огромные солдатские ботинки, развешенная на батарее одежда: джинсы, свитер, майка, носки…
Мужчина? В ее отсутствие? У ее дочери?..
Ворвавшись в гостиную и никого там не обнаружив, Анна Андреевна метнулась в комнату Лилиан, но и там было пусто. «Неужели… — холодея от ужасной догадки, подумала Анна Андреевна, — …она осмелилась… привести его… в мою спальню?»
И тут навстречу ей из кухни вышел очень высокий, светловолосый парень, одетый в махровый, розовый халат Лилиан, едва достающий ему до колен.
Анна Андреевна онемела. Где и когда ее дочь успела подцепить такого… Она просто не находила слов. И почему он раздет? В ее доме! В доме заслуженной учительницы! Ее дочь позволяет мужчинам раздеваться прямо в прихожей!
Оглядев Дэвида с головы до ног суровым учительским взглядом, Анна Андреевна шагнула мимо него на кухню, где Лилиан уже убирала со стола.
— Я вижу, вы тут неплохо проводите время, — осуждающе-строго взглянув на дочь, сказала Анна Андреевна, — кто этот парень?
Дэвид тоже вошел на кухню и, с любопытством глядя на совершенно не похожую на Лилиан женщину, сказал:
— Меня зовут Дэвид Бэст, я из Шотландии…
Праведная учительская душа Анны Андреевны взвыла от негодования и возмущения. Ее дочь, ее родная дочь путается с иностранцами! Приводит их домой!
Бурное учительское воображение Анны Андреевны перехлестывало через край, рисуя ей толпы англичан, французов, скандинавов, немцев и прочих, прочих, прочих… бесстыдно ломящихся в комнату ее единственной дочери, готовой принять их всех сразу, без разбора! Вне всякого сомнения, это буржуазная закваска Лембита бродила в Лилиан! Его бесстыдство! Его беспринципность!
— Дэвид провалился под лед, — осторожно пояснила Лилиан. — Он замерз и, наверное, простудился… Можно ему переночевать у нас?
Анна Андреевна не верила своим ушам. Переночевать! Какая распущенность! Все ее высоконравственное учительское существо протестовало против этого.
— Я полагаю, — с сокрушительной твердостью произнесла Анна Андреевна, — что этому молодому человеку следует отправиться туда, где он обычно… ночует!
Лилиан опустила голову, зная, что спорить с матерью бесполезно.
— Хорошо, — сказала она, торопливо прошмыгнув мимо нее, — я провожу Дэвида до остановки.
Она дала Дэвиду свитер, оставшийся от Лембита, и совершенно новые джинсы, которые были ей велики. Нашлись также носки большого размера, вязаные варежки, лыжная шапочка, шарф. Вместо промокшего насквозь пальто Дэвид надел старый ватник. Свою мокрую одежду он нес в большой авоське.
— Теперь у тебя вид настоящего жлоба! — со смехом сказала Лилиан, выходя вместе с ним из подъезда. — Тебе не тяжело?
Положив ей на плечо свободную руку, Дэвид коснулся губами ее виска.
— Спасибо, Лилиан, — сказал он, — я не ожидал, что все так получится…
— Я тоже… — опустив голову, ответила она.
Заметив стоящую во дворе «Волгу», она тут же подошла и без труда договорилась с шофером.
Бросив на заднее сиденье авоську с мокрой одеждой, Дэвид взял у Лилиан деньги, внимательно посмотрел на нее и осторожно поцеловал в щеку.
— Пока, Лилиан, — тихо сказал он.
«Волга» с ревом рванулась с места.
— Пока… — еле слышно ответила Лилиан, чувствуя, что по ее щекам катятся слезы.
Поднимаясь по лестнице на четвертый этаж, Дэвид почувствовал такую усталость, что сам испугался. Силы буквально покидали его. «Значит, я простудился», — подумал он, открывая ключом дверь своей комнаты. Раздевшись, он лег в постель, накрылся с головой одеялом, но это не помогло: он дрожал так, что сводило лопатки. Промучавшись так больше часа, он внезапно заснул и так же внезапно проснулся от сильного жара. Он обливался потом, задыхался, чувствовал необычайную слабость, невесомость тела.
