тучей опустилась на сердце вождя тоска, закрыв собой светлую радость дня.
Тансылу… Дочка… Как хотелось отцу сейчас услышать ее звонкий голосок, увидеть озорные глазки… Вчера он проводил дочь, насколько позволяло положение и, оставив ее с четырьмя воинами, ускакал прочь, подставляя лицо ветру, который, свистя в ушах, осушал скупые слезы на щеках.
Ночью Таргитай плохо спал. То прислушивался к ночному голосу степи, настораживаясь при волчьем вое, то успокаивал тяжело вздыхающую жену, утешая ее лаской. Но пришел новый день, а с ним и новые хлопоты. «Ничего! — подумал Таргитай. — Моя дочь не робкого десятка, себя в обиду не даст, а со временем и хозяйкой стойбища станет. Придет срок, и мы сможем увидеться. Теперь наши племена породнились, глядишь, и очередной яйлак[10] рядом поставим». От этих мыслей на сердце потеплело, и Таргитай пошел к загону с недавно родившимися жеребятами посмотреть, кто из них на что сгодится.
Осмотрев все хозяйство, он вернулся к юрте. Жена Дойла как раз отдыхала в ее тени.
— Жаркий сегодня день, — начал он разговор, присаживаясь рядом.
Дойла подложила ему под руку подушку, что проветривалась на свежем воздухе, подала чашу с кумысом.
— На, выпей, остынешь.
Таргитай принял чашу, поглядывая через прищур узких глаз на жену. С виду спокойная, но он-то знает, как болит ее сердце о дочери! Только кто другой разве смог бы догадаться об этом?! Вон, даже побрякушки свои нацепить не забыла! И все-то у нее не такое, как у других женщин: крупные бусы из коралла в несколько рядов свисают с шеи до груди, в волосах, заплетенных косами и уложенных венчиком на темечке, красуются цветные нити. Не любила Дойла металлических украшений, которые носили женщины кочевья, распущенных кос. Ей, рожденной за высокими снежными горами, даже золотые пластинчатые нагрудники казались тяжелыми и холодными. Рубаха у нее и то была вышита особым орнаментом, каждый штрих которого что-то, да значил. «Сколько лет со мной, а все хранит традиции своих предков», — Таргитай одобрительно крякнул.
Давно они стали мужем и женой, но и сейчас Дойла оставалась для него самой желанной. Он вспомнил, как отбил девушку у торговца, который вез ее пленницей в своем обозе. Уж очень тогда поразил Таргитая взгляд чужестранки из далекой страны, прячущейся за белыми гребнями гор. И не сказать, чтобы девушка была красавицей, но она притягивала к себе какой-то особенной силой до сих пор непонятой Таргитаем.
Сама Дойла называла родину «Та пе». Позже, освоив язык племени, она рассказала мужу о своей стране, в которой много камней, песка, прекрасных озер и рек. И окружена эта страна снежными горами, никогда не меняющими своего наряда, в отличие от Черных Гор на востоке степи, куда стада Таргитая добираются почти перед самыми холодами, когда уже пора возвращаться на зимнее стойбище.
Свое имя Дойла произносила по слогам: дойе ла. К удивлению Таргитая имя жены на его языке звучало как «душа небесного воина», что никак не вязалось с ее спокойным и кротким нравом. Но, когда родилась дочь, Таргитай озадачился. Вот уж кому подошло бы имя воина, так это Тансылу! Но девочку назвали Прекрасная Как Утренняя Заря, потому что родилась она в чудесное утро, когда небо окрасилось нежнейшими красками, словно нарядившись в самые лучшие одежды в ожидании солнца.
— Смотри, скачет кто-то, — Дойла встала, чтобы получше разглядеть всадников, — похоже, воины Бурангула…
И Тагритай поднялся. Сердце тревожно екнуло. Не с добром, ой, не с добром скачут! Доспехи блестят на солнце, и флажок с символом рода за спиной у предводителя!
Мужчины в стойбище тоже увидели всадников; следуя отработанной годами привычке, их руки легли на рукояти мечей. Таргитай сделал знак, и воины поняли его: каждый встал на свое место, приготовив лук и стрелы.
