в своей склонности к великим предприятиям и любви к определенному порядку вещей, изысканности в социальной жизни и искусствах. В действительности нам ничего не остается, как повторить то, что уже однажды было сказано: 'Без них Англия была бы механической, не артистической, храброй, но не рыцарской, обителью знаний, но не мысли'.
Также зачастую игнорировалось влияние пятисотлетних контактов между римской цивилизацией и саксонскими обитателями Великобритании. Безусловно, расе англосаксов пришлось выдержать много испытаний. С одной стороны, верно, что становление Англии было более значимым для мира и более ценным, чем любая демонстрация нормандских способностей, но давайте не будем забывать, что многое из лучшего, что было присуще английской национальной жизни, пришло скорее от ее норманнских, чем от саксонских элементов. Англия — колонизатор, Англия — страна интеллектуального и социального прогресса, Англия — воспитатель идей и рыцарской гуманности, — является норманнской Англией, а саксонское влияние чаще тянуло ее назад с угрюмым удовлетворением и упрямством, чем призывало вперед, к более высоким рубежам. Сила сдерживания необходима для стабильности королевства, но не настолько, как 'слава продвижения вперед'. Влияние норманнских элементов сделало Англию более великой нацией, чем она была.
Подходя к концу повествования о норманнах, слишком легко втянуться в разговор об уроках норманнской истории и впасть в бесконечные обобщения. Однако стоит чуть пристальнее взглянуть на времена Генриха Боклерка, когда Роберт, под тенью своего герцогского имени проводит долгие мрачные годы в темнице, вновь получив достаточно времени для того, чтобы вспоминать впустую потраченные годы своей юности и свою свободу, в то время как Генрих тщательно готовил заговоры и строил планы, чтобы продолжить пребывание своей семьи на троне Англии и Нормандии лишь для того, чтобы испытывать разочарования при каждом новом повороте судьбы. Его сын, в веселой компании возвращаясь из Франции на белом корабле, пропадает со всеми своими лордами и дамами. Люди, узнав эту новость и не осмеливаясь рассказать о ней королю, послали рыдающего мальчика в королевские апартаменты, и тот пробормотал историю о кораблекрушении. Какое проявление 'человечности'! Король никогда не улыбался с тех пор, но продолжал строить заговоры и осуществлять королевские замыслы, 'будучи последним из тех великих норманнских королей, которые со всеми своими пороками, жестокостью и страстями проявили и большой талант в умении организовывать и приспосабливаться и направляли Англию мудрой, если не сильной, рукой в дни ее юности. Своей инстинктивной, хотя и эгоистичной, любовью к порядку они вымостили дорогу для окончательного подъема более стабильного и тем не менее свободного правления'.
В действительности последним норманнским герцогом Нормандии был тот молодой принц Вильгельм, который утонул на белом корабле вдали от порта Барфлер, которого Генрих наделил герцогством и которому знать едва успела оказать почести. После его смерти сын Роберта заявил о своем праве быть преемником, и большая часть норманнов поддержала его права. Король Франции открыто выказывал ему симпатию, но тот умер от ран, полученных в сражениях. И вновь Генрих, избавленный от соперника, сочинил тщательно продуманный рассказ о происхождении своей дочери Матильды, которую он выдал замуж за Жоффруа Плантагенета, сына графа Анжуйского. Но, несмотря на все это, после смерти короля закон о престолонаследии был слишком неопределенным, чтобы предоставить его дочери бесспорные права. Наследственный титул все еще не был независимым от выборов, проводимых знатью, и права Матильды были отвергнуты многими. Были войны и беспорядки, слишком запутанные и мрачные, чтобы их повторять. Стефан, граф Булони, сын того графа Блуа Стефана, который женился на дочери Вильгельма Завоевателя Аделле, незаконно захватил трон Англии, и Англия и Нормандия погрузились в мрачные времена анархии. И по мере того как новое правление переходило в этом явно невыгодном междуцарствии от двора Блуа к Анжу, так и Нормандия уже больше не казалась Нормандией. Ее жизненные силы растеклись по разным руслам, и это уже история Англии, Франции и Нидерландов, где можно искать дальнейшее воздействие норманнского влияния.
