увидело свет в 1935-м, а поездка в Чехословакию состоялась годом ранее.
Исходя из стиля, можно говорить скорее о журналистике, путевых заметках, чем о литературе. В духе времени пропагандистская составляющая вышла на первый план, да и фигура автора, надо полагать, была выбрана потому, что он был капитаном сборной Москвы. Спустя много лет как-то наивно смотрятся то и дело возникающие на страницах прилагательные: «буржуазные газеты», «буржуазные команды»… Или вот фраза словно с первой полосы газеты «Правда»: «Попрощаться с нами приехали на вокзал секретарь ЦК комсомола А. В. Косарев, секретарь ЦК и МК ВЛКСМ — председатель МГСФК Д. Д. Лукьянов, ответственные работники ВСФК и МГСФК, представители спортивных организаций Москвы…»
Но эта лексика наглядно отражала эпоху. И архаичность тогдашней футбольной терминологии — тоже памятник старины: «нападение Чехословакии, быстро обыграв наших передовых, стремительно бросается на наши ворота», «не успели они замолкнуть после одного забитого мяча, как уже вбивался следующий». Сейчас слова «передовые» или «вбивался» давно выведены из оборота.
Замечательно было то, что текст сопровождался рядом иллюстраций, и каким же элегантным выглядел капитан во время проводов на московском вокзале! При шляпе и галстуке, с букетом осенних цветов, он и впрямь казался писателем, а не футболистом.
Его братья взялись за перо в более зрелом возрасте, когда осталась позади немалая часть жизни, и воспоминания чередовались с философскими размышлениями. Андрей Петрович также дебютировал в «Молодой гвардии» — в 1957-м вышла в свет книга «Большой футбол». В 1959 году она была переиздана во второй раз, в 1964-м — в третий. Причем объем от раза к разу увеличивался, а общий тираж составил 200 тысяч экземпляров!
В дальнейшем третий из братьев сотрудничал с издательством «Советская Россия», и в результате этого альянса появились книги «Повесть о футболе» (1973, 100 тысяч экземпляров), два издания «Встреч на футбольной орбите» (1978, 1979, в сумме 100 тысяч экземпляров), «Флагман футбола» (1988-й, 50 тысяч экземпляров). Последняя книга увидела свет уже после кончины автора.
С «Советской Россией» работал и Николай Петрович. «Звезды большого футбола» выдержали два издания в 1967-м и 1969-м общим тиражом 150 тысяч экземпляров. Третье издание в том же 1969-м осуществилось в издательстве «Физкультура и спорт». В 1986-м в серии «Библиотечка „Огонька“» вышла книжка карманного формата «Мои футбольные годы» —
80 тысяч экземпляров. Наконец, в 1992-м в КПТО «Экран» под одной обложкой поместились «Футбол сквозь годы» и «Звезды большого футбола», тираж составил 50 тысяч.
По нынешним временам цифры особенно впечатляют. В реальности охват аудитории был еще больше: отрывки из произведений публиковались в периодике. Правда, спортивный журналист Аркадий Галинский, практически на каждое событие имевший свою точку зрения, недоумевал: «Можно ли теперь представить себе массовую газету или массовый журнал, в которых не было бы спортивного отдела, постоянной спортивной рубрики? Лед тронулся даже в толстых общественно-политических и литературно- художественных журналах, не говоря уже о журналах типа „Знание — сила“ и „Наука и жизнь“. В последнем, например, из номера в номер публиковалась в конце шестидесятых годов книга Николая Старостина „Звезды большого футбола“ — произведение, безусловно, занимательное и полезное с точки зрения узнавания футбола, однако ни к науке как таковой, ни к ее связи с жизнью никакого отношения не имевшее».
Надо полагать, непременное слово «футбол» или его производные в названиях — не прихоть авторов, а требования некого стандарта, которого издательства не могли избежать. Ибо сами братья наверняка подобрали бы более емкие и образные заглавия. Тот же Лев Филатов как «решающее обстоятельство» литературного успеха братьев отмечал прежде всего то, что свою литературную деятельность они «вели самостоятельно, за них не сочиняли прикомандированные „литзаписчики“», пользующиеся обычно в таких случаях набором стандартных мыслей, оборотов, слов.
