Войны за Иисуса: Как церковь решала, во что верить

Разумеется, надлежало отказаться от учения Евтихия, однако большинство участников также не могли принять ничего такого, что напоминало бы о Нестории, то есть опасались чрезмерно подчеркивать две природы. Не раз на соборе все начинали гневно осуждать Нестория, и это не было просто неумелой попыткой достичь равновесия. Это не было также хитроумным ходом, позволявшим отвлечь участников от важнейшей задачи борьбы с монофизитством. Большинство епископов, заседавших в Халкидоне, решительно отвергало Диоскора, но с благоговением относилось к его предшественнику Кириллу. Кроме того, многих епископов пугала сама попытка сформулировать новые положения веры относительно Никеи и Первого Эфесского собора именно потому, что прежние положения было несложно истолковать как учение об одной природе[320].

О том, насколько враждебно епископы относились к несторианству, красноречиво свидетельствует следующая сцена. Когда антиохийский богослов Феодорит вошел в собрание, «благочестивейшие епископы Египта, Иллирика и Палестины начали восклицать: «Помилуйте нас, это разрушение веры! Каноны запрещают ему появляться! Гоните его вон! Изгоните учителя Нестория!» Египтяне (как обычно) были еще резче. «Не зовите его епископом! – восклицали они. – Это не епископ! Изгоните врага Божия! Изгоните иудея!» (В данном контексте «иудей» было не просто ругательством, но, называя так Феодорита, епископы хотели сказать, что он стоит за человеческую природу Христа, что делает его эбионитом, «иудействующим».) «Если мы примем Феодорита, мы изгоним Кирилла!» – продолжали они. В ответ восточные епископы начали проклинать Диоскора как убийцу – достойно внимания, что здесь они осуждали его злодеяния, но не доктрины[321].

До нас дошли отчеты об этой конференции, состоявшейся полтора тысячелетия назад, где в малейших деталях отражены все хитроумные отговорки и споры участников. И на этот раз секретари работали добросовестно и никто не ломал им пальцы, пытаясь отнять писчие трости. Чтобы лучше понять атмосферу тех споров, рассмотрим один эпизод из четвертого заседания 17 октября, когда собор решительно требовал от египтян, чтобы те отделились от Диоскора[322]. Большее число египетских епископов подписало документ, который выглядел достаточно ортодоксально, но не мог удовлетворить отцов, которые жаловались на то, что здесь нет прямого отвержения Евтихия или согласия с Томосом папы Льва. Создалась крайне напряженная ситуация. Египтяне изо всех сил старались не подписывать документ, который вызовет недовольство в Египте. С другой стороны, в Халкидоне они находились во власти представителей императора, которые требовали решительного отречения ото всего, связанного с именем Диоскора или предыдущим собором.

Им оставалось только тянуть время. Когда от египтян потребовали, чтобы они яснее высказались о доктринальных положениях, их предводитель отказался что-либо делать, сославшись на процессуальные сложности. Никейский собор, заявил он, постановил, что египетское духовенство должно следовать патриарху Александрии, но низложение Диоскора оставило их без главы. Мы просим вашего позволения дождаться появления нового патриарха, чтобы мы могли узнать его мнение, и тогда выразим нашу позицию. Обстановка накалялась, тем более что другие участники не могли забыть о том, как Диоскор их терзал в Эфесе.

Евсевий Дорилейский: Они лгут!

Флорентий Сардийский: Пускай докажут свои слова.

Все епископы: Если они не держатся ортодоксальной веры, как они могут избирать епископа?

Кекропий: Они сами не знают, во что веруют. Не желают ли они поучиться?

Акакий Ариарофийский: Как в Эфесе они создали суматоху и вызвали соблазн по всему миру, так и теперь они хотят нарушить ход этого святого и великого собора! [323]

Египтяне буквально пали ниц на землю и умоляли, чтобы их не заставляли подписываться под Томосом Льва. Они говорили – и естественно, они знали египетские обычаи лучше, чем прочие епископы: «Тогда мы не сможем жить в этой провинции… Нас убьют. Пожалейте нас». Они не преувеличивали.

