— Как жаль. Не представляю себе жизни без мамы, но знаю, каково остаться сиротой. Мой отец умер пять лет назад. Я очень по нему тоскую.
Мы улыбнулись друг другу дрожащими губами. Во взгляде Эллен отражалось глубокое и искреннее сочувствие. Тогда я не догадывалась, что это начало самой крепкой и верной дружбы в моей жизни.
Сначала я не была уверена, что полюблю Эллен, поскольку мы во многом отличались. Она, строгая кальвинистка, разделявшая жесткие религиозные доктрины, которые я научилась ненавидеть в Школе дочерей духовенства, была покорной социальным и моральным нормам поведения и не склонной задавать вопросы. Я же, напротив, постоянно подвергала все сомнению и стремилась вырваться за рамки, уготованные дочери священника. Эллен была здравомыслящей и добросовестной, однако не умной; она читала, но признавалась, что не понимает и не ищет глубинного смысла, который был столь важен для меня. Она была спокойной по природе, я же — страстной и романтичной. Несколько раз мне приходилось отнимать у нее книгу, когда она пыталась без малейшего драматического эффекта, запинаясь, читать вслух Шекспира или Вордсворта.
Эллен была доброй, верной, преданной подругой и внимательной слушательницей. Она служила буфером между мной и Амелией с ее капризным нравом и жеманством, а потому была поистине необходимой в нашей спальне. Привязанность, зародившаяся как семечко, пустилась в рост и стала мощным деревом. Деля кровать с Эллен — моей драгоценной Нелл, как я стала ее называть, — я каждую ночь наслаждалась спокойным сном.
Через несколько недель завязалась еще одна неожиданная дружба. На землю уже опустились сумерки, и пока мои соученицы весело щебетали у камина в классной комнате, я стояла на коленях у окна и читала книгу, ловя последние лучи света в надежде продлить занятия.
— Когда мы познакомились, я решила, что ты плохо видишь, но я ошиблась, — раздался голос Мэри Тейлор, которая уселась рядом со мной на пол. — Судя по всему, ты, Шарлотта Бронте, видишь не только днем, но и в темноте.
Мэри избегала меня со дня приезда Эллен; я предполагала, что она испытывает угрызения совести из-за того, что бестактно назвала меня безобразной. Я обернулась и обнаружила, что Мэри безотрывно на меня смотрит.
— Света еще достаточно, чтобы читать. Правда, с трудом, — призналась я.
Мы обе засмеялись.
— Уроки были весь день и продолжатся после ужина. Может, отдохнешь немного вместе с остальными? — предложила Мэри.
— Лучше не буду. Мое пребывание здесь недешево обходится родным. Я должна при каждой возможности получать знания, которые когда-нибудь помогут мне найти работу.
— По мнению моего папы, очень важно, чтобы все женщины могли зарабатывать на жизнь, — Мэри взглянула через мое плечо на книгу у меня в руках. — Это поэма, которую нам задали? Ох! Как она не нравится мне! Не понимаю в ней ни слова.
То было «Сказание о Старом Мореходе».
— Я выучила ее наизусть еще в детстве, — сообщила я. — Нам задали совсем немного. Хочешь, объясню тебе?
— Хочу.
Остаток часа я толковала поэму Мэри и цитировала самые драматичные и выразительные строки. Когда я закончила, Мэри удовлетворенно кивнула.
— Из твоих уст звучит намного интереснее. Ты очень необычная личность, Шарлотта Бронте. В тебе скрывается намного больше, чем кажется на первый взгляд.
— Надеюсь, так и есть, тем более что на первый взгляд я так безобразна.
Мэри покраснела и на мгновение умолкла, затем ответила:
— Мне очень стыдно, Шарлотта, за те слова. Я часто брякаю что-нибудь, не подумав, как и моя сестра Марта. Нас учили говорить все, что приходит на ум. Но я не хотела быть злой. Простишь ли ты меня?
Она не стала меня заверять, что ее замечание было неправдой или простой насмешкой, но искреннее раскаяние в ее тоне пролило бальзам на мою уязвленную гордость.
— Я прощаю тебя.
— Слава богу, — улыбнулась Мэри. — Теперь мы подружимся.
Той ночью случилось довольно важное событие, которое изменило мою участь самым драматичным образом. На закате поднялась буря; когда мы ложились спать, метель бушевала за окнами и весь дом стонал под порывами ветра. Мы с Амелией и Эллен переоделись в ночные рубашки и завершили вечерний туалет, как вдруг раздался еще более зловещий звук: пронзительный вой, человеческий, насколько мы поняли.
— Кто-то плачет, — рассудила я, немного послушав у стены, — и, мне кажется, в соседней комнате.
Рыдания продолжились, вскоре за ними последовал обмен неразборчивыми репликами. Мы с Эллен решили выяснить, в чем дело, и я взяла свечу. Амелия заявила, что не желает оставаться одна, и поспешно присоединилась к нам. Мы тихо вышли в коридор и постучали в соседнюю дверь. Через какое-то время оттуда выглянула Ханна, подняв над головой свечу.
— Да?
Ханна была серьезной худой девочкой, которая болела последние две недели и лишь недавно выздоровела.
— Мы слышали чей-то плач, — пояснила Эллен. — Все в порядке?
— Это Сьюзен. По-моему, она боится бури.
— Может, у нас получится ее успокоить? — спросила я.
— Как хотите. — Ханна оставила дверь открытой и вернулась в спальню. — Мы уже все испробовали.
В комнате, такой же как наша, жили четыре девочки. Лия Брук и ее сестра Мария занимали одну кровать, а мы с Амелией и Эллен подошли к другой, на которой в мерцающем свете огарка под одеялом виднелся холмик размером с человека.
— Сьюзен, — тихонько позвала я.
— Кто это? — откликнулся слабый приглушенный голос.
— Шарлотта Бронте. Мы услышали, как ты плачешь. Не надо бояться метели. Просто снег, карнизы и ветер беседуют друг с другом.
Одеяло внезапно отлетело в сторону, и на кровати уселась ее крепкая рыжеволосая тринадцатилетняя обитательница с несчастным и заплаканным личиком.
— Я не боюсь. Моя мама считает, что метель — дар божий, она укрывает мир свежим, сверкающим белым покрывалом.
Тут лицо Сьюзен снова сморщилось, и она разразилась слезами.
— Если ты не боишься, то в чем дело? — удивилась Эллен.
— Всякий раз, когда шел снег, — всхлипывала Сьюзен, — мы с мамой вместе смотрели в окно. А если метель бушевала поздно ночью, мама садилась ко мне на кровать и рассказывала историю. Ах! Как далеко я от дома! Как я скучаю по маме!
— Все скучают, — сердито буркнула Лия Брук со своей кровати, — но зачем так убиваться?
— Я предложила принести из класса книгу и почитать вслух, — обиженно произнесла Ханна, — но это ее не устроило.
— Лучше скрип ногтей по стеклу, — отмахнулась Сьюзен, — чем твои жалкие попытки читать.
Неоднократно слушая чтение Ханны в классе, я не могла не согласиться с такой оценкой ее дарований. Не раздумывая, я выпалила:
— Давай я расскажу тебе историю.
И тут же пожалела, что нельзя взять свои слова обратно. Все с интересом повернулись ко мне. Мои щеки вспыхнули, и я быстро пояснила:
