкому мальчику. Поэтому она спросила его, не устал ли он стоять на своих молодых ногах. Он не сказал ни слова, и когда он стал падать подле неё, она поддержала его, привлекла к своей обнажённой груди, и там он остался с такой радостью, что ей показалось бесчеловечным приказать ему искать себе другое изголовье.
Между тем возвратился управляющий с известием, что нигде не мог найти сумки.
— Да вот она, — ответила дама, — я нашла её, сходя с коня: падая, она зацепилась за стремя. А теперь, — обратилась она к Уленшпигелю, — веди нас прямо в Дюдзееле и скажи мне, как тебя зовут.
— Я ношу имя святого Тильберта, и имя это значит: быстрый в погоне за прекрасными вещами; отца моего зовут Клаас, по прозвищу я Уленшпигель, то есть ваше зеркало. Если вы, ваша милость, взглянете в это зеркало, вы увидите, что во всей Фландрии нет цветка, равного прелестью вашей благоуханной красоте.
Дама покраснела от удовольствия и не рассердилась на Уленшпигеля.
А Сооткин и Неле проплакали всё время его долгого отсутствия.
XXVII
Вернувшись из Дюдзееле, Уленшпигель при входе в город прежде всего увидел Неле. Прислонившись к стене, она общипывала гроздь чёрного винограда, и ягоды, конечно, освежали и услаждали её, но это удовольствие не проявлялось ни в чём. Наоборот, она, видимо, была не в духе и сердито отрывала одну виноградину за другой. Так явно было её страдание, и на лице её написана была такая забота и печаль, что Уленшпигель, охваченный ласковым состраданием, приблизился к ней сзади и нежно поцеловал её в шею.
Но в ответ он получил яростную оплеуху.
— И всё-таки я ничего не понимаю, — сказал Уленшпигель.
Она залилась слезами.
— Хочешь изобразить фонтан у городской заставы, Неле? — сказал он.
— Убирайся! — вскрикнула она.
— Не могу убраться, пока ты так плачешь, девочка!
— Я не девочка, и я не плачу.
— О нет, ты не плачешь, — только вода льётся из твоих глаз.
— Уйди от меня.
— Не уйду.
И дрожащими руками она теребила мокрый передник, по которому градом катились слёзы.
— Неле, — спросил Уленшпигель, — погода скоро переменится?
И он с нежной улыбкой смотрел на неё.
— Не всё ли тебе равно?
— Значит, не всё равно: в хорошую погоду нет дождя.
— Убирайся к барыне в парче, ей с тобой весело.
На это он запел:
— Скверный человек, — сказала она, — ты ещё смеёшься надо мной!
— Неле, — ответил он, — человек, но не скверный: наш почтенный род, род старшин, имеет в гербе три серебряных кружки на пивном фоне. Скажи, Неле, неужто так заведено во Фландрии, что когда сеют поцелуи, пожинают оплеухи?
— Я не хочу с тобой разговаривать.
— Однако открываешь рот, чтоб сказать мне это.
— Я зла, зла, зла на тебя!
Уленшпигель легонько толкнул её в бок и сказал:
— Целуешь злючку — она дерётся, побьёшь её — она сдаётся. Ну, сдавайся, девочка, я ведь побил тебя.
Неле обернулась. Он протянул руки, она бросилась ему на шею, всхлипывая:
— Ты туда больше не пойдёшь, Тиль?
Но он не отвечал, так как был занят: он сжимал её бледные дрожащие пальчики и старался губами осушить горячие слёзы, которые крупными каплями проливного дождя лились из глаз Неле.
XXVIII
В эти дни благородный Гент отказался платить свою долю подати, наложенной на него его сыном[43] императором Карлом. Город был уже совершенно разорён Карлом и платить не мог. Это было тяжкое преступление, и Карл решил собственноручно наказать его.
Ибо сыновний бич больнее спине матери, чем всякий иной.
Враг Карла, Франциск Длинноносый[44], предложил ему двинуться через Францию. Карл принял предложение, и его приветствовали и окружили царскими почестями, вместо того чтобы заточить в тюрьму. Между государями всегда царит согласие, когда им надо поддержать друг друга в борьбе против их народов.
Карл долго оставался в Валансьене[45], не показывая своего