В такой обстановке было крайне трудно найти единую формулировку, поскольку та или иная фракция отвергала любые предложения. Нужно было создать текст, отражавший мысли Кирилла, но без тех крайностей, которые у него появились на поздних стадиях борьбы с Несторием. Любой компромиссный вариант предполагал отдание дани памяти Кирилла и прославление его трудов, оставляя на совесть читателя решение, какие части его переписки имеются в виду. В итоге собор создал общий документ на основе умеренных посланий Кирилла к Несторию, Примирительного соглашения Кирилла с Антиохией 433 года и Томоса папы Льва. На заседании, состоявшемся 17 октября, собор принял «Правило веры, содержащееся в Символе веры Никеи, подтвержденное Константинопольским собором, изложенное в Эфесе Кириллом и изъясненное в Послании папы Льва, когда он осудил ереси Нестория и Евтихия»[324].

Двадцать второго октября открылось пятое заседание собора, наиважнейший момент всего, что происходило в Халкидоне, где возникли споры о значимых предметах веры. Сначала был зачитан черновик с формулировкой доктрины, и эту часть заседания намеренно не вносили в протоколы. Отцы собора понимали, что им предстоит большая работа, чтобы снять возражения недовольных и в итоге достичь консенсуса, не устраивая споров о каждом этапе подготовительного процесса. Черновик оказался несовершенным. Удивительно, что в нем не упоминалась Theotokos, Богородица, – а это был символ идей Кирилла и того, что собор не идет ни на какие компромиссы с несторианами. Поскольку многие того пожелали, термин был включен в документ при всеобщем одобрении[325].

Но куда более сложной частью дискуссии был другой вопрос: был ли Христос из [ek duo physeon] двух природ или в [en] двух природах. Почти наверняка в черновике использовался предлог «из», что можно было истолковывать по-разному – и это составляло как сильную, так и слабую сторону формулировки. Убежденный монофизит охотно бы согласился с тем, что Христос появился из двух природ, которые, соединившись, стали одной – именно так думал Евтихий. Но выражение «в двух природах» не содержало такой лазейки, оно ясно давало понять, что две природы сохранились и после их соединения. Так учили папа Лев и западные христиане, так мыслила и антиохийская школа, и потому именно представители Рима и Антиохии настаивали на том, чтобы «из» исправили на «в».

Это вызвало ярость большинства епископов, которые начали проклинать «богоборцев» несториан. Представители Рима сказали, что, если понадобится, они могут созвать новый собор в Италии, на что епископы ответили криками, которые можно передать так: «Отправляйтесь в свою Италию! Нам здесь не нужны несториане». Другие зафиксированные шумные возгласы – или «восклицания», как их называли, – демонстрируют нам ненависть собравшихся ко всему, что хоть отдаленно напоминает о Нестории. «Августа изгнала Нестория!» – кричали одни, то есть: помните, что Пульхерия возглавила борьбу с Несторием, и нам ни в каком виде не следует его возвращать. «Изгнать еретиков! Дева Мария – Богородица… Изгнать несториан! Христос – Бог!»[326]

Вопрос о предлогах ek и en грозил завести в тупик собрание, которое ранее очевидно шло к успешному завершению. Единство было сохранено только благодаря вмешательству имперских чиновников, которые не желали видеть расколов в церкви в тот момент, когда империя из последних сил защищала свои границы. Они также ожидали, что собор опубликует официальное постановление – это бы соответствовало претензии Маркиана на роль нового Константина. Если Константин даровал миру Никейский Символ веры, Маркиан заслуживает сопоставимого по масштабу памятника – хотя бы в виде Халкидонского определения, если не полноценного Символа веры. Чиновники настаивали на компромиссе и сформировали комитет по подготовке окончательного документа, причем сделали так, чтобы туда вошли сильные представители Сирии и Рима. По ходу его работы чиновники напоминали епископам, что те уже согласились на формулировку «в двух природах». Кроме того, говорили они, разве упоминание Theotokos в исправленном тексте не доказывает, что в нем нет никакого несторианства?[327]

Наконец епископы – многие крайне неохотно – достигли согласия. Документ подписали 452 епископа – это было куда больше, чем в Никее и на обоих соборах в Эфесе, кроме того, здесь были хорошо представлены разные части христианского мира, что вполне оправдывало притязания собора на статус