— Наверное, я умираю, Лилиан… — сказал он, глядя в темноту.
В комнате было совершенно тихо, лишь изредка из коридора доносились чьи-то голоса и шаги.
Около полуночи в дверь кто-то постучал. Дэвид не отзывался, считая, что теперь ему уже ничто не поможет. Отек легких, смерть от удушья… Он мысленно уже готовился к встрече с неведомым. Жаль, что ему не удастся вернуть Лилиан деньги за такси. И ее вещи… Никто так и не узнает, что с ним произошло. Интересно, где его похоронят?
Мысль о собственных похоронах привела Дэвида в чувство. Нет, он совсем не хотел быть похороненным в этой совершенно не пригодной для жизни нормального человека стране! А тем более, в Воронеже, где кроме семечек, водки и мата не было ничего примечательного. Лилиан?.. Мечта, иллюзия, призрак… отзвук далекой музыки… Лилиан, родившаяся в Воронеже, была еще дальше от этой действительности, чем он сам. И он ужаснулся при мысли о том, что Лилиан, возможно, будет плакать, узнав о его смерти. Куда лучше было бы умереть, к примеру, в английском посольстве в Москве. Но в Москву ему теперь уже не выбраться…
Дэвид не заметил, как в комнату кто-то вошел, не включая свет. Кто-то взял его за руку, приблизил к нему свое лицо, потрогал лоб.
— Дэвид! — услышал он испуганный голос. — Ты заболел? Ты не умер?
Конечно, это Ингер! Кто еще может вот так, запросто, прийти к нему среди ночи?
Неподвижно лежа в постели с закрытыми глазами, Дэвид с трудом произнес:
— Наверное, я уже умер…
Еще раз тронув его лоб, Ингер побежала вниз, к вахтеру, где стоял телефон.
Через полчаса пришел врач.
— Хруст снега в легких, — лаконично сказал он, — иначе говоря, плеврит. Месяца два в больнице…
Дэвид не сопротивлялся. Ослепительное снежное пространство, наполненное смертельным холодом, бесконечная, слепящая белизна… Хруст снега.
В одноместной палате было слишком светло: белые стены, блестящий пол, белые занавески на окнах. Кровать Дэвида стояла возле окна, и каждое утро солнечный свет дерзко и своевольно, минуя занавеску, падал к нему на подушку, заставляя его открывать глаза.
Солнечный свет, словно какое-то живое существо, легкомысленно насмехавшееся над Дэвидом, дразнил его отголосками иллюзий, которые, как Дэвиду было давно известно, вели в пустоту. Всякое напоминание о внешнем мире, о жизни, раздражало его.
Белые стены, сверкающий пол, белые облака за окном, тишина, отсутствие видимой связи с окружающими — все это вызывало у Дэвида знакомое ему состояние «снежной меланхолии».
Больница находилась на окраине города, в лесу, и со своего седьмого этажа Дэвид видел густые ряды сосен с белыми островками берез, шоссе, далекий, размытый горизонт равнины… К нему приходили снегопады, и стаи ворон, крича на ветру, летели куда-то мимо его окна; он видел восходы солнца, небо, охваченное фиолетово-алым пламенем, а по ночам он лежал без сна и смотрел на звезды. Мир, еще более прекрасный и печальный, чем прежде, уходил от него навсегда: уже никогда, никогда не будет плачущих ветров, не будет черемух и ласточек, не будет строгой красоты шахматных построений, не будет музыки… не будет, не будет… Не будет Ингер, не будет Лилиан, не будет… Исчезнут даже следы на снегу.
Приподнявшись на локте, Дэвид посмотрел в окно. Все утро шел снег, но к полудню перестал, и из- за облаков то и дело выглядывало неяркое декабрьское солнце, непрерывно меняя освещение в палате.
