будучи еще студентом в Дублине, вызывал негодование отца, крайне недовольного его пристрастием к католической церкви, посещением богослужений и даже чем-то вроде дружбы с некоторыми католическими священниками. Но хотя сам юноша и рассказывал об этом шутливым тоном, ни у кого не возникало сомнений в серьезности его увлечения католицизмом, о чем свидетельствует и сэр Рональд Гоувер, кстати, известный гомосексуалист: «Я познакомился с юным Оскаром Уайльдом… Это исключительно любезный и веселый мальчик с чудесными длинными волосами, только вот голова у него забита всякими глупостями про Римскую католическую церковь. Вся его комната увешана фотографиями папы и кардинала Мэннинга»[58].
В этот период Англия оказалась целиком охваченной религиозным кризисом вследствие публичных заявлений кардиналов Мэннинга и Ньюмена о необходимости обращения в католическую веру, подкрепленных еще и речами Пьюзи[59], проповедовавшего объединение церквей. В Ирландии нарастало недовольство протестантской церковью, и это приводило к новым столкновениям, расшатывавшим и без того зыбкую веру Оскара Уайльда, который после падения Наполеона III начал проникаться республиканскими идеями, полагая, что учреждение III Республики предвещало окончательное освобождение его родины. Вместе со вновь обращенным стариной Дански они ходили в старую католическую часовню в Оксфорде, слушали церковную музыку, и Оскар проникся уважением к отцу-иезуиту, отправлявшему службы и заинтересовавшемуся в свою очередь новым прихожанином. «Ему было не занимать ума, — вспоминал священник, — множества других положительных качеств, он был несомненно обаятелен, обладал хорошими манерами и замечательным слогом… Я убежден, что за его хвастовством и фривольными речами крылось нечто гораздо более глубокое и сокровенное, что несомненно склоняло его к вере в Господа и католическому вероисповеданию»[60]. Конечно, доброго отца-иезуита несколько удивляло окружение Оскара Уайльда — Хантер Блэйр, Реджинальд Хардинг, Уильям Уорд, Фрэнк Майлз. Однако он не придавал особого значения казавшимся ему безосновательными предположениям относительно пристрастий Уайльда, который, впрочем, не отказывал себе и в обычных удовольствиях, встречаясь с танцовщицами кабаре, которые в конце концов заразили его венерической болезнью. Вместе с тем католицизм, такой, каким он его себе представлял, был скорее частью выдуманного мира, мира Оскара Уайльда. Уже с первых лет, проведенных в Оксфорде, он пытался найти убежище в этом мире, в чем и сам признавался: «В Оксфорде, словно в Афинах, обитатели стараются держаться подальше от мрачной действительности окружающей жизни… Именно в Оксфорде я впервые примерил французский кюлот[61] и шелковые чулки. Можно сказать, я произвел революцию в моде и сделал эстетичной современную одежду… Однажды я заявился на бал, переодетый в принца Руперта[62]; я почти не танцевал, зато говорил столь же яростно, сколь тот дрался, причем с гораздо большим успехом, поскольку всех своих врагов я обратил в друзей»[63].
Идет ли речь о Средневековье, католической церкви, ирландском фольклоре или собственных фантазиях, двадцатилетний Оскар Уайльд живет своим воображением, всячески импровизирует, а порой и лжет. Для него даже дружба — скорее интеллектуальное влечение, наподобие причащения к культу красоты, поэзии, совершенства души и тела.
В июне 1875 года Оскар Уайльд поехал в Италию. Во Флоренции он осмотрел капеллу Медичи, восхищаясь красотой цветного зеркально отполированного мрамора. Все вызывало его удивление и восторг, он восхищался драгоценностями, монетами из этрусского музея и даже послал отцу собственноручный рисунок саркофагов. Особенно поразила его одна увиденная на улице сцена, о которой Оскар написал в письме матери: «На обратном пути, прямо напротив дворца Питти, я увидел великолепную похоронную процессию: длинная вереница монахов, одетых в белое и с факелами в руках, вуаль из тонкого батиста закрывала их лица. Они несли два гроба и были похожи на тех ужасных монахов, которых изображали на картинах про инквизицию»[64].
После остановки в Венеции Оскар направился в Милан, однако никак не мог забыть ни с чем несравнимые, полные романтики вечера, проведенные в городе дожей. Он так писал об этом: «По возвращении из театра мы высадились из гондолы у статуи Льва на площади Св. Марка. Картина была столь романтична, что казалась сценой из оперы»[65]. Но тут же замечал: «После замужества итальянки ужасно опускаются, но мальчики и девочки красивы»[66]. В Падуе он восхищался фресками Джотто, напоминавшими о Данте, бывшем здесь в изгнании; Милан и его экспансивные жители сильно напомнили ему Париж. Однако каникулы подошли к концу, то же можно было сказать и о деньгах. Пришло время возвращаться через Лозанну, а затем Париж.
Второй год учебы Уайльда в Оксфорде знаменовался для него прежде всего новым всплеском католического рвения. Он ходил на выступления кардинала Мэннинга в церковь Св. Юлия, хотя, впрочем, у него оставалось достаточно времени, чтобы потихоньку ухаживать за очаровательной сестрой своего друга Уильяма Уорда и водить дружбу с юным художником Фрэнком Майлзом, который получил некоторую известность после того, как написал портрет восхитительной Лилли Лэнгтри.
Вероятно, у летописцев семьи Уайльдов не все было в порядке с датами, поскольку налицо еще одна ошибка, на этот раз касающаяся даты смерти сэра Уильяма Уайльда. На самом деле это случилось 19 апреля 1876 года. О беспутстве его уже забыли, и газеты рассыпались в хвалебных статьях о знаменитом докторе. «На похоронах присутствовали президент и члены Ирландской королевской академии, а в знак особого уважения скипетр Академии был задрапирован в черное. На очередном заседании Академии была принята резолюция с соболезнованиями, и и в знак уважения к памяти сэра Уильяма обсуждение других вопросов было перенесено на следующий раз»[67]. Газетные хроникеры прослеживали основные этапы его карьеры, отовсюду были слышны выспренние слова о его эрудиции, преданности, ораторском таланте; никто и словом не упомянул о похождениях доктора и о скандальном процессе.
Оскар Уайльд ничего не забыл; его печаль измерялась лишь силой печали матери, которая писала: «День ото дня он все более слабел, слава Богу, не страдая при этом; последние дни он большую часть времени находился в беспамятстве и наконец скончался, как будто просто уснул. Эта потеря окутала мраком всю нашу жизнь. Я ощущаю себя кораблем, который терпит бедствие»[68] . Еще большую грусть вызвало известие о том, что состояние сэра Уайльда, которое оценивалось в двадцать тысяч фунтов стерлингов, оказалось обремененным многочисленными долгами, к тому же в завещании он отказал восемь тысяч фунтов своему внебрачному сыну Генри Уилсону[69]. В результате вдова получила лишь триста фунтов, а Оскар — маленькое имение в Мойтуре. К счастью, университетская карьера складывалась очень удачно. Объем литературных познаний, а также живой ум и юмор, порой граничащий с дерзостью, не могли остаться незамеченными. Оскар был увлечен чтением Суинберна, когда ему пришлось сдавать обязательный экзамен по религии. Ему достался перевод на греческий двадцать седьмой главы Деяний Апостолов. Уже через несколько часов, к удивлению экзаменаторов, Уайльд завершил перевод этого бесконечно длинного текста, и те вынуждены были поставить ему высший балл, несмотря даже на довольно развязное поведение студента. Устный экзамен по окончании учебного года прошел еще более блестяще, и Оскар сам рассказал об этом в письме Реджинальду Хардингу: «Я побаивался того, что придется комментировать тексты из Катулла, а на самом деле сдал наиприятнейший экзамен очаровательному преподавателю, сначала по „Одиссее“, так что мы побеседовали о лирической поэзии вообще, о собаках и женщинах. А затем по Эсхилу, вместо которого мы обсуждали Шекспира, Уолта Уитмена и принципы поэтики. Он много говорил о моем эссе по поэтике Аристотеля и вообще был необычайно любезен»[70].
Летние каникулы застали Оскара в Дублине, где на него буквально навалились материальные проблемы. Пытаясь вырваться из этих пут, он на несколько дней уехал погостить к родителям Фрэнка Майлза в Ноттингемшир, где попал в окружение сразу четырех очаровательных девушек. «Мое сердце не выдерживает чувства восхищения, которое я испытываю ко всем четверым сразу, причем до такой степени, что это становится вредным для здоровья, так что на этой неделе я возвращаюсь в Дублин»[71]. Отец Фрэнка Майлза был дружен с кардиналом Ньюменом, кардиналом Мэннингом, Пьюзи, со всеми тогдашними столпами католической веры. Встречаясь с ними, Уайльд вновь чувствовал у себя пробуждение католических наклонностей и в письме своему верному Уорду писал, что для пущего их укрепления собирается съездить в Рим: «Сам не знаю, что и думать. Хотелось бы,
