— Accepistis dona, ducere exercitum meum.
Армия.
Ник говорил про армию. Во рту у него была каша, но не настолько, чтобы понять было невозможно. Он собирался вывести отсюда всю эту разлагающуюся орду, возглавленную озверевшим духом убийства, и бросить ее на улицы. Эдакая мертвая Дикая Охота, несущаяся по улице Бехтерева, по Варшавке — и дальше, к Бульварному кольцу. Не такая армия, чтобы захватить город, но вполне годная на то, чтобы устроить панику с воплями, драками и швырянием камней в витрины.
Мне хотелось бы думать, что я живу в спокойном и стабильном городе, но это не так. Москве немного надо, чтобы на улицах бардак начался. А это лучшая атмосфера для организации большой вампирской вечеринки со шведским столом.
Одержимый дух, толпа мертвецов и стая пирующих вампиров?
Ну нет, я так не играю.
Я представил линию, бегущую по снегу. Она заключала Ворона в кольцо. Не бог весть что, но лучше, чем ничего. Минуту, может быть две, я выгадаю. Больше мне его не удержать, когда он выйдет из себя.
— Не делайте этого, — сказал я. — Это плохо кончится.
— Это уже плохо кончилось. — Рамона повернулась ко мне. — Но таковы правила — если для кого-то все кончается плохо, для другого это может обернуться к большой выгоде. К весьма большой выгоде, я бы сказала.
— Еще чуть-чуть — и его никто не удержит.
— Отучайся говорить за всех, чачо. — Она покачала головой. — Это вредная привычка.
И в этот самый момент Марина очнулась. Приподнялась на локтях, пошарила вокруг руками, отыскивая шубу. Села и принялась запихивать руки в рукава. Норка теперь выглядела мокрой крысой и пованивала. Мех вообще отлично вбирает запахи, иногда от этого даже химчистка не спасает.
— Что происходит? — спросила она. — Кирилл Алексеевич, я требую отчета.
Голос у нее был такой… Совсем без интонаций.
— Кто эта женщина? Какое отношение она имеет к отцу моего ребенка? Что вы тут делаете? Что… — Тут она запнулась и вдруг заорала: — Что я тут делаю?!
Отсроченная истерика встречается чаще, чем вы думаете, Когда с человеком случается что-то по- настоящему плохое, он не всегда может осознать это сразу. Как будто, если не замечать ужасных вещей, они как-нибудь самоликвидируются.
Рассосутся.
Но так редко бывает.
Я окликнул ее, но она не отреагировала. Попробовала встать. Упала на руки и поползла вперед, продолжая плакать и не видя ничего перед собой. Прямо туда, где в круге, который я все еще контролировал, бесновался монстр, еще минуту назад бывший Вороном. Я едва удерживал выгибающиеся стены, чувствуя, как сила утекает из меня и растворяется в них. Она латала дыры, но на их месте тут же прорывались новые.
Я уже было решил, что сдохну тут, когда почувствовал, что кто-то крепко стиснул мою правую руку.
У Карима все лицо было в крови — лоб разбит, прядь волос на виске выдрана с мясом и нижняя губа порвана. И еще парня трясло, как при температуре за сорок бывает, даже зубы клацали. Вот только мары от него шарахались, как от креста в руках истинно верующего. Я видел однажды, как это бывает, но сам не умею. Веры маловато.
— Я… — клац-клац… — помогу, — выдал он. — Д-делай, что надо.
Он знал, что мы оба тут рискуем закончиться через пару минут. Он сильно подозревал, что я тоже не очень хороший парень: хорошие не умеют поднимать мертвецов и не шантажируют людей тем, что обнаружили у них в головах, чтобы получить гонорар. Я умудрился ткнуть в больное место кому-то из его знакомых. Он мне не доверял, и ему было чертовски страшно. И ни одна из этих причин не помешала ему встать рядом со мной и предложить все, на что он был способен.