Заключение
Я осмотрелся: вдали виднелось облако пыли, разоритель оказался также и строителем;
и увидел я среди руин старого ростки нового.
Витьер
Совершенно очевидно, что между различными частями этого краткого обзора истории подъема и роста норманнского народа существует явная несоразмерность. Здесь не говорится о воссоединении Нормандии с Францией в 1204 году. Наш рассказ о знаменитом герцогстве заканчивается задолго до этой даты. Однако ранняя история норманнов дает ключ к любому из дальнейших периодов их развития, и нельзя не испытывать удовлетворения от того, что здесь все-таки описаны характеры первых семи герцогов и Эдуарда Исповедника, которые были типичными представителями различных типов национального характера своего времени. О сложных вопросах гражданской и правовой истории сейчас судить сложно, и вряд ли они могут быть темой подобной книги. Имея под рукой в качестве справочного пособия исчерпывающую исследовательскую работу г-на Фримена, читатели этого рассказа о норманнах смогут разрешить все загадки.
Надеюсь, мне удалось убедить читателя увидеть норманнов такими же, какими увидела я, и так же, как я, заинтересоваться их судьбами. Они были передовыми людьми своего времени, наиболее энергичными и быстрыми, чтобы увидеть, где возможен прогресс в управлении, архитектуре, социальной жизни. Они были одарены сильными чувствами и хорошим вкусом, а также физической силой и интеллектом. В первые сто лет существования герцогства они совершили такой быстрый прогресс во всех областях и оказали такое заметное влияние на современников, как никакой другой народ в любом столетии, — разве что, возможно, народ Соединенных Штатов, который можно назвать норманнами современности. Поскольку, получив от викингов в наследство и таланты и опасные слабости, он повторил резкий скачок, что подтверждает норманнское родство, покоряя естественные силы природы, он добился победы там, где человечество выступало против человечества. То, что отличало северян и норманнов в прежние времена, все еще отличает американцев сегодня.
Секретами успеха норманнов были энергичное самосовершенствование и признание веры, секретами неудач была общая для многих слепота к неизбежным следствиям определенных причин и нежелание прислушаться к лучшим и наиболее дальновидным учителям. Карлейль однажды сказал своему другу: 'Еще не было в мире нации, которая бы не сделала что-нибудь великое, не будучи глубоко религиозной'. Люди склонны выбирать то, что рядом, и то, что легче осуществить, вместо того чтобы заняться добродетельными делами. Когда роскошь становится не средством, а целью жизни, лучшее оружие человечества становится хрупким, лучший ум — вялым, грозя исчезнуть совсем. Церковь забывает о своих целях, призывая служить церкви вместо служения Богу. Государство все больше уходит от того, чтобы быть олицетворением справедливости и порядка, становясь средством грабежей и достижения корыстных целей.
Я не могу рассказывать о влиянии норманнов на дальнейшую историю королевства Франции, на Францию наших дней, хотя признаю, что автор подобной книги должен был бы сделать это. Однако есть один момент, представляющий большой интерес, поскольку курс северян на юг был с готовностью поддержан.
Создается впечатление, что произошел значительный рост изысканности и учтивости, чувства собственного достоинства, а также богатой образами литературы, связанный с развитием французских мужчин и женщин прежних времен. Современный мир во многом обязан лучшими социальными приобретениями этому постепенному прогрессивному росту.
Полагаю, что достаточно беглого взгляда на Францию IX–X столетий, чтобы отбросить всякие мысли о том, что она была единственным вдохновителем или благодетелем. Франки являлись продуктом германского развития и в то время не превосходили всех остальных в области социальной культуры. Они во многом были более грубыми людьми, чем итальянцы или даже испанцы, менее развитыми духовно, и
