… Наше «открытие» в том, что совершенно разные науки и признаки — антропология, генетика, фамилии — полностью согласны друг с другом и, дополняя друг друга, рисуют общий портрет русского генофонда.
Причем русский генофонд здесь, к счастью, не одинок. Еще до изучения русского генофонда мы сделали аналогичный набросок портрета генофонда народов Восточной Европы, включая в него и народы «ближнего зарубежья» (от Черного моря до Балтики), и Кавказа, и Приуралья. И обнаружили вновь единогласие свидетелей! Хотя портрет генофонда народов Восточной Европы оказался совершенно иным — волны генофонда следовали в Восточной Европе не по оси «север — юг», как в русском генофонде, а по оси «запад — восток».
Поэтому и для русского генофонда — занимающего огромную часть Восточной Европы — мы ожидали увидеть все ту же восточноевропейскую закономерность. Но нет! Русский генофонд обнаружил свое собственное строение, связанное с его собственной историей».
Результаты исследований действительно шокировали многих в России — ведь русские оказались генетически и антропологически финнами, а не славянами. Чтобы успокоить возмущенных и несогласных граждан (главным образом, политологов, публицистов, историков и журналистов), Е. В. Балановская разъяснила, что надо не заниматься мифами, а вспомнить о том, что раньше эти территории были исконно финскими:
«Термин «исконный» русский ареал мы всегда берем в кавычки, помня, что история дославянского населения на этой территории на порядок дольше славянского. Генетическая память пронизывает все слои генофонда, все напластования, пришедшие от разных обитателей Восточной Европы.
Поэтому, анализируя «исконный» ареал, мы никогда не говорим об «исконно» русском генофонде, об «исконно» русских генах. Авторы считают, что их просто нет. Есть генофонд, раскинувшийся в этом ареале и вобравший в себя (как и все другие генофонды) гены многих популяций, оставивших в ходе многих тысячелетий свой генетический след. И любая привязка гена к народу неверна — это разные системы координат. Принадлежность к народу определяется самосознанием человека. Генофонд определяется концентрацией генов в исторически определенном ареале. Поэтому, говоря «Русский генофонд», мы имеем в виду все гены, собранные ходом истории в «исконном» русском ареале и запечатленные в нем».
Да, можно согласиться с тем, что «принадлежность к народу определяется самосознанием человека». И если финские народы России считают себя русскими — это их право. Но проблема не в этом, а в том, что Е. В. Балановская дипломатично оставила вне обсуждения: что концепция о «едином происхождении восточных славян русских, украинцев и беларусов» ныне — разоблаченный миф. Никаких «восточных славян» нет, они «славяне» только вследствие славяноязычности. А генетически и антропологически русские — это чистые финны (пусть славяноязычные, пусть православные).
Что касается Беларуси, то на картах исследований ученых влияние русского генофонда еще ощутимо в Витебской и Могилевской областях, но в Центральной и Западной Беларуси (исторической Литве) его уже нет, там генетически самый близкий сосед — польская Мазовия.
Все это ставит крест на выдумке царизма о «едином происхождении беларусов и русских». Как оказалось, генетически и антропологически это два совсем разных этноса, и даже разные этнические группы, ибо беларусы — индоевропейцы, а русские — нет.
Елена Балановская признала, что больше всего российских ученых удивило следующее: они ожидали увидеть в Центральной России смешение местных финнов с пришлыми тюрками и славянами. Однако ни славянского, ни тюркского весомого влияния они не обнаружили.
На мой взгляд, в этом нет ничего странного. При соотношении населения в рамках 80% местного этноса и 20% мигрантов — за несколько поколений в результате браков с местным большинством пришлые этносы растворяются в нем, словно сахар в кипятке, теряя и язык, и гены, и культуру, и менталитет. То есть — полностью исчезают, в их потомках уже не найти следов исходных неместных черт. Например, у потомков Пушкина сегодня никакие исследования не находят эфиопских генов — они полностью исчезли.