Пятеро всадников остановились на расстоянии двадцати шагов. Четверо сбросили с крупов своих коней большие мешки, а пятый подошел ближе и крикнул Таргитаю:
— Бурангул ждет тебя у сухого ручья, за Батыр-камнем. А это, — он кивнул на мешки, — плата за содеянное твоей дочерью.
Не дожидаясь ответа, всадник развернул играющего под ним коня и, взмахнув камчой, умчался вместе со своими спутниками. Их воинственный свист еще звенел в воздухе, когда Дойла запричитала:
— Тансылу, доченька…
Но Таргитай осек ее, приказав:
— Коня!
А у оставленных мешков раздался плач. Разрубив тугие стяжки, люди извлекли тела четырех воинов, которые сопровождали Тансылу к стойбищу мужа и остались там на пир в честь молодых. Воины были без доспехов, в одних рубахах и штанах, на горле каждого зияла черная рана, и вытекшая кровь уже запеклась на одежде, разукрасив ее бурыми пятнами.
Таргитай сжал рукоять поясного кинжала. Лицо вождя побелело. Он стоял, широко расставив ноги, и молчал. Но молчание это походило на затишье перед бурей. Невидимые силы собирались вокруг Таргитая, внутри него уже кипел гнев — чувство, способное превратить человека в демона. Взяв с собой половину воинов, Таргитай помчался к Батыр-камню.
Кто из степных кочевников не знает Батыр-камня?! Высотой в три человеческих роста, он стоит на правом берегу реки, несущей желтые воды и в жаркое время высыхающей до такыра[11]. Камень назвали Батыром за поразительное сходство с головой воина. Старинная легенда гласит, что именно на этом месте давным-давно произошла битва обитателей двух миров за господство над человеком, и, когда демоны подземного мира, воспользовавшись хитростью, стали одолевать силы добра, Великий Тенгри послал своего воина, чтобы уравновесить добро и зло, не допустив, таким образом, хаоса. Небесный Батыр принял бой и победил демонов тьмы, но потерял в той битве все силы и так и остался стоять посреди степи, засыпаемый песками, приносимыми с пустынь, окружающих оазис между Черными горами и озером Арысь.
Перед лицом спящего воина на широком плоском камне шаманы совершают жертвоприношения духам степи. Сколько крови жертвенных ягнят оросили этот камень! Сколько песен спели шаманы, исполняя ритуальные танцы вокруг головы Каменного Батыра!
Неслучайно Бурангул выбрал это место для встречи. По неписаному закону степного кочевья, семья убийцы невинного человека может смыть позор со своего рода только собственной кровью. Все члены семьи должны быть принесены в жертву духам нижнего мира, чтобы успокоить их, утолив чудовищный аппетит живой кровью.
Таргитай скакал к Батыр-камню, терзаемый мыслями о мщении за бесславную смерть своих лучших воинов и мучимый неизвестностью о судьбе единственной дочери. Он и представить себе не мог, что произошло в становище Бурангула, что могла сотворить хрупкая девушка, чтобы в отместку за это знающий и почитающий законы степи Бурангул умертвил четырех воинов! Но Таргитай чувствовал, что Бурангул позвал его к жертвенному камню не для объяснений. Потому он оставил в стойбище надежную охрану и послал вестников на дальние пастбища, где пасся скот племени. Чувствовал Таргитай и то, что не миновать кровавой битвы у подножия Батыр-камня, и кто останется после встречи двух воинственных вождей в живых нельзя предугадать. Таргитай был готов к смерти, но прежде он хотел знать о том, где его дочь и что с ней.
Когда до Батыр-камня осталось совсем немного, вождь подал знак, и треть его воинов ушла в одну сторону, а вторая треть — в другую. Сбавив бег коней, они растянулись в две линии и укрылись за холмами перед Желтой рекой. Семь воинов, считая самого вождя, подошли к самому берегу. В начале лета ложе реки в этом месте превращалось в обманчивую твердь. Только посередине текла вода, но добраться до нее не смог бы ни конь, ни человек. Тонкая сухая корка проваливалась под ногами, и глиняная жижа цепко удерживала неразумного смельчака.
Не спуская глаз с конного отряда противника, расположившегося на другом берегу реки, Таргитай приметил воинов Бурангула и в отдалении. Сам Бурангул стоял перед воинами у камня, и только беспокойство его коня, то и дело переступающего с ноги на ногу, выдавало нетерпение, с каким он ожидал