Если кто из нас и был белым рыцарем, так это он.
— Дитя! — сказала Рамона. — Ты позвал чудище, так заставь его слушаться!
— Но, мама… — проскулил Ник. — Я не могу. Марина коснулась круга — и упала лицом в снег. Ворон взревел, кинулся к ней, как чайка кидается к плывущему по каналу мусорному пакету.
И промчался мимо, не задев даже волоска на ее шубе.
Он не мог убить того, кто призвал его, но даже той крохотной частью рассудка, которая еще у него оставалась, он знал, кто стоит за ним. В следующее мгновение он обрушился на Рамону Сангре. Воплощенный страх, олицетворение всего, что может быть загнано в угол, чтобы злобно огрызаться оттуда. Ник не успел ничего сделать. Два монстра сплелись в огромный пульсирующий клубок. Я не представлял, как можно его распутать, но некромант попробовал.
— Prohibere!
Так собаку одергивают — «Нельзя, Шарик, фу!»
Мир был бы куда более безопасным местом, если бы собаки всегда слушались своих хозяев. И уж точно было бы куда лучше, если бы никто не заводил собак, с которыми не может справиться.
Красное. Черное. Серовато-розовое. Визжащий и воющий клубок метался по кладбищу, слизывая ограды и ломая деревья. Кому-то завтра придется здорово поработать, чтобы привести все это в порядок.
— Prohibere! Castigo!
Куски плоти, живой, кровоточащей, оставались на снегу — там, где Ворона доставал приказ хозяина. Только это не могло его остановить. Ему внутри сейчас было гораздо больнее, чем снаружи. Так всегда бывает, если у тебя истерика.
— Гребаная тварь, — прошипел Караев.
Приподнялся и выстрелил. Девятимиллиметровая пуля из пистолета Макарова вошла в грудь Ника, пробив куртку и все, что было под ней. Пистолет Макарова — не самое убойное оружие в мире, но он хорош на коротких дистанциях. Проходя сквозь несколько слоев одежды, пуля, выпушенная из него, теряет всего около четверти своей энергии. И застревает на глубине четырех или пяти сантиметров. Паршивая, грязная рана, нашпигованная кусочками ткани.
Кроме того, из «Макарова» трудно промахнуться, стреляя с расстояния менее десяти метров.
Ник упал, широко раскрыв рот. Лицо как пергамент, цвета сухой земли. Некоторые уверены, что, если человеку попасть прямо в сердце, он мгновенно умрет, но это не так. Проникающее ранение сердца — это даже не всегда больно, хотя в большинстве случаев при неоказании мгновенной и правильной помощи заканчивается смертью.
Нику не хватало воздуха.
Я знал, что он чувствует. Страх смерти наползал на него, перед глазами все кружилось, и дышать никак не получалось. В этом не было никакой магии — одна биология. Он смотрел в небо, и небо смотрело в него.
Ворон взревел, осознав, что еще немного — и он будем свободен. Это придало ему сил. Клубок развалился: на снегу осталась лежать маленькая мертвая старушка с руками, покрытыми мелкими пигментными пятнами. Совсем не страшная.
У тех, кто уже умер, могущества не бывает.
Охотник из охотников был — тьма, пропитанная болью, и криками, и волей к разрушению. Он ждал, что выйдет на улицы и сможет устроить самое красивое шоу в своей жизни. Тысячи зрителей. Тысячи участников. Море кровавого вдохновения. Как только некромант свалит в свою новую жизнь, никто уже не будет удерживать призванного им духа.
И тогда я сделал ужасную вещь.
Я не дал Нику уйти. Он лежал под лысым кустом сирени, беспомощный и испуганный.
Это было здорово похоже на нашу прошлую встречу, только роли поменялись. Теперь я держал его на крючке, а он не знал, как выбраться. Кажется, я уже говорил, что мертвые беззащитны.
