Ку сидела молча, отчаянно пытаясь собраться с мыслями. «Что же я хотела ему сказать?..» — растерянно думала она.
— Как тебя зовут? — дружелюбно спросил он, снова садясь рядом с ней.
— Оля… — еле слышно ответила она, понимая, что ее появление в этой комнате выглядит весьма двусмысленно.
— Оля, — задумчиво повторил он, беря ее за руку, — какое хорошее имя! Тебе уже исполнилось восемнадцать, Оля?
Ку удивленно взглянула на него, но тут же поняла, почему он спросил это — и густо покраснела. «Нет, — в отчаянии подумала она, — я пришла сюда не для этого!.. Или… не только для этого!»
— Мне уже двадцать один, — сказала она и впервые смело посмотрела ему в лицо. Он тоже смотрел на нее. И это был своего рода поединок! Акт познания… Дикая, потусторонняя синева его взгляда. Серьезность и полная раскрепощенность. Бесстыдство. Чуткая настороженность.
— Это опасный возраст, — сказал он. — Возраст запечатления. Знаешь, как бывает у собак? Тот, к кому щенок привязывается в четыре месяца, и будет его настоящим хозяином — и он узнает этого человека в любом возрасте, в любой обстановке, и пойдет за ним, куда тот его позовет. У людей, имей в виду, то же самое!
Сказав это, Петер Майер хрипло расхохотался.
И в его смехе Ку послышалось злорадство.
— Ты хочешь здесь спать? — с усмешкой спросил он.
Он не сказал «со мной», он сказал «здесь» — и это успокоило и одновременно… разочаровало Ку. Будь Ку немного поопытнее, она повела бы себя иначе, не допустив, во всяком случае, никаких банальных сцен. Но Ку, проучившись пять лет в группе, где на двадцать семь парней приходилось всего три девушки, перестала относить себя к «противоположному» полу.
На вопрос Петера Майера она так и не ответила, и он истолковал это по-своему.
— Конечно, я понимаю, там грязно и много насекомых… — сказал он, как ей показалось, с издевкой.
Ку невольно покосилась на его постель. Здесь было постельное белье! И оно было достаточно чистым, но на середине простыни, под откинутым в сторону одеялом, красноречиво алели несколько капель крови. Ку смущенно отвернулась. Она тоже была девственницей…
— Хочешь, я скажу, как ты сейчас выглядишь? — насмешливо спросил он.
— И как же я выгляжу?.. — все еще мысленно видя перед собой капли крови на простыне, спросила она.
— Ты выглядишь так, словно тебя сейчас изнасилуют! — И он снова хрипло расхохотался. — Но если ты не хочешь спать здесь, — все так же насмешливо продолжал он, — мы можем сходить с тобой в ресторан «Три дуба»!
««Три дуба»? — с удивлением подумала Ку. — Тот самый ресторан, который не смогли найти те венгерки?»
— Или ты пойдешь спать на нары? — не унимался Петер Майер.
Медленно покачав головой, Ку исподлобья посмотрела на него и сказала:
— В тебе сидит большой черт, Майер.
Он усмехнулся, хотя взгляд его был серьезным, оделся, подошел к окну, открыл его и выпрыгнул во двор — и тут же протянул руки Ку.
— Давай, — негромко сказал он, — вылезай!
Быстро вскочив на подоконник, Ку села на корточки, и Петер Майер ловко ссадил ее на землю, успев при этом коснуться щекой ее щеки. И в этом легком, случайном прикосновении было столько скрытой чувственности! Ку совершенно растерялась. Истина происходящего стала обретать для нее все более и более угрожающие тона. Она готова была отправиться с Петером Майером не только в «Три дуба», но и вообще куда угодно.
Он взял ее за руку и повел в темноту.
Как странно и чудесно было идти с ним рядом! Петер Майер шел быстро и уверенно, словно хорошо видел в темноте, и Ку изо всех сил старалась не отстать, не споткнуться. Спустившись в овраг, заросший густой травой, они поднялись на соседний холм и вышли на дорогу, ярко освещенную луной. Внезапно Петер Майер остановился. Взяв Ку за обе руки, он пристально уставился на нее. В лунном свете лицо его казалось призрачно-бледным, в резких чертах лица сквозило что-то потустороннее. Но руки его, с силой сжимавшие ладони Ку, излучали такое тепло, такую уверенность!
