В штабе бригады два вечера подряд лихорадочно проходило специальное совещание командного состава. Внимательно и горячо обсуждались все детали по подготовке к первому этапу замысла, выработанного Центральным Комитетом КП(б) Белоруссии. В то время когда на фронте развернулось величайшее летне-осеннее наступление советских войск, в тылу гитлеровской армии на огромном пространстве готовился неожиданный удар крупных партизанских сил с целью парализовать ее железнодорожные перевозки. Осуществить такой замысел могли только силы многих партизанских соединений.
В бригаде закипела бурная деятельность. Отряды были разбиты на диверсионно-разведывательные группы. Началась их тщательная подготовка. Для этой цели в бригаду Москва прислала инструктора подрывного дела. Каждый боец обучался тем действиям, которые потребуются на железной дороге. Подрывников учили действовать быстро и точно. Одна за другой прибывали с Бегомльского аэродрома подводы со взрывчаткой и другим необходимым снаряжением.
Штабы отрядов тщательно изучили закрепленные участки железнодорожной магистрали. Ответственность бригады возрастала еще больше в связи с тем, что в наше расположение прибыло много подрывных групп из других партизанских соединений, которые базировались вдали от железной дороги, но привлекались к «рельсовой войне». Были проведены тщательные рекогносцировки, на которых уточнялись последовательность и способы действий ударных групп.
К концу июля подготовка была закончена. А 1 августа 1943 года поступил сигнал действовать. В ночь на 2 августа бригада стремительными ударами штурмовых групп смяла охрану железнодорожной магистрали, расчистив путь подрывникам. Мало кому из перепуганных охранников удалось спастись бегством.
К полотну двухколейной дороги устремилась лавина подрывников. Сотни групп взрывали стальные рельсы, выворачивали и жгли шпалы, рвали придорожную связь, уничтожали семафоры и мосты. На участке нашей бригады в несколько километров в общей сложности было взорвано около 500 метров рельсов обеих линий дороги. Рельсы взрывали не сплошь, а кусками по 15—20 метров. Позже мы узнали, что такой «обработке» дороги подвергались почти на всей оккупированной земле.
Железнодорожное движение на магистрали было парализовано. Гитлеровское командование, неожиданно вставшее перед фактом грандиозной разрушительной «рельсовой войны», неистовствовало. Но перед огромными масштабами этой войны оно было бессильно. В течение первой половины сентября несколько раз выходила на дорогу чуть ли не вся бригада.
Затем последовал короткий десятидневный перерыв, потребовавшийся для пополнения израсходованных боеприпасов и подготовки ко второму этапу операции, названному «концертом». Аэродром в Бегомле функционировал с максимальной ночной нагрузкой. Москва щедро слала все необходимые боеприпасы.
«Концерт» начался в 20 часов 10 минут 25 сентября 1943 года. Эта была грандиозная операция по массовому подрыву железной дороги Минск — Москва. Участок бригады, действующей рядом с бригадой «Дяди доли», был расположен вблизи Жодино. Прежде чем выйти к нему, решительной атакой ударных групп была смята усиленная охрана. Затем на дорогу обрушились подрывники. В ближайшем удалении от нас дружно «работало» еще шесть партизанских бригад и отрядов. Вся дорога, куда ни глянь, озарялась вспышками взрывов. От дороги оставалось жалкое воспоминание: искореженные рельсы, полуобгоревшие штабеля шпал, покрытое ямами полотно. Картина этой «коллективной работы» была потрясающая. Достаточно сказать, что только на участке Смолевичи — Борисов за эту ночь партизаны взорвали более 4 тысяч метров рельсов и уничтожили около 8 тысяч шпал.
Заключительным аккордом этого «концерта», прогремевшего на всю Белоруссию, для партизан, вернувшихся в лагеря, было сообщение Совинформбюро о том, что Красная Армия начала освобождение белорусской земли. Радости бойцов не было предела.
Массовые диверсии на железной дороге, запланированные как продолжение второго этапа «рельсовой войны», длились весь октябрь. Собственно говоря, эту магистраль наша бригада и ее боевые соседи все время держали под прицелом. Нам активно помогали и местные жители. В это же время бронебойщики и подрывники по-прежнему расстреливали из противотанковых ружей и взрывали на минах эшелоны, когда немцы пускали их по восстановленным участкам дороги. Маневренные группы нападали и обстреливали ремонтные подразделения фашистов.