В Центральной России (исторической Московии) все сельское население (70—80% от общего вплоть до середины XX века) генетически являлось финским (потомки мокши, мордвы, эрзя, муромы, мещеры и прочих). Это абсолютное большинство населения и растворяло в себе всех пришлых (у которых максимум оставались только дворянские неместные фамилии). В Литве (Беларуси) аналогично на протяжении всей истории литвины (беларусы) составляли около 80% населения и запросто в течение нескольких поколений этнически и генетически «переваривали» всех мигрантов (кроме евреев, которые до 1917 года не вступали в браки с иноверцами).
Например, русская семья с двумя детьми приехала в 1946—49 годы в БССР. В 1960-е годы эти дети с вероятностью 80% вступили в брак с беларусами, а их дети (наполовину русские, наполовину беларусы) в 1980-е годы с вероятностью 80% тоже вступили в брак с беларусами и дали потомство, которое уже на 75% явилось этнически беларуским. Вот таким образом за 3—4 поколения «пришлые» растворяются в этносе беларусов, попутно теряя свои фамилии и обретая беларуские. Аналогичный процесс происходил и в Центральной России. Российских ученых удивила устойчивость исконных этносов, но, как видим, ничего удивительного в ней нет.
Эта устойчивость доказывает, что Беларусь (историческая Литва) и Центральная Россия (историческая Московия) на протяжении многих веков являлись и остаются до сих пор, образно говоря, машинами по усвоению мигрантов в своих этносах. А эти этносы сохраняют свое изначальное генетическое и антропологическое содержание: славяно-балтское в Беларуси, финское в Центральной России. Называть «схожими до степени братства» две абсолютно разные по содержанию машины воспроизводства генофонда — просто нелепо.
Дополняют картину современные исследования беларуских ученых, изучавших антропологию беларусов. Она — западно-балтская, а не финская, как у русских. Отсылаю читателей, например, к интереснейшей работе Виктора Вераса «У истоков исторической правды», где показано, что антропологически современные беларусы — это ятвяги (исконные жители всей Западной и Центральной Беларуси). У беларусов генофонд и антропология ятвягов (шире — смесь западных балтов и славян), у русских — генофонд и антропология финнов (шире — смесь финнов и славян).
В 2005 году (то есть одновременно с завершением работ российских ученых по русскому генофонду) и в Беларуси были опубликованы результаты аналогичных исследований. Речь идет о книге доктора биологических наук А. И. Микулича «Беларусы в генетическом пространстве. Антропология этноса». Вот отрывки из удачной, на мой взгляд, рецензии Д. Санько к этой книге (в моем переводе):
«Как справедливо отметил во вступлении к книге украинский антрополог С. П. Сегеда, подобных изданий в беларуской антропологической литературе еще не было. Монография подводит итоги более чем тридцатилетним экспедиционным исследованиям, проведенным известным антропогенетиком Алексеем Микуличем в Республике Беларуси и на смежных территориях стран-соседей — Российской Федерации, Республике Летува, Украины.
Объектом их было прежде всего сельское население как носитель наиболее характерных генетических и конституционных особенностей популяций. Изучением было охвачено около 120 групп. Они формировались из представителей, которые имеют предков местного происхождения до 4—5 колена. Исследование генофонда коренных местных популяций показало целостность беларуского этноса, его гомеостаз во времени и пространстве, а также очевидность геногеографического компонента в этнической истории.
На карте генетических расстояний от средних беларуских частот генов в населении Восточной Европы, созданной на основе значений ДНК-маркеров, ясно видна особенность генофонда беларусов, к которым примыкают коренные жители Псковщины, Новгородщины, Смоленщины, Брянщины, Виленского края и Украинского Полесья. Компактный ареал беларуского генофонда на этой карте в общих чертах соответствует сфере расселения беларусов в исторической ретроспективе. Автор обращает внимание на