Ку редко задумывалась над тем, красива она или нет. Втайне она считала себя красивой, будучи в то же время уверенной, что ни один мужчина не в состоянии оценить это. Ее тонкие темные волосы едва прикрывали высокий лоб, серые глаза смотрели всегда в упор, словно выпытывая что-то, яркие губы улыбались редко. Она была крепкого, спортивного сложения, из тех, кого называют «кобыла», но кисти рук и пальцы у нее были тонкие и нежные.
И вот теперь, на безлюдной, освещенной луной дороге, она смотрела в глаза незнакомому мужчине, стараясь передать в своем взгляде все те чувства, которые она испытывала к нему: доверие, страх, подозрение, тоску… Она не испытывала к нему никакого вожделения, ее обжигало куда более сильное и чистое пламя. И она не могла дать этому название.
Ладони Петера Майера скользнули по ее плечам, обхватили ее в замок, его голова опустилась к ней на плечо, губы коснулись ее шеи, и она почувствовала травянистый запах его волос и — внезапно! — его сухие, горячие губы на своих полураскрытых губах…
Он долго не отпускал ее, стоя так, посреди дороги, в лунном свете. Глаза его были полузакрыты, тонко вырезанные ноздри трепетали, от тела исходил жар…
— Петер… — еле слышно сказала Ку, — у тебя было много девушек?
Петер Майер усмехнулся. Потом, словно это была для него самая обычная вещь в мире, расстегнул пуговицы ее фланелевой рубашки и залез рукой под лифчик.
— Разумеется, много, — без всякого смущения ответил он. — Но никто из них не смог пройти через стену… — Сказав последние слова, он хрипло захохотал. Диким, холодным, пугающим смехом.
«Но разве в таком безлюдном месте может быть ресторан?..» — почему-то подумала Ку, растерянно оглядываясь по сторонам.
Словно прочитав ее мысли, Петер Майер заметил вскользь:
— Это, можно сказать, не ресторан, а корчма…
Он снова взял ее за руку и повел через следующий овраг, на склон другого холма… Там, совершенно незаметный с дороги, стоял старый деревянный сарай с двумя крошечными окошками. Поблизости не было не только дубов, но и вообще каких-либо деревьев. Уверенно, даже не постучав, Петер Майер тронул низкую бревенчатую дверь и слегка подтолкнул вперед Ку. Они вошли в полутемное, продымленное помещение. В дальнем, темном углу показалась какая-то фигура и двинулась им навстречу. Петер Майер что-то быстро сказал человеку на местном гуцульском наречии, и тот так же быстро ответил ему, подошел к тлевшей в углу, у окошка, лучине, запалил новую, бросил горсть угля в открытый очаг, над которым висел закопченый котелок.
— Это корчмарь, — негромко сказал Петер Майер.
Теперь, когда стало немного светлее, Ку заметила, что помещение это очень тесное, скорее всего, это была просто прихожая. Кроме открытого очага и застланной старым домотканым, вытертым во многих местах ковром скамьи, здесь ничего не было. В дальнем углу была небольшая бревенчатая дверь, ведущая, судя по всему, в основное помещение.
Помешав что-то в котелке деревянной ложкой, корчмарь пристально уставился на Ку — и трудно было сказать, одобряет он ее появление или нет. Корчмарь был невысоким, плотным пожилым человеком, с черными, мрачными цыганскими глазами, торчащими во все стороны черными с проседью волосами и таким же хриплым, как и у Петера Майера, «простуженным» голосом. Его можно было принять за кого угодно: за крестьянина, самогонщика, бандита… Ку вздрогнула при мысли о том, что, возможно, попала в ловушку. Но Петер Майер продолжал держать ее за руку, и в этом было что-то обнадеживающее.
Корчмарь молча указал ей на скамью. Петер Майер выпустил ее руку, и она села, толком не зная, что от нее хотят. Ей приходили в голову нелепые, устрашающие мысли, она с опаской посматривала на