Гитлеровское командование отчаянно пыталось быстрее восстанавливать дорогу. На это дело бросались целые железнодорожно-восстановительные части и подразделения. На дорогу тысячами гнали местных жителей. И нередко крестьяне втихомолку ухмылялись — днем их силой заставляют восстанавливать то, что ночью они добровольно разрушали…
«Рельсовая война» во многом способствовала победоносному осеннему наступлению советских войск, срывая планы по переброске резервов для противодействия этому наступлению.
Наши партизаны не упускали ни одной возможности нанести урон оккупантам. Мы шли на любой оправданный риск, проявляли дерзость, инициативу и смелость. Одной из таких операций была вылазка в район торфоразработок в двух-трех сотнях метров от гарнизона Высокие Ляды. Осуществляли ее Воробьев, Шурок, Степанов, Городецкий, братья Кулинковичи и другие.
Ранним утром на болоте, как всегда, загудели торфорежущие машины. Приступили к тяжелой работе сотни жителей, согнанных оккупантами из соседних деревень. Вскоре к болоту подошла новая группа загорелых мужчин. Одни были босиком, другие шлепали в лаптях. На плечах у всех были лопаты и ветхие торбы с немудреными пожитками. За первой группой на болоте появилась вторая, а потом и третья.
На «новичков» немецкие охранники не обратили никакого внимания: их появление на болоте было самым обычным. Гитлеровская охрана чувствовала себя здесь в полной безопасности. С автострады постоянно доносился гул моторов, а совсем недалеко находился довольно сильный гарнизон. В общем, на торфоразработках царил покой, и партизан немцы совершенно не ждали. Именно на это и делал ставку штаб бригады при разработке плана вылазки.
«Рабочие» команды без приключений добрались до торфорежущих машин, нещадно коптивших черным дымом. Около них, обливаясь потом, работали, погрузившись в темно-коричневую грязь выше колен, изможденные мужчины, женщины и подростки. Недалеко от машин на зеленой лужайке стояли на сошках в боевой готовности три немецких ручных пулемета. Рядом с ними, развалившись на траве, резались в карты или загорали гитлеровцы.
Подрядчики обеих торфорезок обрадованно встретили две группы «пополнения» и сразу же приказали им перетаскивать машины на новый участок. Дружно закипела работа…
По-иному получилось с третьей группой. Там, куда она подошла, работами руководил толстый одноногий немец. Он лениво приподнялся со стула под полосатым навесом и, прихрамывая, вышел на солнце. Зевнув до ушей, этот бегемот вытащил из кармана потрепанный блокнот и начал переписывать новичков, записывая не только фамилии и имена, но и деревни, из которых прибыли «новички». Многие партизаны не были белорусами, и им с ходу пришлось придумывать родную деревню. Гитлеровец важно и не спеша делал записи. Все шло тихо и спокойно. Вдруг со стороны работающих женщин до его ушей долетел шепот:
— В Кольниках такого нет… Партизаны…
Услышав это, одноногий немец остолбенел, на минуту лишившись речи. С него мигом слетела напускная важность. Слово «партизаны», перепугавшее гитлеровца, услышали и новоприбывшие «рабочие». Они тревожно переглянулись: ведь такая случайность могла погубить все дело. Однако они продолжали держаться, как будто бы ничего не произошло, чтобы не выдать себя раньше времени.
— Где партизан? — вытаращив глаза, заорал во всю глотку пузатый фашист. Повернув свою лысую вспотевшую голову к женщинам, он вновь истошно завопил:
— Кто говорил партизан? Где видел партизан? — Прокричав это и не услышав ответа, он стал испуганно озираться то в сторону шептавшихся женщин, то на спокойно стоящую группу новых «рабочих», то в направлении отдаленного кустарника.
Все затихли. Молчала и испуганная женщина, никак не предполагавшая, что ее услышит толстый «шеф». Однако гитлеровец не унимался. Видно, каким-то подсознательным звериным чутьем он почувствовал присутствие партизан. Круто повернувшись к пулеметчикам, он вдруг истошно заорал:
