опущенных век.
— И то верно. Трудно назвать предательством продажу себя как шлюхи, не так ли?
Сиех зашипел, ощерившись. На миг что-то нечеловеское — звериное и жестокое — глянуло на меня; но минутой спустя, соскользнув с места, он снова казался обычным парнишкой, правда, сотрясаемым крупной дрожью, — от бессильной, рвущейся наружу, злой ярости. Подсознательно я даже испугалась, что сейчас он выкажет Вирейну язык, но в глазах у него плескалась застарелая ненависть.
— Я посмеюсь, когда ты сдохнешь, — тихо сказал он.
Кожа покрылась пупырышками, волоски стали дыбом от страха.
Этот зло звучащий теперь тенор был голосом не ребёнка, но мужчины. Взрослого мужчины.
— Я заберу твоё сердце к своим игрушкам, а потом заброшу его, пнув ногой, так далеко, что не найти и вовеки. А когда я наконец обрету свободу, клянусь, что открою охоту на всех твоих потомков и сотворю с ними то же, что проделали со мной.
С этими словами Сиех и исчез. Я заморгала в удивлении. Вирейн вздохнул:
— Вот поэтому, леди Йин, мы и используем кровные печати. Имейте в виду, что всё, сказанное им, пустые угрозы. Сигил не позволит ему ничего такого, однако даже у подобной защиты есть пределы. Приказ высокопоставленного Арамери (или ваша собственная глупость) может подствить вас под удар.
Я нахмурилась, вспоминая, как Т'иврел заклинал меня найти Вирейна.
— Моя собственная глупость? — спросила я.
Вирейн уставился на меня жёстким взглядом.
— Их долг — незамедлительно выполнить
Скриптор сделал паузу, ожидая, пока до меня дойдёт сказанное им.
Хоть я и
Видя дрожь, охватившую меня, он удовлетворённо кивнул и откинулся на спинку стула.
— Просто разговаривайте с ними исключительно по делу, — сказал он. — Ну, а теперь мы… — Он потянулся к чернильнице и звучно выругался, когда та опрокинулась от одного лишь прикосновения (Сиех ухитрился подложить под дно кисть). Чернила забрызгали всю столешницу, подобно…
…а потом Вирейн коснулся моей руки:
— Леди Йин?! Вы в порядке?!
Да, так-то всё и случилось. Впервые.
Я моргнула:
— Что?
Он снисходительно улыбнулся, вернув внезапно прежнее благодушие.
— У вас был трудный день, не так ли? Не бойтесь, это займёт всего пару секунд. — Он вытер разлившиеся чернила; оставшихся в сосуде, по-видимому, должно было хватить для дела. — Не соблаговолите сделать мне маленькое одолжение и придержать немного волосы?..
Я не двигалась.
— Почему дедушка Декарта приказал мне явиться сюда? Что у него на уме? Ответьте мне, скриптор Вирейн.
Он приподнял брови, будто бы в удивлении, что я, мол, вообще задаюсь подобной-то безделицей.
— Понятия не имею. Он же не докладывает мне о каждом своём решении.
— Он что, совсем одряхлел?
Он застонал.
— Нет, ну вы и вправду настоящая
— Тогда — почему?
— Я же только что сказал вам…
— Возжелай он меня убить, я была бы давно мертва. Просто приказал бы казнить и дело с концом. Придумать отговорку — плёвое дело. А можно ещё проще. Навроде, как проделал с моей матерью. Убийца в ночи — и яд во сне.
Кажется, я наконец смогла его удивить. Он встретился со мной глазами, а потом медлённо отвёл их в сторону. Тихим, очень спокойным, почти ледяным голосом произнёс:
— Будь я на вашем месте, не искал бы лишних ссор с Декартой и не кидался бы подобными заявлениями, не имея на то доказательств.
Ну, хоть не посмел отрицать, и на том спасибо.
— Какие ещё доказательства? Здоровая,
Убийственно спокойный, внезапно посерьёзневший, Вирейн смотрел на меня:
— Если убийца Арамери оставил метку, видимую глазу, — и вы
Медля, я покачала головой. Смутные подозрения терзали меня всю дорогу до Небес. Декарта был зол на матушку, ненавидел отца. Для приглашения не было никаких видимых причин. В глубине души я ожидала, что меня захватят ещё на ступенях Салона (и хорошо, если просто казнят, а не подвергнут предварительно пыткам). Бабушка боялась за меня. Будь малейшая надежда на спасение, думаю, она первой бы постаралась убедить меня сбежать, затаиться. Но от Арамери не спрячешься. Никому. Никто. И нигде.
А женщины племени Дарре не избегают мести.
— Этот знак… — сказала я наконец. — Он поможет мне выжить здесь?
— Да.
Я закрыла глаза, и лицо матери само собой всплыло из памяти. В десяти-? ста-? — тысячный?….ад его знает, какой раз. Она умерла, плача; и солёные дорожки её слез оставили сухие следы на щеках. Возможно, она знала, с
— Что ж, тогда приступим, — сказала я.
5. Хаос
В ту ночь он являлся ко мне в грёзах. Приходил в мой сон.