оказывается, достаточно их перевести с первоязыка».
Это — несусветная чушь!
Слова «культура» наши предки не знали, оно родилось в Западной Европе, французы весьма удивились бы странной трактовке «Iа culture» как латинское «culte» (попечение, уход) плюс наполеоновский призыв для своей армии «Urrra! ».
На самом деле русская армия переняла «ура» от французов во время войны 1812 года — почитайте внимательно «Войну и мир» Льва Толстова.
Такие умозрительные трактовки слов в стиле юмориста Михаила Задорнова напомнили мне одного профессора-патриота, преподававшего в Петербурге и пытавшегося всем иностранным словам давать «местное объяснение». Например, немецкое слово «кабинет» он трактовал на «русском языке» так: вот человек перед дверью в помещение — а вот он вошел туда, и его как бы нет. Отсюда и название помещения — «как бы нет», кабинет!
Заканчивает С. Дубовский статью так:
«Мы должны помнить, что являемся носителями высокой и великой культуры, о которой знаем так мало… »Золотые слова. Но это обращение не только к шахтерам, но и к самому автору статьи, и ко всем нам. Укрепляется наша Беларуская Государственность, отсюда закономерный интерес людей к нашей древней истории. Еще совсем недавно эта тема казалась «маловажной». На волне сегодняшнего интереса к таким вопросам и при сохранении дефицита научных знаний — появляются фантазии о том, что беларусы, дескать, «носят высокую и великую культуру санскрита».
Когда есть вакуум в представлениях о реальной истории предков, тогда возникают — для заполнения этого вакуума — легенды о том, что беларусы из Индии произошли, аналогично — Россия из Египта произошла, ибо там бог Ра. Не надо искать величие предков там, где их никогда не было. Наша реальная история была скромнее, но зато это именно наша история. Не надо ее изобретать, надо ее знать.
В 2006 году мне позвонила жительница Минска Лидия Ефимовна (Евфимовна, как она уточнила, отчество исковеркали в советском ЗАГСе), которая сказала, что является представительницей именно той «прусской составной» беларуского народа, о которой я писал.
Она в своей семье разговаривает на прусском языке, и на том же языке говорит вся ее родня. Что она тут же и продемонстрировала. Это, конечно, вызвало у меня шок, так как, согласно научным представлениям, пруссы давно вымерли как народ, а три сохранившихся письменных памятника относятся к XV—XVI векам. И что никакого прусского разговорного языка сегодня в принципе нет и быть не может.
«А вот есть такой разговорный язык! » — сообщила читательница. В Пинской и Брестской областях до сих пор живут десятки тысяч пруссов, которые общаются между собой на родном прусском языке. Это не беларуский язык, не польский и не литовский, а именно прусский. Детям из поколения в поколение передают деды: вы — пруссы, не беларусы, не поляки, не литовцы.
Читательница также сообщила, что ряд древних беларуских текстов, которые историками объявили «написанными неизвестными письменами на неизвестном языке», она читает, так как написаны они на ее родном прусском языке. В том числе она привела пример соглашения о Люблинской Унии 1569 года: в одном из документов текст документа был написан, как комментируют историки, «непонятным никому языком». А вот наша читательница сей текст понимает в каждом слове, ибо он на ее языке и написан. Каждое слово понимает — из текста, объявленного «неразрешимой загадкой».
Лидия Ефимовна назвала несколько прусских сел в Беларуси, где сегодня до сих пор живут пруссы, сохраняющие свою прусскую самоидентификацию, вспомнив из многих, как я записал, Одрижин и Акдемер. Есть и такие села, названия которых образованы от слова «пруссы». Назвала она и ученого, который занимался 10 лет назад историей беларуских пруссов — это Шелягович, работавший тогда преподавателем БГУ. Ничего более конкретного читательница не сказала, но добавила, что пруссы в прошлом издавали свою газету, название которой звучало примерно как «Вудинне» — от вудиничей, беларуской народности, произошедшей в результате смешения славян с пруссами в Пинской и Брестской областях.
В общем, тут действительно огромный пласт сокрытой истории Родины. Сенсацией для науки является уже тот факт, что пруссы не вымерли, как мамонты, а выжили в нашей стране, и что можно услышать живую прусскую речь. Это то же самое, как найти сегодня живую окаменелость — обнаружить живым реликт.
Когда я написал об этом в своей газете, мне позвонил еще один наш постоянный читатель (не назвавший имени) — родом из деревни Купятичи под Пинском. Он подтвердил, что в его родной деревне до сих пор говорят на непонятном языке, а его мать и бабушка, говорившие в быту на «трасянке», во время ссор иногда переходили на непонятный язык — язык их предков.
Читатель привел такие примеры из лексики этого языка: дочь — дохна, золовка — ятробка, кружка — кварта, канава — прысть, поля — дологи. И так далее. Вся домашняя утварь в этом языке именуется иначе, чем в беларуском и летувисском языках. Что любопытно — бабушка читателя даже не знала, что это за язык, на котором она говорит.
Возможно, что он и не прусский, а ятвяжский. Ведь западная часть Пинщины в древности являлась территорией Подляшья (страны южных ятвягов). А возможно, это прусский язык, так как именно на Пинщину и Брестчину переехали около ста тысяч пруссов, ныне число их потомков может составлять до миллиона человек. Причем языки ятвягов и пруссов кардинально отличались от языка жемойтов и аукштайтов, так как первые — западные балты, а вторые — балты восточные.
Читатель расказал, что в 1958 году в деревню приезжала этнографическая экспедиция из Минска, работе которой он, тогда школьник, активно помогал. Потом была и вторая экспедиция по изучению «диалекта», но более никто не приезжал. На многие десятилетия, вплоть до сего дня, тема стала забытой и неинтересной в Минске.
Какой именно «исчезнувший» язык изучали те две экспедиции — прусский или ятвяжский — читатель не помнит: «был еще школьник, не разбирался». Скорее всего, экспедиции так и не смогли установить, с каким именно языком они имели дело — ведь и бабушка читателя не знала, что это за язык. Однако если ныне живущий в беларуской глубинке прусский язык — живой реликт, то еще большим реликтом являются ятвяги и ятвяжский язык. От прусского сохранилось всего три разговорника, от языка ятвягов — вообще ничего.
И еще: трудно себе представить, чтобы прусский язык (или ятвяжский? ) жил в глубинке Западной Беларуси веками только в устной форме. Такое невозможно — если язык существует, он обязательно имеет и свои письменные документы. Тем более что прусский язык имел собственную письменность еще в Пруссии до ее завоевания немцами. Поэтому не исключено, что в Западной Беларуси можно отыскать письменные памятники на прусском языке, сохраняемые беларускими пруссами. Их находка станет сенсациеи для науки. Но увы, поиском таковых никто не занимается.
