Повседневная жизнь Испании Золотого века

королевский двор и предпочли удовольствия доблести оружия и чести нации». ^{232}

Забвение военной доблести, контрастировавшее со все большей наглостью солдат и растущим количеством преступлений, которые они совершали, объясняли, почему к военным относились все хуже и хуже и что послужило причиной появления не только за границей, но и в самой Испании расхожего образа фанфарона, труса и хвастуна, опасного не столько для врага, сколько для бутылок и девичьей чести.

Я умею красть кур и цыплят,
Шлюхам оказывать теплый прием,
Ловко сдать карты в игре,
А в битвах и сражениях
Показать врагам
Подошвы моих ботинок, —

говорит один из персонажей Тирсо де Молины. И Лопе де Вега, который, как мы видели, очень восхищался героизмом Алонсо де Контрераса, вставил в одну из своих комедий, действие которой разворачивается в Палермо, такой диалог:

— Что это за люди? Порядочные люди?
— Солдаты и испанцы, что значит:
Слова, бахвальство, ложь,
наглость, бравада и преступления.

Но не в этих насмешках следует искать самые красноречивые свидетельства упадка воинского духа, а в плутовском романе «Эстебанильо Гонсалес».^{233} Жизнь и подвиги Эстебанильо представляют собой в некотором смысле антитезу — можно даже сказать, почти пародию — жизни Алонсо де Контрераса, и контраст между ними тем более разителен, что хотя Эстебанильо и облек в форму плутовского романа некоторые свои приключения, оба персонажа не стали от этого менее историческими и в их жизнях обнаруживается множество точек пересечения, поскольку оба они исколесили Европу под испанскими знаменами и приняли участие в нескольких больших войнах того времени. Но если один из них воплощал в себе все героические добродетели, поставленные на службу идеала, другой счел своим долгом чернить, принижать, высмеивать все, что в течение века составляло славу и честь испанского оружия.

Родившись в Риме в 1608 году от отца-испанца, подросток Эстебанильо убежал, как это сделал Алонсо, из лавки, в которую его устроили учеником, и в 13 лет поступил знаменосцем в роту, формировавшуюся в Мессине. Но его устремления были противоположны тем, которые воплотил юный Контрерас: если последний отказался от неопасной службы в качестве поваренка, чтобы сражаться с оружием в руках, то Эстебанильо оставил свою службу в качестве знаменосца, чтобы сделаться помощником повара на корабле, на который села его рота, чтобы отправиться сражаться с турками, поскольку, объясняет он, «я был настолько безразличен к этому делу, что не мечтал ни о чем другом, кроме как набить себе брюхо, имея под боком вместо арбалета плиту, вместо копья — ложку и добрый котел — вместо корабельной пушки».

Недолгой оказалась столь приятная жизнь: командир его выгнал, и Эстебанильо слонялся по Италии, пробуя себя в разных занятиях, но его всякий раз прогоняли за воровство, и он, оказавшись без средств к существованию, снова записался в армию. Но, узнав, что его отряд отправляется «на мулах святого Франциска» (то есть пешком) во Фландрию, он с пятнадцатью другими приятелями дезертировал, чтобы поискать места в другой роте, которую он через несколько дней также оставил, чтобы добраться до Испании. Поочередно выступая в роли «паломника в Сантьяго-де-Компостела», актера и торговца снадобьями, он прибывает в Андалусию, где снова поступает на военную службу и припеваючи живет на постое в одном из домов до тех пор, пока его рота не выступила в поход. Во время перехода через лес Эстебанильо и пятьдесят солдат «бросили» своего командира: «Мы оставили его одного — со знаменем, барабанами, лейтенантом и сержантом, а также мальчиками, которые несли поклажу». Правда, этот командир был не слишком умен и не очень-то старался как можно меньше утомлять своих людей, «не понимая, что очень легко найти командира и гораздо труднее собрать пятьдесят человек…». Легкость, с какой удалось ему это проделать, побудила Эстебанильо действовать тем же манером всякий раз, когда у него не было денег.

Под угрозой тюремного заключения за совершение преступлений в Малаге он все-таки сумел сесть на корабль, отплывавший во Францию (которая в то время находилась в состоянии войны с Испанией). Что было делать, дабы прожить в этой чужой стране? «Я встретил в одной деревне сержанта, который спросил меня, не хочу ли я стать солдатом и служить христианнейшему королю. Чувствуя, что голод одолевает меня, а в таком положении, не имея никакого пропитания, согласишься служить и турецкому султану, я ответил согласием». Так Эстебанильо вступил в армию, которой предстояло воевать с испанцами в графстве Ницца, что дало ему возможность дезертировать, перебраться в лагерь противника и поступить к нему на службу. Но его полк отправлялся на север, в сторону Германии, где шли бои. Эстебанильо и на сей раз нашел способ избежать риска, устроившись на кухню, как уже делал в самом начале своей «военной» карьеры. Так он стал свидетелем одной из побед, прославившей последние десятилетия испанского могущества: битвы при Нордлингене, где войска Филиппа IV разгромили опасного соперника — шведскую армию, выкованную Густавом-Адольфом. Но о сражении, в котором его товарищи по оружию покрыли себя славой, он рассказывает только для того, чтобы похвастаться, что не принял в этом никакого участия и что всегда держался как можно дальше от мест, где свистят пули. Накануне боя, предчувствуя, что столкновение двух армий будет жестоким, он сначала спрятался в остове лошади, а затем, опасаясь, что его найдут, под покровом ночи бежал как можно дальше от поля битвы: «Я встретил своего командира, который спросил меня: „Почему ты не берешься за пику с готовностью умереть, защищая веру, или принести победу своему королю?“ Я ответил ему: „Если Его величество ждет, что я ему ее принесу, его песенка спета…“».

И когда командира, доблестно сражавшегося в бою, принесли смертельно раненного, Эстебанильо сделал циничное заключение: «Его отнесли в город, где он, не будучи столь же мудрым, как я, отдал свою душу создателю».^{234}

Победа под Нордлингеном (1634) была одержана, когда Алонсо де Контрерас, воплощение героического духа, уже закончил свою военную карьеру. К тому времени, когда спустя пятнадцать лет Эстебанильо живописал о своих приключениях, с удовольствием выставляя напоказ собственную трусость и безразличие к делу, за которое продолжали гибнуть его товарищи, битва при Рокруа (1643) окончательно развеяла миф о непобедимости испанской армии. Противопоставление одного другому принимает символический характер: Алонсо де Контрерас начал военную карьеру в конце правления Филиппа II, когда Испания, уже внутренне истощенная, еще доминировала в Европе; именно эту Испанию, не только приходившую в упадок, но и сомневающуюся в себе, отражают насмешки Эстебанильо Гонсалеса.

«Что осталось от тех королей, которые из своих дворцов или монастырского уединения правили миром? — спрашивает современный испанский историк. — Что стало с теми полководцами, которые завоевывали королевства и миры? Во что обратились героические подвиги, вписанные кровью наших солдат и моряков при Гарильяно, Оране, Павии, в Тунисе, Отумбе и Перу, при Лепанто и Сен-Кантене? Эпопея закончилась. Плутовской роман был в самом зените».^{235}