Лев Иванович прекрасно знал ситуацию изнутри. Ведь сам он, например, помогал Николаю Петровичу в рамках «огоньковской» серии. Принимали участие в судьбе книг старшего из братьев такие профессионалы, как Борис Левин или Александр Вайнштейн. Но эта помощь была скорее организационного, чем редакторского плана, мысли и выражения «причесывать» не требовалось. И Лев Иванович не скрывал: «Я имел несколько обстоятельных рабочих встреч со Старостиным, когда предстояло или написать что-либо о нем, либо помочь ему, вечно закрученному, записать воспоминания и мысли. И каждый раз я испытывал неловкость: я был уверен, что все, им наговоренное, он мог бы прекрасно и без моего участия изложить, да еще сохранив драгоценную русскую речь начала века, ныне почти утраченную, которой он владеет сызмала».
Коллега Филатова по журналистскому цеху Валерий Винокуров вспоминал такой эпизод. В еженедельнике «Футболхоккей» был напечатан его очерк о Николае Гуляеве — партнере Старостиных по довоенному «Спартаку», а впоследствии — если исходить из титулов — успешном тренере. А при встрече с Николаем Петровичем первым делом услышал от него:
— Вот уж никогда не думал, что у Кольки Гуляева есть талант.
На самом деле это была всего лишь шутливая реакция на заголовок «Талант преданности делу». И Старостин тут же пояснил:
— Есть у меня такая слабость: ради красного словца не пожалею родного отца. Но больше, обещаю, грех на душу не возьму. А очерк-то ваш мне очень понравился. Взахлеб прочитал…
Цену этому самому «красному словцу» знали многие. По словам Евгения Ловчева, его партнер Сергей Ольшанский пришел в «Спартак» нападающим, но конкуренция в этой линии была высока, а вот центральных защитников не хватало. И Николай Петрович процитировал фразу из кинофильма: «Будем воспитывать бабу-ягу в своем коллективе». После чего к Ольшанскому, которого действительно перевели в оборону, прочно приклеилось прозвище Бабуля…
Или вот сценка, описанная Анатолием Круглаковским. Однажды во время матча вместе со Старостиным они сидели на трибуне стадиона ЦСКА в окружении офицеров, которые рассуждали о грядущем призыве — в том числе и футболистов из других клубов. Круглаковский не выдержал и вмешался в их разговор — мол, чего уж только футболистов, давайте всех подряд…
Один из офицеров охотно принял тон:
— Вот с Николая Петровича и начнем!
А спартаковский патриарх, которого за глаза называли Чапаем, ответил, не отрывая взгляда от поля:
— Хорошо, завтра надену буденовку.
Между тем переиздание книг «Футбол сквозь годы» и «Звезды большого футбола» в одном томе могло и не состояться. И не цензура тому причиной — в эпоху гласности и перестройки она все меньше давала о себе знать. Проблемы были чисто экономического характера — тотальный дефицит, охвативший страну на стыке десятилетий. Сам Николай Петрович рассказывал нам, что бумагу удалось достать лишь благодаря родственным связям с Михаилом Бусыгиным — бывшим министром лесной, целлюлозно- бумажной и деревообрабатывающей промышленности СССР. Другие каналы уже не срабатывали.
Особо следует сказать о литературном даре третьего из братьев, Андрея. Свои впечатления от его опубликованных воспоминаний Александр Нилин суммировал так: «Они местами поживее, чем у некоторых писателей — современников Андрея Петровича. Старостин… вообще был человеком читающим. Я видел его домашнюю библиотеку — и, судя по разбухшим страницам под переплетами, все книги — читаные». Но Андрей Петрович и сам состоял в Союзе писателей, так что даже делать предположения о каких-то «литературных неграх» неуместно.
Аналогичные впечатления остались и у Евгения Богатырева:
«Бывал я дома у Андрея Петровича: с 1974 по 1980 год работал в „Неделе“, мы заказывали Старостину большие материалы. Он готовил их сам, без помощи литзаписчиков. Что поразило — богатая библиотека, какую я не видел ни у кого из своих знакомых, даже у профессиональных литераторов уровня Даниила Гранина. К примеру, там была энциклопедия Брокгауза и Ефрона. Карандашные заметки на полях свидетельствовали о том, что книги — „не для мебели“».
Образность речи Андрея Петровича проявлялась не только на книжных страницах. Алексей Холчев рассказывал:
«Однажды я осмелился и обратился к нему с вопросом: „А каким был Михаил Булгаков?“ И услышал в
